Генерал-адмирал. Тетралогия - Злотников Роман Валерьевич - Страница 5

Чуда не случилось. Конь зацепился за обрез крыши задними бабками, ударился, заржал, но… перевалил-таки через джип. И даже умудрился приземлиться на все четыре ноги, хотя, судя по мучительному ржанию, это приземление обошлось ему дорого. Я натянул поводья, останавливая захромавшего скакуна и собираясь спешиться, дабы посмотреть, что с ним случилось, ну и заехать по одной наглой морде, как вдруг водительская дверца джипа распахнулась, и оттуда вынырнула упитанная харя крысеныша. Он был одновременно испуган и зол.

Я ощерился. Вот это встреча! Ой как вовремя! Ну он сейчас у меня…

Но я ошибся. Ведь знал же, как опасно недооценивать идиотов! А крысеныш оказался куда большим идиотом, чем я думал. Похоже, в его мозгах, вскипевших от того, что его, вот такого умного, хитрого, уникального и элитного, кто-то посмел послать далеко и надолго, не могло родиться никаких идей, кроме тех, на которых построены сюжеты низкопробных американских криминальных боевиков и их жалкого отечественного подобия типа всяких там «Воров в законе». Едва парень узнал меня, его жирная харя исказилась в убогой голливудской гримасе, и он потянул из-за пояса дебильный блестящий пистолет размером с туристический топорик — совсем как у тех самых негров из уже упомянутых американских криминальных боевиков… Только такому полному идиоту могло прийти в голову расправиться со мной лично, да еще из такого приметного оружия и — до кучи — приехав на место акции на собственном автомобиле. Он вытянул руку с пистолетом в мою сторону и, содрогнувшись всем телом, стиснул рукоятку. Раз, другой. То есть он, похоже, пытался нажать на спусковой крючок, но со стороны это выглядело именно так, как я сказал… А затем, видимо вспомнив, что не снял оружие с предохранителя, он согнул руку и заковырялся пальцами в районе затвора. Я скрипнул зубами и, развернув коня, послал его в галоп прямо на крысеныша. Ну, попытался, потому что Прыгун жалобно заржал и сделал неуклюжий скачок на трех ногах.

Я уже вырвал ступню из стремени, собираясь спрыгнуть с седла и заехать сапогом в жирную лоснящуюся рожу, когда крысеныш справился наконец-то со своей пушкой и, снова вытянув руку в мою сторону, дернул за спусковой крючок. Грохнул выстрел, другой, потом еще три подряд.

Представьте себе, этот дебил за пять выстрелов с трех шагов не попал в меня ни разу. Впрочем, если стрелять с закрытыми глазами, такой результат скорее стандартен. Тем более что мне это все равно не сильно помогло. Потому что он все-таки попал в Прыгуна. Тот отчаянно заржал и взбрыкнул. Последнее, что я запомнил в этом мире, — носки моих ездовых сапог, взмывающие в серое питерское небо…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Петербургское небо

Глава 1

Бред был качественный. Нет, не особенно четкий — перед глазами все расплывалось, но и того, что можно было различить, оказалось достаточно, чтобы признать это бредом. Ну а чем же еще, если я видел, как надо мной склонился человек в странной одежде, похожей на военный мундир с эполетами, и приблизил ко мне лицо, украшенное роскошными бакенбардами?.. Качественность же бреда воплощалась в том, что у меня всё болело. То есть вообще всё — кости, глаза, желудок, селезенка, печень. Кожа горела, будто я перележал на солнце где-нибудь на Сардинии, причем прилетев туда прямо из какой-нибудь Кандалакши. Но о том, что меня вышибло из седла, я помнил. И что подобное падение уж точно не могло остаться без последствий, понимал. А уж если принять во внимание, что поблизости околачивался придурок с пистолетом, то отсутствие ощущений от пребывания внутри организма инородного тела калибром как минимум девять, а то и все одиннадцать с лишним миллиметров объяснялось лишь тем, что я еще не до конца разобрался в своих болевых ощущениях. Ну не настолько же он урод, чтобы не попасть в неподвижное тело? А даже у понтового кольта сорок пятого калибра, каковым, судя по размерам, вполне мог оказаться пистолет в руках крысеныша, емкость магазина — семь патронов. Так что еще пара выстрелов у него была… Но вот такого, чтобы болел абсолютно весь организм, быть не могло. А у меня организм болел абсолютно весь. Я по своим болевым ощущениям мог собственную анатомию изучать — где какая мышца или связка расположена.

