Один лишний труп - Питерс Эллис - Страница 39

Кадфаэль с задумчивым видом отложил свои снадобья и спросил спокойным голосом:

— Так ты говоришь, узнал его по коню? А что в нем такого примечательного?

— Размер и масть. Этакий рослый коняга с размашистым шагом, неуклюжий, но крепкий, брюхо светлое, а спина и ляжки чуть ли не черные, и весь в яблоках.

Кадфаэль почесал загорелый мясистый нос, а затем еще более загорелую тонзуру, и задал новый вопрос:

— Ну а всадник — о нем что скажешь?

— Молодой, чуть постарше меня будет. Темноволосый и сухопарый... Тогда, на мельнице, разглядеть-то я мог в основном только его одежду, приметил еще, как легко он правил конем, а тот, как я понял, норовистый. Но сегодня вечером я и лицо его видел: худощавый, скулы выступают, глаза и брови черные... А еще он насвистывает, — добавил Торольд, удивляясь тому, что припомнил такую мелочь, — и довольно мелодично.

— Насвистывает он и впрямь недурно, — кивнул Кадфаэль.

Он подумал о пестром коне, оставленном в монастырской конюшне, откуда увели более статных и менее приметных лошадок. Владелец их, помнится, заявлял, что двумя, причем не самыми лучшими, он может пожертвовать, но четырьмя — это уж слишком. Теперь, когда у всех в городе коней позабирали, он по-прежнему разъезжает верхом, и надо думать, вторая лошадка у него тоже осталась. Итак, он солгал. У короля он в милости, и сегодня даже командовал патрулем. Такое дело не всякому доверят, а ему, гляди-ка, доверили — с чего бы это?

— Так ты думаешь, он тебя видел? — спросил Кадфаэль, нахмурившись.

— Когда я решил, что укрылся надежно, — я выглянул, и тут он повернулся в мою сторону. Мне показалось, что краешком глаза он меня углядел.

Да уж, — подумал Кадфаэль, — у него и на затылке глаза, если чего не углядит, то, стало быть, оно того не стоит.

— Значит, он остановился, уставился в твою сторону, а потом поехал дальше? — продолжал он расспрашивать Торольда.

— Мне даже почудилось, что он приподнял левую руку, как будто подал мне знак, — признался Торольд, усмехнувшись собственной легковерности. — Немудрено, что мне тогда на каждом шагу черт те что мерещилось — я ведь так хотел побыстрее увидеть Годит. Но потом он отвернулся и как ни в чем не бывало двинулся дальше. Выходит, он все-таки меня не видел.

Настало время вечерней зари, когда ночь спешит на смену сумеркам. Тьма еще не сгустилась, и на западе над горизонтом показался зеленоватый отсвет заходящего солнца.

Кадфаэль размышлял и покачивал головой в такт собственным мыслям.

— Ведь не мог же он меня увидеть, правда? — допытывался Торольд, встревоженный тем, что мог навлечь опасность на Годит.

— Да не бойся ты, — уверенно заявил Кадфаэль, — все идет нормально, опасаться нечего — я знаю, что делать. Сейчас мне пора идти к повечерию. Как только я уйду, запрись на засов, ложись на эту лавку — тут Годит спала — да и сосни часок — тебе это очень пригодится, к рассвету сам почувствуешь. Я вернусь сразу же после службы.

Кадфаэль не пожалел нескольких минут на то, чтобы пройтись по конюшням, и не был удивлен тем, что не обнаружил в стойлах ни серого в яблоках, ни гнедого с широкой спиной, принадлежавших одному хозяину. После вечерни он под невинным предлогом зашел в странноприимный дом, где лишний раз убедился в том, что в помещениях, отведенных для знати, не видно Хью Берингара, а там, где останавливались люди попроще, нет ни слуху ни духу трех его оруженосцев. Привратник припомнил, что эти трое ушли сразу после того, как Хью Берингар вернулся с облавы — это было во время вечерни. А примерно через час он и сам отправился следом за ними, не выказывая при этом особой спешки.

«Вот оно что, — сообразил Кадфаэль, — так, значит, дела обстоят. — Монах готов был руку дать на отсечение, что Берингар догадался о его планах на сегодняшнюю ночь и решил все поставить на кон. — Ну что ж, коли он такой храбрый да проницательный, что и мысли мои читает — посмотрим, может, и я сумею кое-что прочесть в его голове».

