Ученик еретика - Питерс Эллис - Страница 32

— Как! Тот человек умер? — переспросил потрясенный Эдмер-младший, — Он выглядел довольно крепким для своих лет… Как такое могло случиться? И потом — он ушел от меня такой радостный… Почему он вдруг умер? Не понимаю…

— Ты, наверное, слышал, что на следующее утро после праздника в реке нашли мертвеца? Не утопленника, но убитого ножом в спину. Шериф ведет следствие.

— Так это его убили! — воскликнул потрясенный молодой человек.

— Да, и необходимо заверить, что он был на исповеди незадолго до смерти. Однако я не вполне еще убежден, что именно он был у тебя.

— Я не знал его имени, — поколебавшись, сказал молодой человек.

— Но ты бы узнал его в лицо, — коротко заметил дядюшка. Дальнейших слов не требовалось: Эдмер-младший, оперевшись ладонью о землю, вскочил на ноги и наскоро отряхнул полы рясы.

— Я иду с тобой, — обратился он к Кадфаэлю. — Искренне надеюсь, что смогу свидетельствовать о покойном.

Над телом Олдвина, прилично уложенным на козлах в ожидании похорон, собрались четыре человека: Жерар, отец Элия, Кадфаэль и молодой Эдмер. В тесном сарае, чисто выметенном и украшенном зелеными ветками, не нашлось места для других. Но и этих четырех было достаточно

По дороге в Шрусбери Эдмер и Кадфаэль почти не разговаривали. Эдмер, стремившийся сохранить тайну исповеди, не желал даже упоминать о ней, поскольку не был уверен, что покойный и приходивший исповедоваться верующий — одно и то же лицо. К тому же это был первый человек, который ему исповедовался — смиренно и благоговейно.

Они сразу же направились к отцу Элии, чтобы вместе с ним идти в дом Жерара: если освидетельствование окажется действенным, суровый духовник со спокойной совестью может приступать к похоронам. Старик с охотой заторопился к покойному. Встав в изголовье гроба, как ему и полагалось, старческой рукой, дрожавшей от волнения и напоминавшей птичью лапку, он отвернул край савана и открыл лицо усопшего. В изножье стоял Эдмер, молодой священник, и глядел на старика — ветхого, но стойкого и изведавшего, как непросто исцелять человеческие души.

Эдмер молча смотрел в лицо покойного, которое, по мнению Кадфаэля, лишилось присущего ему при жизни выражения испуга и подозрительности. Мышцы щек и челюсти расслабились, отчего исчезла унылая гримаса и лицо стало казаться безмятежным, почти юным. Эдмер, смотревший на покойного с изумлением и жалостью, выдохнул:

— Да, это он.

— Ты уверен? — спросил Кадфаэль.

— Да.

— Он пришел к тебе на исповедь и получил отпущение грехов? Хвала Господу! — Отец Элия закрыл лицо покойному. — Теперь можно отбросить все колебания. Перед самой смертью он облегчил свою душу. Сказал ли он все, как должно?

— Да, мы оба произнесли все, что требовалось, — заверил старика Эдмер. — Пришел он ко мне в большой тревоге, но уходил утешенным. Не было нужды в епитимье. Человек этот, как мне показалось, из числа тех, кто слишком усердно кается: иные предъявляют к себе слишком большие требования. И потому, думаю, надо относиться снисходительно к их мелким прегрешениям.

Отец Элия бросил на Эдмера неодобрительный взгляд, но промолчал: юности, как известно, свойственна нетребовательность, граничащая с легкомыслием. Эдмер, однако, совершенно искренне ничего не заметил. Подняв на старика свои честные темно-карие глаза, он продолжал:

— Как я рад, святой отец, что брат Кадфаэль успел прийти ко мне! И еще больше рад тому, что оказался на месте, когда этот человек пришел ко мне со своей тяготой. Бог свидетель, какой я дурной священник! Ведь я был раздосадован, что этот человек, спотыкаясь на лестнице, поднялся ко мне. Я едва не сказал ему, чтобы он пришел в другое время, — и все потому, что боялся опоздать к вечерне, но, по счастью, взглянул ему в лицо…

Эдмер сказал это так просто, что поначалу Кадфаэль не придал особого значения его словам. Жерар уже вышел во двор, и Кадфаэль повернулся, чтобы выйти вслед за ним. Солнце было подернуто облаками, и сумерки казались жемчужными. Прозрение явилось столь внезапно, что он даже споткнулся о порог. Оглянувшись, он уставился на молодого священника.

