Прокаженный из приюта Святого Жиля - Питерс Эллис - Страница 8

Ивету обступили густые зеленые стены, здесь было сумрачно. Она глотнула воздух и торопливо пошла вперед, не зная точно, куда держать путь. Дорожка, идущая направо, повела ее вдоль задов странноприимного дома по одну сторону и рыбных прудов по другую. Миновав второе озерцо и пешеходный мостик, девушка подошла к воротам в стене из рыхлого камня. Миновав эти ворота, она почувствовала себя в неизмеримо большей безопасности, чем раньше, а волна сладкого и чуть пряного запаха, которую вздымали ее влекущиеся по зелени юбки, приносила странное ощущение спокойствия и уюта. Розмарин с лавандой, тимьян с мятой и прочие травы наполняли сад за стеной дивным благоуханием, хотя нынче, по осени, в нем уже чувствовалась горчинка: еще немного — и этот запах уйдет в прошлое, вся природа погрузится в зимнюю спячку. Пик летней пышности уже миновал вместе со снятым урожаем.

Из беседки в стене высунулась рука и поймала запястье Иветы. Торопливый голос шепнул:

— Сюда, быстро! Тут в углу есть сарайчик… домик травника. Идем! Здесь никто нас не станет искать.

Каждый раз, когда Ивете удавалось к нему приблизиться — а такая возможность выпадала очень нечасто и длилась очень недолго, — девушку пугала и в то же время успокаивала внушительность фигуры юноши: он был так высок, широкоплеч, длиннорук, гибок, с узкими бедрами, что, казалось, окружал ее несокрушимой стеной, словно башня, в которой Ивета могла укрыться от всяких опасностей. Но девушка знала, что, увы, не от всяких, и знала, что он так же несчастлив и уязвим, как и она сама. От этой мысли ей делалось страшно — даже больше, чем за себя. Эти высокородные господа, стоит им только взъесться, могут с легкостью уничтожить юного дворянина, каким бы рослым и сильным он ни был и как хорошо ни владел бы оружием.

— Сюда могут прийти, — прошептала она, вцепившись в его руку.

— В такое время, вечером? Никто не придет. Сейчас они ужинают, а потом отправятся в здание для капитула.

Он потянул ее за руку, увлекая за собой в деревянный домик, где на полках блестело стекло, а оставленная слабо гореть до новой надобности жаровня казалась огненным глазом, светящимся в полумраке. Юноша не стал закрывать отворенную дверь. Лучше было ничего там не трогать, чтобы не выдать монахам, что в домик наведывались незваные гости.

— Ивета! Ты пришла! Я боялся…

— Ты же знал, что я приду!

— …боялся, думал, за тобой будут все время следить, и следить слишком пристально. Слушай меня, у нас мало времени. Ты не должна и не будешь отдана этому грубому старику. Завтра, если ты только мне доверяешь и если хочешь бежать со мной, приходи сюда снова в это же час…

— О Боже! — сказала она с тихим стоном. — С чего мы взяли, что у нас есть путь к спасению?

— Но его не может не быть, он должен быть! — с настойчивой яростью вскричал юноша. — Если ты действительно этого хочешь… если ты любишь меня…

— Если я люблю тебя!

Ивета припала к нему. Ее маленьких тонких рук не хватало, чтобы заключить в объятия все его мощное тело, но она стремилась охватить руками как можно больше. И в этот самый момент в дверях появился ничего не подозревавший брат Кадфаэль. Обутый в легкие сандалии, он бесшумно прошел по ухоженной тропинке и внезапно заслонил своим телом свет сумерек, льющийся из сада. Увидев его, молодые люди вздрогнули и отшатнулись друг от друга. Монах, однако, был изумлен куда больше их, да и, судя по лицам влюбленных, он мало напоминал мрачного преследователя, за которого они приняли его в первый миг. Ивета отпрянула и вжалась спиною в бревенчатую стену домика. Йоселин же продолжал недвижно стоять близ жаровни. Но молодые люди тотчас же вновь овладели собой — скорее от отчаяния, чем от присутствия духа.

— Умоляю простить меня, — взяв себя в руки, невозмутимо произнес Кадфаэль. — Я и не думал, что здесь меня ждут больные. Понимаю: вас, конечно, направил ко мне брат лекарь. Он знал, что я буду работать тут до повечерия.

