Выкуп за мертвеца - Питерс Эллис - Страница 31

— Анион действительно пришел ко мне, — подтвердил Гриффри, положив руку на плечо сына. — В качестве доказательства он показал мне желтый горный камень, который я подарил его матери много лет тому назад. Но я бы и так узнал его, ведь он так похож на своего покойного брата. Анион дал мне булавку, которая сейчас у вас в руках, милорд, и сказал, что смерть молодого Гриффри отомщена, а это — плата за его кровь. Кровная месть свершилась, поскольку наш враг мертв. Тогда я его не совсем понял и сказал, что, если он убил того, кто виновен в смерти Гриффри, он не имел права брать еще и плату. Но он поклялся мне самой торжественной клятвой, что он не убивал, и я ему верю. Судите сами, как я счастлив, обретя сына, который будет мне утешением на старости лет! Ради Бога, милорд, не отнимайте его у меня!

Гриффри замолчал, и в мрачной тишине Кадфаэль закончил переводить то, что до этого поведал Анион. Монах не торопился, так как по ходу дела изучал бесстрастное лицо принца. Наконец он перевел последнюю фразу, и все долго молчали, так как никто не решался заговорить без разрешения Овейна. Принц тоже не спешил. Он посмотрел на отца с сыном, стоявших тесно прижавшись друг к другу, затем перевел взгляд на Эйнона, лицо которого было таким же непроницаемым, как у самого Овейна, и наконец взглянул на Кадфаэля:

— Брат, ты лучше любого из нас знаешь, что произошло в Шрусберийском аббатстве. Ты знаешь этого человека. Что ты думаешь по этому поводу? Веришь ли ты его рассказу?

— Верю, — твердо вымолвил Кадфаэль. — Это соответствует тому, что мне известно. Но я бы хотел задать Аниону один вопрос.

— Спрашивай.

— Анион, ты стоял у кровати и смотрел на спящего. Ты уверен, что он был жив?

— Да, уверен, — с удивлением ответил Анион. — Он дышал, он стонал во сне. Я видел и слышал. Это точно.

— Милорд, — сказал Кадфаэль, отвечая на вопросительный взгляд Овейна, — дело в том, что кое-кто слышал, как немного позже кто-то входил в ту комнату. Этот человек не прихрамывал, как Анион, а ступал легко. Он ничего не забрал. Впрочем, похоже, он забрал жизнь. Я верю рассказу Аниона, ибо существует еще одна вещь, которую мне нужно найти, прежде чем я отыщу убийцу Жильбера Прескота.

Овейн кивнул и замолчал, погрузившись в свои мысли. Наконец он взял со стола золотую булавку и протянул ее Эйнону:

— Каково твое мнение? Кража ли это?

— Я удовлетворен, — ответил Эйнон и рассмеялся, разрядив напряженную атмосферу в зале.

Все ожили, зашевелились и принялись перешептываться, а принц повернулся к хозяину дома:

— Тудур, усади за стол Гриффри ап Лливарча и его сына Аниона.

Глава одиннадцатая

Итак, главный подозреваемый, которого молва в Шрусбери уже повесила и похоронила, прошел вслед за своим отцом по залу, слегка спотыкаясь и прихрамывая. Анион двигался как во сне, но лицо его сияло. Они дошли до стола, и сын занял место рядом с отцом, как равный среди равных. Неожиданно из незаконнорожденного сына служанки, не имевшего ни состояния, ни положения, Анион превратился в свободного человека, наследника уважаемого отца, признанного принцем. Угроза, вынудившая Аниона сбежать, обернулась для него величайшим благом. Благодаря ей он занял место, которое по валлийским законам принадлежало ему по праву, и его отец гордился им. Здесь Анион не был незаконнорожденным.

Наблюдая, как отец с сыном идут к столу, Кадфаэль радовался тому, что, как бы то ни было, из зла получилось добро. Разве нашел бы этот молодой человек в себе мужество, чтобы отыскать своего отца, далекого, незнакомого, говорящего на другом языке, если бы его не подтолкнул страх, заставивший перебраться через границу? Стоило пережить весь этот ужас ради столь счастливого конца. Итак, теперь Аниона можно было вычеркнуть из списка подозреваемых. Его руки чисты.

— По крайней мере одного человека вы мне уже прислали, — заметил Овейн, проводив взглядом Гриффри с сыном. — Взамен восьми, что сидят у вас в крепости. А неплохой парень! Но, боюсь, не умеет обращаться с оружием.

