Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя - Нимье Роже - Страница 41

Д'Артаньян поблагодарил учтивым жестом.

Поль де Гонди удалился, отвешивая как бы в рассеянности налево и направо поклоны, замечая, однако, при этом все, что желал заметить, сопровождаемый ропотом восхищения, который был тогда похож на легкий ветерок, но переродился в бурю пять лет спустя.

Читатель вправе спросить, отчего столь выдающийся политик интересовался столь непримечательными девушками, едва вышедшими к тому же из пеленок… Все оттого, что девушки неизбежно созреют, впитают в себя страсти и станут, быть может, со временем подлеском в лесах будущей фронды.

XXIX. САМОЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ – ЭТО, КОНЕЧНО, НЕ САМОЕ СМЕШНОЕ (продолжение)

Стоило Полю де Гонди удалиться, как внимание переключилось на д'Артаньяна.

Для юных девушек офицер мушкетеров – редкостный зверь, в особенности, если будучи еще сравнительно молодым, он причастен к высокой политике Франции и свыкся с могучими оленями ее истории и непредсказуемыми ланями ее легенд.

Но д'Артаньян сумел уйти от вопросов, как от града навязчивой картечи и ускользнул от роя юных существ, вернувшихся под присмотром господина Менажа к своему обычному щебету.

Мушкетеру удалось укрыться в оконной нише, где он обнаружил Мари. Хорошо известно, что оконные ниши изобретены для политиков и для влюбленных. Политики устраивают там оперы, где превозносят глубину чувств, влюбленные – под взмахи ресниц и пожатия рук – дуэты.

У Мари при взгляде на д'Артаньяна все то же легкомыслие смешалось все с той же серьезностью.

– Случается вам подолгу размышлять, мой дорогой шевалье?

– Случается, мадмуазель.

– А я размышлять не люблю.

– Отчего же?

– Оттого, что мне нравится жить в тюрьме.

– Да, ко какая связь между размышлением и тюрьмой?

– Размышляя, вы без устали ходите по кругу все в том же тюремном дворе, который зовется нашим мозгом.

– Если мозг – это двор, то где ж тогда сама тюрьма?

– Тесная камера, где едва повернешься. Она называется душой.

– Остается еще сердце.

– О, сердце, это совсем иное!

– С чем же вы его сравните?

– Откуда мне почерпнуть сравнение? Война? Цветы? География?..

– Ну, скажем, война. Это особа, с которой я встречаюсь чаще всего.

– Прекрасно. Сердце – это кавалерийская атака.

– Какова ж ее цель?

– Выиграть сражение.

– Против кого ж это сражение?

– Против вас, дорогой д'Артаньян, против вас, который, как мне кажется, ничего не понимает.

– Против меня?

– Против тебя.

И Мари надула губки, но сделала это так своенравно и в то же время так нежно, что сама же первая расхохоталась.

–   Д'Артаньян, вы любите меня всерьез, я не слепая.

–   Мадмуазель де Рабютен?Шанталь, я никогда не осмеливался вам перечить, тем более сейчас, после того, что вы сказали.

Д'Артаньян говорил так почтительно, что Мари вновь прыснула со смеху.

–   Ага! Вот он, ваш недостаток!

–   Какой, мадмуазель?

–   А тот, что вы не смеете мне перечить. Вы говорите мне о любви, если вообще о ней говорите, с невероятной почтительностью. Кто я такая, в конце концов?

–   Вы… Д'Артаньян приготовился с обнаженной шпагой броситься в атаку, но остановился как вкопанный. Неожиданно на его пути встали бастионы. Этими бастионами были глаза девушки.

–   Кто я такая?

– Молчу, мадмуазель. Д'Артаньян понурил голову.

–  Да, да. Я Мари де Рабютен?Шанталь, мне шестнадцать лет, волосы с рыжеватым отливом, и я либо на суше, либо на море, я не на небесах, д'Артаньян. Нечего считать меня ангелом и тем более какой?то такой персоной. Меня не следует принимать всерьез.

–  Мадмуазель, поскольку вы изволите думать, что я вас люблю и поскольку это вам не по душе, я сделаю все от меня зависящее, чтобы не оскорблять вас своим чувством.

–  Меня надо любить! Я желаю этого, д'Артаньян! Но меня следует любить так, как я того заслуживаю, то есть капельку меньше. Поглядите на себя, поглядите на меня. Очнитесь. Такой воин, как вы, и такая девушка, как я?

И Мари подарила ему одну из своих улыбок. Овеществленные впоследствии на бумаге, они произвели на мир потрясающее впечатление.

– Я чувствую, что всегда буду далек от вас, всегда у подножья стен.