Кадфаэлю, разумеется, ничего не стоило обратиться к ним по-уэльски. Но нежданные гости должны были, с Божьей помощью, и так оценить ту спасительную уловку, которую он столь поспешно им предлагал. В безвыходном положении сообразительность, как правило, обостряется. К тому же монах, в отличие от них, уже слышал шуршание женского платья за дверью, стремительно приближающиеся женские шаги, яростные и быстрые. Он встал у жаровни и, чиркая огнивом о кремень, принялся разжигать масляную лампадку. Не успел он справиться с этим, как в дверях появилась высокая, грозная фигура Агнес Пикар. Брови ее были сведены вместе так, что образовывали одну ровную непрерывную линию.

Подрезав фитиль, брат Кадфаэль запалил его и повернулся, чтобы собрать в коробку целительные лепешки, оставленные подсушиваться братом Освином. Лепешки были составлены из ветрогонного порошка, пропитанного клейкой смолой, и напоминали маленькие белые блинчики. Это занятие дало Кадфаэлю возможность по-прежнему держаться спиной к стоящей в дверях женщине, хотя он прекрасно знал о ее присутствии. Поскольку было ясно, что ни молодой человек, ни девушка покамест не в силах вымолвить ничего членораздельного, монах продолжал вести беседу сам.

— Виной всему ваше утомительное путешествие, — увещевающе сказал он, закрывая коробку с лепешками, — из-за него-то у вас голова и разболелась. Вы очень разумно сделали, что обратились за помощью к брату Эдмунду, на головную боль нельзя просто махнуть рукой, ибо она лишает сна, который вам сейчас так необходим. Я дам вам настой, молодой человек ведь не против подождать?..

Йоселин наконец-то пришел в себя, он решительно повернулся в сторону грозной фигуры в дверях и пылко подтвердил: да, конечно, он с радостью подождет, пока госпожа Ивета примет нужное снадобье. Кадфаэль достал с полки чашечку и из длинного ряда бутылей выбрал одну. Он уже наливал жидкость в чашку, когда раздался голос — пронзительный и холодный, как тонкая сталь. Они услышали:

— Ивета!

Все трое разом обернулись. Им удалось очень правдоподобно разыграть удивление. Агнес прошла в домик, подозрительно прищурив глаза.

— Что ты здесь делаешь? Я искала тебя всюду. Все ждут тебя к ужину.

Кадфаэль понял, что надо предупредить те слова, которые могла от страха и растерянности выдавить из себя девушка.

— Ваша племянница, госпожа, — сказал он, — после изнурительной поездки испытывает обычное недомогание. Брат лекарь был совершенно прав, направив леди Ивету ко мне. — Он подал Ивете чашку. Та машинально взяла ее. Лицо девушки оставалось белым как мел, лишь по глазам можно было заметить, как она испуганна и растерянна. — Выпейте прямо сейчас, перед ужином. Не бойтесь, это пойдет вам только на пользу.

Питье действительно могло принести лишь пользу — неважно, болела у нее голова или нет, ведь монах налил в чашку одно из своих лучших вин. Он берег его для своих любимцев, ибо удавалось заготовить его лишь очень немного. И целитель был вознагражден: в глазах девушки, полных отчаяния, промелькнула искорка изумления и удовольствия, пусть даже вскоре погасшая. Ивета вернула пустую чашку и слабо улыбнулась. На Йоселина она и вовсе не решалась взглянуть.

— Спасибо вам, брат, — еле слышно проговорила девушка. — Вы очень добры. — И затем, обращаясь к замершей у дверей и мрачно наблюдавшей за нею опекунше: — Простите, что я задержала вас, тетушка. Теперь я готова.

Не сказав больше ни слова, Агнес Пикар отошла от двери, жестом холодно приглашая племянницу выйти первой. Глаза тетки недобро блестели, она неотступно следила за девушкой, пока та выходила. И прежде чем последовать за нею, Агнес бросила на молодого человека долгий выразительный взгляд, грозивший всеми возможными бедами. Хоть правила вежливости и были соблюдены, но стало совершенно ясно, что ввести в заблуждение мадам Пикар не удалось ни на одно мгновение.

Невеста с опекуншей ушли, затих шорох юбок. Наступило длительное молчание. Двое оставшихся в домике мужчин беспомощно смотрели друг на друга. Затем Йоселин, испустив громкий стон, бросился на скамью, стоявшую у стены.