— …императорское высочество, вы меня слышите?

О как! Я в этом бреду еще и высочество!

Я попытался пошевелить губами, но у меня не получилось. Только лицевые мышцы свело очередным болевым приступом. Пришлось замереть — ну его на хрен, этот бред. Очнусь — разберусь. Если очнусь, конечно…

— …ское высочество, вы можете пошевелить рукой?

Я молча лежал. А что, с галлюцинацией разговаривать, что ли?

— …оргнуть?

Вот ведь привязался! Не могу. Ничем. Всё, развеивайся поскорее. Достал!

И в этот момент меня кто-то ухватил за шиворот, отчего мое тело пронзило такой дикой болью, что, если б мог, я заорал бы так, что все глюки мгновенно исчезли бы, как не бывало. Ну не выдержали бы они тот вопль, который рвался из моей глотки!

Когда я немного очухался, выяснилось, что меня держат не только за шиворот, но еще и за рукава, поясной ремень и брючины. И таким Макаром куда-то волокут. Боль, накатив волной, едва не выбившей меня из сознания, немного схлынула, но не вернула меня в реальность, а, наоборот, придала больше резкости глюку. Так что, когда меня наконец уложили в допотопный тарантас, я очень убедительно ощутил сквозь боль толстую кожу, которой были обиты сиденья, а в ноздри мне ударил запах лошадиного пота и разогретой кожи. Тут что, какая-то тусовка этих, как их, реконструкторов? Так они вроде все больше в рыцарские доспехи рядятся или там в мундиры времен Наполеоновских войн. Впрочем, кто его знает, может, привидевшийся мне мундир с эполетами как раз и относится к наполеоновским временам, хотя я бы на это не забился. Он выглядел несколько более… современным, что ли. Если, конечно, так можно сказать о мундире с эполетами. Какой-то он был скромный, безо всяких там красочных отворотов, богатого шитья и типичных для той эпохи (естественно, по моему дилетантскому мнению) белых лосин.

— …оврежден позвоночник! — донесся до меня чей-то обеспокоенный голос. А следом за ним прорезались и другие:

— За доктором послали?

— Уже поскакал казак.

«Вот идиоты, — отстраненно подумал я, будто не имел отношения к данному обсуждению, — если есть подозрение на повреждение позвоночника, человека ни в коем случае нельзя трогать. А уж если надо, то перемещать его следует, уложив на твердую ровную поверхность. На толстую доску, к примеру, или что-то подобное. Это же основы первой медицинской помощи. Аптечки в машинах возим, а что делать в случае травмы — никто не знает…»

В этот момент рядом с моей головой опустилось чье-то грузное тело, судя по тому, как заскрипели подушки тарантаса, и властный голос приказал:

— Трогай!

И мы тронулись…

К тому времени, как тарантас добрался до дворца (ну а где еще могут жить императорские высочества-то?), я уже начал сомневаться, что вокруг меня глюк. Потому что трясло в тарантасе нещадно, вследствие чего боль накатывала снова и снова. Но похоже, с позвоночником у меня все было в порядке — кожа подуспокоилась, я начал ощущать ею одежду, так вот штаны у меня были сухими, что явственно свидетельствовало: если даже с позвоночником и есть какие-то проблемы, они не фатальны. Ну, как минимум пока.

Когда тарантас, въехав на эстакаду, остановился напротив широких двустворчатых дверей, вокруг меня снова началась бестолковая суета. Кто-то куда-то побежал, кто-то заохал, двери с грохотом распахнулись, из-за них послышался чей-то обеспокоенный голос, а затем женский крик, но не то чтобы испуганный, скорее дежурный — мол, что-то случилось, из-за чего требуется покричать, вот и закричала. Затем на тарантас забрались дюжие мужики, ряженные в странную одежду, тоже чем-то напоминающую мундиры, но совсем уж непонятные — не советские, не довоенные и даже не дореволюционные, а какие-то «времен Очакова и покоренья Крыма», как писал Грибоедов, зато коррелирующие с тем, первым, который был на человеке в бакенбардах. То есть эти тоже были с эполетами.