«Выходит, — размышлял Кадфаэль, — Берингар с самого начала знал, что король взял его на службу и поэтому его лошадей никто не тронет, а значит, он хотел припрятать их по какой-то другой причине. И втянул в это дело меня. Зачем? Если бы он на самом деле нуждался в убежище для животных, он сам бы его нашел — эдакий-то проныра. Нет, ему нужно было, чтобы я знал, где стоят лошадки и как будто сами просятся, чтобы я воспользовался ими. Ему известно, что я собираюсь вывезти из города двух человек — туда, где их не достигнет рука короля. Ясно было, что я ухвачусь за такую возможность. Ну а еще он подсунул мне эту наживку, чтобы я отволок сокровища туда, где находятся лошади и все подготовлено к побегу. В этом случае ему нет надобности гоняться за беглецами — сиди себе, посвистывай да дожидайся, когда старый лопух сам приведет их в ловушку. Из этого следует, что сегодня ночью он будет поджидать нас, да не один, а со своими оруженосцами». — Правда, остались некоторые детали, которые озадачивали монаха. Если Берингар и вправду заметил то место, где укрывался сегодня вечером Торольд, и закрыл на это глаза, то с какой целью? Допустим, он в тот момент не знал, где находится Годит, и предпочел отпустить одну пташку, чтобы она привела его к другой.

Однако размышляя обо всех предшествовавших событиях, Кадфаэль никак не мог избавиться от ощущения, что все это время Берингар точно так же закрывал свои черные блестящие глаза на мужской наряд Годит и нисколько не заблуждался относительно того, что мальчик Годрик и есть его пропавшая невеста. А если к тому же он знал и то, что на старой мельнице скрывался один из приверженцев Фиц Аллана, что же мешало ему, удостоверившись, что Кадфаэль приготовил для него сокровища, нагрянуть и силой захватить все три приза разом? Король, надо думать, был бы ему благодарен.

И раз уж Берингар этого не сделал, а предпочел такой кружной путь, значит, что-то за этим кроется. Может быть, он решил, заполучив Годит и Торольда, передать их королю в расчете на награду, а золото Фиц Аллана отвезти обратно в Шрусбери и отослать со своими людьми к себе в замок, а то и лично сопроводить его туда для надежности. В таком случае лошади были укрыты на ферме не только для того, чтобы одурачить старого простофилю монаха, но и для того, чтобы иметь возможность, не проезжая близ города, в полной тайне отправить сокровища в Мэзбери.

Да, вероятно, это так и есть, если считать, что Берингар не убивал Николаса Фэнтри. Но если убийца он, то в его планах должна быть предусмотрена одна немаловажная деталь. Он непременно постарался бы, чтобы, в отличие от Годит, которой надлежало послужить приманкой для своего отца, Торольд Бланд попал в руки королевских солдат не живым, а мертвым. Мертвые молчат. Второе убийство было необходимо, чтобы скрыть первое.

«Да, звучит это мрачно, — подумал Кадфаэль, на удивление ничуть не встревоженный. — Только за всеми этими загадками может крыться нечто совершенно иное. Да, так оно и есть — или меня зовут не Кадфаэль, и нечего мне тягаться с таким хитроумным молодцом».

Приведя таким образом мысли в порядок, монах вернулся в свой сад, приготовившись провести еще одну бессонную ночь. Торольд вскочил и, удостоверившись, что это Кадфаэль, быстро отодвинул засов.

— Уже пора? Может, обойдем вокруг дома? Ты решил, что нам нужно делать?

Юноша был как на иголках, и Кадфаэль понял, что он не успокоится, пока не увидит Годит, не коснется ее и не убедится в том, что с ней ничего не стряслось.

— Выход всегда найдется, — урезонил его монах, — но пока еще недостаточно стемнело, а потому отдыхай да набирайся сил. Тебе придется тащить кое-что на загривке, пока мы не доберемся до лошадей. Сейчас мне нужно идти и укладываться спать вместе с остальными братьями. Да не огорчайся ты — я вернусь. Как только все разбредутся и залягут на боковую, уйти будет совсем нетрудно. Я сплю рядом с черной лестницей, а приор в другом конце, и уж кто-кто, а он спит как убитый. У нас в церкви есть дверь для прихожан-мирян, не живущих в обители, — это единственная дверь, которая выходит за монастырские стены. Оттуда до дома мистрисс Сивард рукой подать. А ты что же, и впрямь думаешь, что привратник обращает внимание на всякого горожанина, проходящего в ворота в поздний час?