Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя - Нимье Роже - Страница 22

Теперь, когда мы находимся вблизи и можем хорошенько их рассмотреть, отметим, что у одной волосы были рыжеватого оттенка, а у другой значительно темнее.

У одной было нежное, чуть округленное лицо, которое встретишь лишь во Франции – с тем оттенком кожи, какой бывает только на севере от Луары, голубые глаза – то томные, то смеющиеся, столь характерные для Иль?деФранса, маленькие зубки, дивно сочетаясь с небом и языком рождали на свет кристаллические звуки, порой с неверным призвуком, характерным для нимф Валуа и фей Бретани, поскольку и в том, и в этом крае некогда утратили французскую речь и теперь обретают ее с упоением вновь: любое слово звучит в их устах музыкой.

Высокая ростом, с покатыми плечами, с вздымающейся от новизны впечатлений грудью, с руками ангела и стопами зефира, она впитывала, казалось, в себя все необычное.

Овал лица у ее подруги был правильнее, нос прямее, брови круче, очерк губ более четкий, бледность свидетельствовала о страстности натуры, статная фигура была наделена красивыми руками, в голосе слышалось нечто влекущее, и всю ее, казалось, списали с собственного портрета.

–  Мари, – заговорила она, – как мы расскажем обо всем этом в Париже? Мы не знаем даже имени этого дворянина.

–  Отчего ты полагаешь, что он дворянин?

–  Нет, нет, даже не сомневайся. Было б ужасно, если б вдруг выяснилось, что нас спас простолюдин.

–  Ты удивляешь меня, Жюли.

–  Ты не представляешь себе, как мы будем скомпрометированы в глазах общества при одном только подозрении, что всего лишь матрос, морской бродяга, вступился за нас, защитив от этих… чудовищ в человеческом образе.

–  В Париже мы будем не раньше, чем через четыре месяца. За это время ты изобретешь подходящую историю.

–  Дорогая моя, но ведь впереди еще Флоренция и Рим!

Как раз в этот момент, избегая столкновения с торчащим из воды утесом, шлюпка круто свернула в сторону. Потоки соленой воды хлынули на девушек, и каждая отозвалась на это по своему. Та, которую звали Мари, расхохоталась. Жюли закаркала от возмущения. Обе обратились в двух морских нимф, в волосах у Мари запутались мелкие водоросли.

– Вы это нарочно! – крикнула Жюли дворянину, безмятежно наблюдавшему за происходящим. – Роже, вы настоящий змей. Но учтите: сыщется и на вас святой Георгий.

В это мгновение новая волна накрыла девушек с головой, и у Жюли захватило дыхание, столь необходимое, чтоб выразить свои чувства.

Четверо матросов смотрели на них с молчаливой усмешкой, столь характерной для моряков. Что же касается молодого человека, только что награжденного кличкой «змей», то он стал насвистывать мотивчик модной в ту пору песенки «Тонущая красотка»:

Но если в вашем плаче

Растает красота,

Уйду искать удачи

Я в лучшие места.

В этот момент они шли вдоль небольшого пляжа, окаймленного деревьями, за которыми начинался лес.

– Стойте! – распорядилась Жюли. – Причаливайте! Мы не можем явиться в порт в таком виде. Над нами станут смеяться.

Поскольку в голосе девушки звучало неподдельное негодование, матросы изрядно притомились, а солнце припекало, Роже согласился с ее требованием. Тем более, что Мари присоединилась к своей подруге, и ее ласковая просьба казалась убедительнее негодования спутницы.

Выпрыгивая на берег, обе девушки замочили себе ноги. Но, в конце концов, над отгороженным тростниками клочком земли был растянут парус. Матросы расположились в нескольких саженях в стороне. Дворянин с благородным именем Роже скинул камзол и устроился на камне, скрестив по?турецки ноги и повернувшись спиной к морю, откуда исходил тяжкий зной.

Минуту спустя Мари стало ясно, что платье не высохнет, если его не снять. С другой стороны тростник был достаточно высокий, чтоб спасти путешественниц от загара. И потом… раз уж они очутились в уединенном райском местечке, отчего бы не снять корсеты? Девушки помогли друг другу. Что же касается белых чулочков, то они были осторожно накинуты на верхушки тростинок.

