Сокровенное таинство - Питерс Эллис - Страница 38

– Помню, помню, ты сам говорил мне об этом, когда еще не догадывался, кто таков Хумилис на самом деле. Ну что ж, если Мареско родился в Сэлтоне, не мудрено, что ему охота перед смертью взглянуть на родной дом. Жаль, конечно, что он так плох. Боюсь, при жизни он так и не успеет узнать, что на самом деле случилось с пропавшей девушкой. А что касается поездки – почему бы ему и не скрасить свои последние дни? Что он теряет – несколько часов жизни, которая и так ему в тягость? Одно плохо, что мы не можем порадовать его новостями о Джулиане Крус. А хотелось бы утешить напоследок хорошего человека.

– Может, еще и удастся, – промолвил брат Кадфаэль, – коли будет на то воля Господня. А от Николаса из Винчестера ничего новенького не слышно?

– Пока ничего. Да это и не диво – там ведь война прошла, город разорен, окрестности тоже. Трудно отыскать что-либо среди развалин да пепелищ.

– Ну а как твой пленник? – поинтересовался монах. – Не надумал добавить что-нибудь к своему рассказу о поездке в Винчестер?

Хью рассмеялся.

– Этот Гериет – малый не промах и прекрасно понимает, что пока вина не доказана, ему ничего не грозит. Темница, она, конечно, и есть темница, но он, видно, считает, что неплохо устроился: пить и есть дают, спит он не на голом полу, – сидит себе и в ус не дует. А одиночество его не больно-то гнетет. Сколько его ни спрашивали – он всякий раз повторяет одно и то же и ни разу не сбился. Уличить его во лжи я пока не сумел. Даже если б сюда понаехали королевские судьи из Лондона, то и они навряд ли добились бы большего. Правда, я позаботился о том, чтобы этот малый знал, что Реджинальд Крус уже дважды наведывался в замок и жаждет его крови. Если у дверей темницы и нужна стража, то лишь затем, чтобы оградить Гериета от этого Круса. Сам-то он бежать и не думает, сидит себе спокойно и ждет – уверен, что рано или поздно мы его выпустим, – улик-то против него как не было, так и нет.

– А ты веришь, что он мог посягнуть на жизнь этой девушки?

– А ты?

– В это я не верю. Но я не сомневаюсь в том, что он единственный, кто знает, что с ней на самом деле случилось. Пожалуй, разумнее с его стороны было бы рассказать об этом – но только тебе, чтобы больше никто не слышал. Неспроста ведь он все это скрывает. Как считаешь, мог бы ты его разговорить, если бы пообещал, что все останется между вами?

– Нет, – не раздумывая, ответил Хью. – Сам посуди, с чего бы он стал открывать мне душу, если три года держал язык за зубами и продолжает молчать даже в темнице. Он будет нем, как могила.

И впрямь, подумал монах, бывают такие тайны, которые лучше всего сохранить навеки. Если человек пропал, это еще не значит, что его непременно надо разыскивать, может быть, как раз этого и нельзя делать – ради него самого и ради его близких.

Распрощавшись с Элин и Хью, Кадфаэль прошелся по городу и спустился к реке. Здесь, под мостом, который вел на запад, в сторону Уэльса, он и углядел Мадога. Ловец Утопленников отгородил там закуток, в котором хранил обычно свою лодку и снасти. Сейчас он оплетал борта ивовыми прутьями, очищенными от коры и вымоченными на мелководье.

Валлиец был приземистым, плотным и кривоногим малым с лохматой шевелюрой. Возраст его на глаз определить было невозможно: похоже, он вознамерился жить вечно, ибо даже те, кто знал его с незапамятных времен, не могли припомнить, когда он выглядел моложе, но и старше с годами вроде бы не становился. Прищурившись, он взглянул на Кадфаэля из-под густых кустистых бровей, которые, в отличие от косматых черных волос, были уже тронуты сединой, и неторопливым кивком поприветствовал монаха, тогда как его заскорузлые пальцы продолжали сноровисто мастерить ивовую оплетку.

– Рад тебя видеть, старина. В нынешнее лето ты здесь нечастый гость. Присядь-ка рядышком, посиди чуток – в ногах правды нет. Да признавайся, с чем пожаловал к старому Мадогу. Я так смекаю, ты не случайно сюда забрел – небось, у тебя ко мне дело.

Кадфаэль уселся рядом с Мадогом на пожухлой траве и окинул взглядом обмелевший Северн. Повернувшись к приятелю, он сказал:

– Знаю, что ты хочешь сказать, дескать, никогда не зайдет просто так, посудачить со старым знакомым, ежели заявится – стало быть, что-то приспичило. Ну да не серчай: в обители и впрямь дел было невпроворот, не то, так другое. Скажи лучше – как ты справляешься с работой в этакую-то сушь? Дождем нас Господь не баловал целую вечность, вверх по реке, я думаю, нынче отмель за отмелью – только и гляди, чтобы днищем не напороться.