— Он прекрасный скотник, — сказал Кадфаэль. — Понимает всех животных. Вы смело можете доверить ему лошадей.

— А вы, как я понимаю, теряете главного кандидата на виселицу. У тебя нет больше никаких соображений на его счет?

— Нет. Я уверен, что он сказал правду. Он мечтал о мести сильному и властному человеку, а нашел калеку, которого не мог не пожалеть.

— Неплохой конец, — заключил Овейн. — А теперь, полагаю, мы можем удалиться в более спокойное место, и ты расскажешь нам то, что хочешь, и спросишь, о чем тебе нужно узнать.

В комнате принца вокруг жаровни сидели Овейн, Тудур, Эйнон аб Итель и Кадфаэль. Монах принес с собой маленькую коробочку, в которой хранил шерстинки и золотую нить. Эти оттенки темно-синего и розового нельзя было точно запомнить, а ему постоянно приходилось сравнивать их с расцветкой разных тканей. Он носил коробочку в своей поясной сумке и открывал очень осторожно, потому что при малейшем дуновении улики могли разлететься.

Кадфаэль сначала сомневался, стоит ли рассказать все, но после беседы с Кристиной решил, что стоит, тем более что здесь присутствовал ее отец. Кадфаэль поведал им, как Элис, находясь в плену, влюбился в дочь Прескота и двое влюбленных не питали никаких надежд относительно согласия шерифа на их брак. Вот почему, объяснил он, у Элиса были причины войти к шерифу, чтобы с помощью убийства устранить это препятствие, как считает Мелисент, или чтобы умолять его согласиться на брак, как говорит сам Элис.

— Значит, вот как было дело, — многозначительно протянул Овейн, обменявшись взглядом с Тудуром, и не выразил ни сочувствия, ни осуждения. Тудура связывала с принцем личная дружба, и он наверняка рассказал Овейну о признании Кристины. Теперь они узнали и о другой стороне дела. — А это случилось после отъезда Эйнона?

— Да, после. Выяснилось, что юноша пытался переговорить с Жильбером, но брат Эдмунд велел ему удалиться. Когда девушка об этом услышала, она обвинила Элиса в убийстве.

— Но ты так не считаешь. И Берингар, по-видимому, тоже.

— Нет никаких доказательств, что это сделал именно он. Возможно, он и впрямь заходил к Прескоту с целью, о которой говорит. Кроме того, была еще эта золотая булавка. Мы не знали, что она пропала, пока вы, милорд, не уехали домой. Но у Элиса ее не было, и он не имел возможности ее спрятать до того, как его обыскали. Следовательно, в комнату заходил кто-то другой и унес булавку.

— Но теперь, когда мы знаем, что случилось с моей булавкой, — сказал Эйнон, — и уверены, что Анион не убивал, разве подозрение в убийстве не падает опять на Элиса? Впрочем, это как-то не вяжется с тем, что я о нем знаю.

— Кто из нас не совершал недостойных поступков, которые не вяжутся с тем, что знают о нас друзья? — мрачно вымолвил Овейн. — И даже с тем, что мы сами знаем о себе? Я не исключаю возможности, что любой человек раз в жизни способен на большую низость. — Принц взглянул на Кадфаэля. — Брат, я припоминаю твои слова о том, что тебе нужно отыскать еще одну вещь, прежде чем ты найдешь убийцу Прескота. Что это за вещь?

— Это ткань, которой задушили Жильбера. Ее сразу можно будет опознать, если она найдется. Дело в том, что, когда ею заткнули рот и нос Жильбера, он вдохнул пару шерстинок и пару ниток мы нашли в бороде. Это не простая ткань. Когда Элис вышел из лазарета, в руках у него не было ничего подобного. Обнаружив эти нитки, мы обыскали все аббатство, но не нашли ничего подходящего. Пока мы не узнаем, что это за вещь и что с ней стало, мы не узнаем, кто убил Жильбера Прескота.

— Вы и впрямь извлекли эти нитки из носа и бороды мертвеца? — спросил Овейн. — И ты думаешь, что узнаешь ту самую ткань, которой его задушили?

— Да, я так думаю, потому что эти нитки яркого цвета, и краски эти необычные. Нитки в этой коробочке. Но ее надо открывать очень осторожно, потому что эти ниточки тоньше паутинки. — Кадфаэль передал принцу коробочку. — Не здесь. Их может сдуть поток теплого воздуха от жаровни.