Все эти обстоятельства были столь благоприятны, что Жюли решила снять и рубашку, чтоб раскинуть и ее под благотворными лучами солнца.

– В конце концов, – заметила Мари, – в монастыре нам случалось чувствовать себя и посвободней.

– Да, но тогда мы были детьми.

– Сейчас мне шестнадцать, а тебе восемнадцать. Отними у нас обоих двадцать лет, вот и получишь тогдашний возраст. Двадцать лет! Это уже совсем старуха! Давай представим себе, что мы втроем, и вообразим рядом пожилую двадцатилетнюю даму.

– Она осудила бы нас за неприличие.

– Ты полагаешь? А мне рассказывали, что замужние женщины ведут себя самым непостижимым образом.

Жюли приподнялась на локте,

– Как ты это понимаешь?

– Никак не понимаю.

– К тому же в двадцать лет необязательно быть замужем.

– Что ж это тогда за жизнь?

– Я сделала уже вывод из всех наук: я не пожертвую своей молодостью ради пошлого увлечения. Мне нужна настоящая страсть, которая оставит в жизни след.

– Значит, ты упустила свои возможности, моя дорогая.

– Я?

– Да, ты.

– Когда, например?

– Например, сегодня.

– Ты имеешь в виду своего кузена? Это верно. Он подпустил мне один из своих взглядов, на какие, надо сказать, он большой мастак… А как он поддерживал меня под локоть, когда помогал выйти из лодки… Тут явное расположение…

– Вовсе даже нет! Не в нем дело! Вспомни?ка лучше…

– Уж не думаешь ли ты, что один из этих мужланов на веслах…

–  Капитан пиратов… Мужчина в зеленом тюрбане… Это за тобой он гонялся…

–  Какая мерзость!

И Жюли, спрятав лицо в руках, повернулась, словно жаркое на вертеле, подставив солнцу, как говорят поэты, свое обнаженное бедро, хотя скульпторы, замечу, предпочитают здесь совсем другое выражение.

–  Чего ты так боишься? Среди мусульман есть знатные господа, благородные и очень богатые.

–  Ну, разумеется, – подхватила Жюли, приходя понемногу в себя, – это была не простая фелука с пиратами. У меня стоит перед глазами длинный корабль, ведомый вперед чьей?то волей.

Она приподнялась на локте, убедилась, что чулки подсохли и продолжала:

– Знаешь, это напоминает мне сказку. Но как же я могу, по?твоему, покинуть родителей, своих друзей, в первую очередь тебя, даже ради блистательного дворца. Да, я помню этот горящий взор, устремленный на море… О!

В голосе Жюли был столь неподдельный испуг, что Мари расхохоталась.

– Это он?

– Нет! Другой!

И обе девушки, одна обнаженная, другая, еще более соблазнительная в своем полупрозрачном одеянии, бросились в лес.

VII. ШПАГА, ВОНЗЕННАЯ В ПЕСОК

Сидевший на камке дворянин открыл глаза и тряхнул кудрями.

Смущенный тем, что задремал на своем посту, ошеломленный зрелищем, какое внезапно ему открылось, он кубарем скатился со своего пьедестала.

Из?за тростника он увидел того, кто обратил девушек в бегство.

– Сударь! – воскликнул он.

– Добрый день, сударь, – ответствовал д'Артаньян с вежливостью, которую ценил в людях и которая была свойственна ему самому.

– По?моему, ирония, сударь, более подходит для парижской улицы… Говорят, там я даже преуспел в этом. Но мы среди песков и…

– И?

– И ваше поведение…

– Мое поведение?

– Да, ваше поведение…

– Это поведение человека, сударь, который пробирался сквозь тростник, чтобы поздравить вас с избавлением от той опасности, какой вы подверглись.

Роже уловил насмешку и понял, что стоит перед своим спасителем. Но поскольку его мозги на солнце раскалились и он еще не знал, куда девать руки, в которых вертел шпагу, он ответил:

– Весьма признателен вам, сударь. Мне не хотелось бы драться с вами на пистолетах. Мы оба при шпаге.

– Вы решили всерьез драться? – осведомился д'Артаньян.

– Но, черт возьми, ведь это вы совершили промах. Вы незнакомы с этими дамами. Одна из них желает, чтоб я на ней женился, другая – моя кузина… А вы запускаете куда попало свои взгляды. Не слишком ли вы бесцеремонны?