— К вечерне? Ты боялся опоздать к вечерне?!

— Ну да, — беззаботно подтвердил Эдмер. — Я уже почти взялся за дверную ручку, чтобы спуститься вниз по лестнице, когда он пришел. Вечерняя служба была уже на середине в то время, как исповедь закончилась и исповедник ушел от меня, утешенный.

— Боже милостивый! — с благоговением произнес Кадфаэль. — А я даже спросить не догадался, когда это было! В самый день праздника, говоришь? Не накануне?

— Да, в самый день праздника, в тот самый день, когда уехал отец Бонифаций. А почему тебя это так удивляет? Я что-то не то сказал?

— Едва тебя увидев, юноша, — с радостью признался Кадфаэль, — я понял, что ты способен принести счастье. Ты помог сразу двоим, да благословит тебя Господь. Идем, идем же скорей. Как раз за углом, на площади Святой Марии, живет шериф, и ты расскажешь ему все, что только что рассказал мне.

Хью вернулся домой после долгого, изнурительного дня, который весь прошел за бесполезными расспросами рассеянных горожан и за бесплодными попытками добиться истины от испуганного, покрытого испариной Конана. Пастух признался, поскольку все равно это уже стало известно, что он провел час с Олдвином, пытаясь разубедить конторщика идти в аббатство, но после этого, утверждал Конан, оставив упрямца, он отправился на пастбище. И это вполне могло быть правдой, хотя никто из знакомых не повстречался ему на пути. Однако нельзя было исключать и того, что пастух опять недоговаривает: кто может поручиться, что он не решился еще на одну, отчаянную попытку убедить человека, чья душа так склонна к сомнениям?

Да, для одного дня хлопот было более чем достаточно. Хью, соскучившись по жене и сыну, заторопился домой и вместе с семьей сел ужинать. Когда Кадфаэль пришел, шериф, стащив с себя верхнюю одежду и устроившись на чистом половике, помогал трехлетнему Жилю строить замок. Кадфаэль с шумом ворвался в открытую дверь: лицо его сияло и с губ вот-вот готовы были сорваться удивительные новости. С собой он тащил, держа за рукав, незнакомого молодого человека, пребывавшего в явном недоумении.

Хью, оставив замок недостроенным, мигом вскочил на ноги.

— Где ты бродишь?! Только что я был в твоем саду… Где ты пропадал все это время? И кто это с тобой?

— Я совершил небольшое путешествие в Аттингем, — пояснил Кадфаэль. — Навестил отца Эдмера и привел с собой его племянника — его тоже зовут отец Эдмер. Всего только месяц, как он рукоположен в священники. Сей молодой человек в день празднования перенесения мощей Святой Уинифред навещал своего друга, отца Бонифация, священника церкви Святого Креста. Ты ведь знаешь, отец Элия беспокоился, вправе ли он совершать над телом покойного все обряды церкви, ведь Олдвин давно уже не ходил к мессе и никто из приходских священников в городе не мог за него поручиться. Отец Элия опросил всех священников не только в городе, но даже в аббатстве. Однако Бонифаций сказал мне, что еще один священник находился в аббатстве в тот день, хотя казалось маловероятным, что Олдвин обратился именно к нему. А оно так и случилось. Вот сейчас сам обо всем услышишь!

Юный Эдмер охотно рассказал обо всем, что знал, недоумевая, впрочем, какое значение имеет его рассказ для шерифа.

— Я сопроводил брата Кадфаэля, чтобы самому взглянуть на покойного и убедиться, тот ли это человек, который приходил ко мне на исповедь. И оказалось, это тот самый, — заключил он просто. — Но отчего брат Кадфаэль сразу же привел меня к вам, милорд шериф, я, право, не понимаю. Наверное, он сам сейчас это пояснит.

— Вы забыли упомянуть, — сказал Кадфаэль, — в какое именно время приходил к вам этот человек.

— Колокол звонил к вечерней службе, — все еще недоумевая, ответил Эдмер-младший. — Исповедь так задержала меня, что я пришел почти к концу.

— К вечерней службе! — Догадка блеснула столь неожиданно, что Хью на миг замер от изумления. — Вы уверены? В тот самый день?!