Мари помотала головой.

–  Д'Артаньян, д'Артаньян, мне следует преподать вам два?три урока.

–  Я буду учиться вечно, мадмуазель. Начните сейчас!

–  Вот первый из них, мой шевалье, и вы повторите его сегодня на сон грядущий. Вы меня слышите?

– Я вас слышу, но мадмуазель дю Колино дю Валь слышит вас, по?моему, тоже

– Оставим это пока, д'Артаньян. Учтите, любовь – чувство не слишком серьезное.

Мари приблизилась к мушкетеру. Взяла его руки в свои. Заглянула ему в глаза. Улыбнулась.

Жюли дю Колино дю Валь сжала крепче кулаки, и ногти вонзились в ее ладони.

XXX. ДВА ПОСЛАНИЯ

Д'Артаньян стремительно шел по направлению к своей гостинице. Мари только что сказала ему все и вместе с тем ничего не сказала.

Его неотступно преследовала одна и та же мысль: она знала о его любви и, если это не было насмешкой, она поместила его в драгоценном ларчике своего сердца, заботливо прикрыв батистовым платочком.

Д'Артаньян считал в молодости, что будет сражен вихрями свинца и погребен под грудами земли – место последнего упокоения многих воинов.

Он вовеки не помышлял о ларчике под батистом.

Значение его имени, даже не для него самого, человека простого, а для потомков, которые льнут ухом к прошлому, не представлялось ему чем?то существенным. Отзвук, который льстит самолюбию и смущает, но не более этого.

Размышления д'Артаньяна были прерваны суетой у входа в его гостиницу, там сновали какие?то люди.

Все крутилось и вращалось вокруг мужчины благородной наружности с красивым лицом кастильца и зычным голосом, этот мужчина возлежал на устланных подушками носилках.

Два негра?великана со скрещенными на груди руками бесстрастно замерли за спиной своего господина.

А тот распоряжался насчет ужина, и его приказы привели в ужасное затруднение служанок прекрасной Мадлен.

– Затем вы возьмете вот эту серебряную кастрюлю, бросите туда крупицу соли, вы слышите, крупицу, и сварите в ней яйцо. Не забудьте добавить столовую ложку амоктильяндского вина. Потом сделайте телячью вырезку размером… О, мой дорогой д'Артаньян! Вы застаете меня за работой…

И Пелиссон де Пелиссар раскрыл объятия.

– Вы видите всего лишь половину вашего друга, но эта половина любит вас не меньше, чем любило все остальное. Ведь главное пока сохранилось, правда? Мозг для математики, руки для чертежа и сердце для дружбы. О чем еще мечтать?

– У вас все в порядке, дорогой Пелиссар, вы мыслитель и ученый, но для бедного солдата вроде меня, ноги должны…

–Я разрешил и эту проблему Поглядите, вот два негра.

– Весьма внушительны.

– Это суданские князья, взятые в плен арабами и проданные в рабство. У них один?единственный недостаток: путаные имена. Я перекрестил их на свой лад. Вот сейчас я вам продемонстрирую…

И Пелиссон де Пелиссар сделал знак.

–? Нога № 1.

Один из негров стал рядом с носилками.

– Нога № 2.

То же самое сделал другой.

– Вперед.

Носилки и в самом деле пришли в движение вместе со столом, уже накрытым для пострадавшего от взрыва воина.

– Окажите мне честь, д'Артаньян, разделите со мной трапезу. Только вам придется сделать то же самое, что славный Ла Фолен делал с покойным кардиналом: вы съедите большую часть, оставив мне самую малость.

Д'Артаньян сел против своего друга и отведал паштета. Он мгновенно удовлетворил свой аппетит.

– Мой дорогой друг, – заметил Пелиссон, – паштет великолепен, а вы его не едите. Это противоестественно, значит, у вас какая?то болезнь, она сожрет вас в неделю. Необходимо о вас позаботиться.

Д'Артаньян глянул на Пелиссона с вопросом.

– Позаботиться, – продолжал тот, – а может, и исцелить. Человек вашего размаха и ваших понятий не расстроится из?за каких?то пустяков, как это сделает чиновник в провинции. Уж я?то изучал жизнь, это были, если угодно, века мыслительных упражнений, у меня есть право говорить об этом. Кем бы я был сейчас, если б не женщины? Вне всякого сомнения, кардиналом. Вот недавно мне, скажем, предлагали править одной страной в Америке, где улицы мостят вместо булыжников слитками золота. Должен сказать, весьма практично. Но я отказался из?за пастушки, которая, кстати, великолепно готовит козий сыр.