– Это верно, – не без гордости признал Мадог, – да только нету такой, чтобы я о ней не прознал. От рыбалки и впрямь сейчас проку мало, и я бы поостерегся биться об заклад, что проведу груженую барку до Пула, но на своей-то лодчонке я всегда доберусь, куда мне надо. А что, есть для меня работенка? Я ведь чую, неспроста ты такие речи завел. Ежели груз невелик, я обойдусь обычной дневной платой.

– Не больно велик. Надо будет отвезти двоих наших братьев вверх по реке до Сэлтона. Они много не потянут – один молодой и худенький, а другой и вовсе кожа да кости.

Мадог заинтересовался. Оторвавшись от своей работы, он взглянул на Кадфаэля с доброжелательным любопытством, кивнул и просто спросил:

– Когда?

– Завтра, если ничего не помешает.

– Верхом-то оно быстрее бы вышло.

– Так-то оно так, но одному из них не под силу забираться в седло. Он тяжело болен, почитай что при смерти, и хочет в последний раз глянуть на родные места.

– Сэлтон, говоришь? – Из-под густых, тронутых сединой бровей блеснули проницательные глаза. – Стало быть, это лорд Мареско. Ходили слухи, что последний из этого рода живет в вашей обители.

– Да, Мареско, так их теперь называют. Из Болотного края. Лорд Годфрид как-то сказал, что лучше бы ему и зваться Болотным – род-то саксонский. Это он и есть. Жить ему осталось недолго, вот и задумал он перед смертью побывать там, где впервые увидел свет.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи поподробнее, – потребовал Мадог и внимательно выслушал все, что поведал ему Кадфаэль о его будущих пассажирах.

– Понятно, – сказал лодочник, когда монах закончил, – а теперь меня послушай. Такая погода долго не простоит, но с недельку, может, еще и продержится. И раз уж этот твой паладин решительно настроен во что бы то ни стало совершить свое паломничество, пусть собирается. Завтра, сразу после заутрени, я пригоню лодку на мельничный пруд. И захвачу с собой что-нибудь, чем его укрыть, ежели все-таки пойдет дождь. Есть у меня вощеная холстина, я ею товары укрываю – думаю, сгодится она и для рыцаря, и для бенедиктинца.

«Вощеная холстина, – призадумался Кадфаэль, – из нее ведь саваны шьют. Ну да ладно, брат Хумилис не будет в обиде».

Глава одиннадцатая

На улицах Винчестера все меньше и меньше оставалось почерневших, обгорелых развалин – жизнь брала свое, и город возрождался. Те, кто в свое время бежал, возвращались на свои пепелища, а те, кто оставался в городе до конца, без устали расчищали руины, подвозили бревна, что-то пилили и строгали, заново отстраивая свои жилища. Купцы и ремесленники – народ хваткий, неунывающий и упорный, какие бы удары ни обрушивала на них судьба, они, невесть откуда черпая силы, вновь и вновь восстанавливали разрушенное и готовы были экономить последний грош в расчете на то, что со временем все их жертвы окупятся сторицей.

В наспех сколоченные лавки стащили все, что можно было отыскать в закромах и амбарах, и выставили на продажу, а опустевшие кладовые срочно приводили в порядок, готовясь к поступлению новых товаров. С поразительной быстротой Винчестер обретал свой привычный облик, а его жители, словно бросая вызов злой доле, посмеиваясь, приговаривали: «Солдатне только бы жечь да грабить, а наше дело – добро наживать, и сколько бы они ни разбойничали, мы все одно свое возьмем – они, небось, раньше выдохнутся».

Королевские отряды, надежно укрепившись в городе и заняв подступы с запада и юго-востока, пока не предпринимали никаких шагов, разве что подновляли разрушенные укрепления. Все были уверены, что время работает на них – надо только набраться терпения и подождать, когда вернут из плена короля Стефана. Возможно, иных наиболее дальновидных военачальников, как фламандцев, так и англичан, перспектива обмена знатных пленников не так уж и радовала. Конечно, что ни говори – Стефан король, да и вояка не из последних, однако действия его доблестной супруги показали, что, когда речь заходит о крупной военной кампании, Стефан ей и в подметки не годится. Тем не менее освобождение короля было жизненно важно для будущего страны, и его ждали с нетерпением. Победители понимали, что рано или поздно противник будет вынужден принять их условия, а пока знатные лорды препирались на переговорах, исход которых был предрешен.