Ярмарка Святого Петра - Питерс Эллис - Страница 40

Постоялый двор Уолтера Рейнольда располагался на дальнем конце ярмарочной площади. Он стоял не у большой Лондонской дороги, а у тихого проселка, ведущего на северо-восток. Здесь частенько останавливался деревенский люд, привозивший товары на рынок. При постоялом дворе находилась таверна, и в этот час в ней было полно народу. Филипа с души воротило при мысли о вине или эле, но питейные заведения существуют за счет выручки, и, коли пришел туда, надо что-то заказывать. К тому же юноша был совершенно трезв, а потому рассудил, что может позволить себе глоток-другой. Питье ему принес мальчишка-подавальщик. Хозяин был занят, но Филип решил подождать и поговорить с самим Уотом, когда у того выдастся свободная минута.

— Я слыхал, что тебя выпустили, — промолвил Уот, усевшись напротив юноши и положив на стол загорелые руки, — и чертовски рад. Я с самого начала не верил в твою вину — так им и сказал, когда меня спросили. Когда ты вышел?

— Незадолго до полудня.

Хью Берингар обещал Кадфаэлю, что паренек будет сегодня обедать дома. Так оно и вышло, хотя пообедал он чуть позже, чем обычно.

— После всех безобразий, случившихся, пока ты сидел, никто тебя обвинить не сможет. Однако, скажу я тебе, ну и ярмарка нынче выдалась! Погода прекрасная, народу съехалось множество, прибыль хорошая, да и свар на торгу почитай что и не было. — Уот говорил со знанием дела, ибо повидал не одну ярмарку. — А с другой стороны, двое купцов убиты. Одного из них — северянина — сегодня утром нашли в его же палатке со сломанной шеей. Слыхал ты об этом? Когда еще у нас такое творилось? Но парни из Шрусбери тут ни при чем. Я так и сказал, когда меня спросили: злодеев надобно искать среди пришлого люда. Мало ли кого сюда понаехало.

— Да, мне рассказывали об этом, — отвечал Филип, — но в этом убийстве меня и не подозревали. А вот смерть Томаса из Бристоля… — Он задумался. Южанин и северянин приехали на ярмарку с разных концов страны, и оба нашли здесь свою смерть. Почему так случилось? Может, просто кто-то из местных воришек соблазнился их пожитками?

— Убийство бристольского купца вряд ли смогут на тебя повесить, — широко улыбаясь, сказал Уот. — Поначалу и верно, ты был под сильным подозрением, но теперь все прошло и забыто. А тут пару часов назад такое приключилось — все предместье гудит. Нашли убийцу. У него рука была порезана, это его и выдало. А он вскочил на коня, пнул своего лорда, так что тот кубарем покатился, и пустился наутек. Удрать хотел, да не тут-то было. Лорд приказал своему сокольничему остановить беглеца, тот и остановил. Засадил ему стрелу в спину. Бедняга и охнуть не успел. Мастерский, говорят, был выстрел. Перчаточник отомщен, долго ждать не пришлось. Неужто ты об этом еще не слышал?

— Ни слова. Я только знал, что разыскивают человека с располосованным рукавом и порезом на левой руке. Когда, говоришь, все это случилось? — спросил Филип, думая о том, что, судя по всему, Кадфаэль нашел убийцу и без его помощи.

— За час до вечерни или около того. На аббатском конце предместья такой шум поднялся. Мне говорили, что в это время был там и сам шериф.

«Около пяти часов, — подумал Филип. — И часу не прошло, как я расстался с Кадфаэлем и отправился в город искать Джона Норриса. Быстро все обернулось. Теперь нет нужды высматривать человека с порванным рукавом».

— А это точно был убийца?

— Точно! Купец поранил ему руку, да к тому же, поговаривают, у него нашли деньги и кое-какие вещицы, прихваченные у перчаточника. Вроде какой-то конюх, звали его Эвальд…

«Значит, это был обычный вор, — решил юноша. — Затеял грабеж, а вышло убийство». Во всяком случае, ему это ничего дать не могло и следовало сосредоточиться на своем деле. Юноша задумался. Поначалу он корил себя за все, что случилось, но потом взглянул на это по-иному. Конечно, он свалял дурака, но намерения-то у него были благие, и их нечего стыдиться. Другое дело, что потом, когда все пошло прахом, он, вместо того чтобы достойно снести неудачу, надулся, как мальчишка, напрочь забыв о здравом смысле.

— Если бы только мне удалось найти и убийцу мастера Томаса! Его убили в тот вечер, когда я наделал дел, потому и оказался под подозрением. Сам виноват — что тут скажешь. Хорошо, конечно, что меня отпустили под поручительство отца, однако обвинение с меня еще не снято. За все, что я действительно натворил, я готов ответить по всей строгости, но купцу я ничего худого не сделал и хочу это доказать. Слушай, я ведь был у тебя в тот вечер, накануне ярмарки. Ты, случаем, не помнишь, в котором часу? У меня-то память совсем отшибло. А его работники утверждают, что минут двадцать десятого мастер Томас был еще жив.

— У меня ты был, это факт, — ухмыльнулся Уот. — Тут стоял шум и гам, да и дел у меня было по горло, но тебя, знаешь ли, трудно было не заметить. Не обижайся, парень, со всяким бывает. Ты заявился примерно в четверть девятого и не был особо пьян.

Всего через четверть часа после повечерия — это значит, что, отделавшись от приятелей, он отправился прямо в таверну. Прямо, конечно, не то слово: шел он небось, шатаясь из стороны в сторону, но, во всяком случае, никуда больше не заходил. Оно и понятно — ему хотелось поскорее выбраться из ярмарочной толпы и избавиться от назойливой опеки друзей, а потом уж найти себе прибежище.

— Я так тебе скажу, парень, — доброжелательно промолвил Уот, — если бы ты особо не налегал, все с тобой было бы в порядке. Но ты принялся глушить чашу за чашей. Отроду не видывал, чтобы так поспешали с питьем. Немудрено, что у тебя желудок вывернуло.

Выслушивать такие вещи — приятного мало, но куда денешься, приходилось терпеть. Видно, он и вправду перебрал, и сокольничий не преувеличил, рассказывая о его выходках.

— Неужто я и впрямь грозился расправиться с купцом за то, что он треснул меня по голове? Так говорили на разбирательстве у шерифа.

— Не то чтобы грозился, однако, по правде говоря, можно было понять тебя и так. Особой любви ты к нему не выказывал, это и немудрено — все видели, какую он тебе шишку набил. Честил ты его по-всякому, это верно: и в жадности упрекал его, и в чванстве, и все твердил, что гордыня не доведет его до добра. Может, тот, кто против тебя свидетельствовал, имел в виду как раз эти слова. А кто, кстати, рассказал об этом шерифу?

— Да так, один малый, — промолвил Филип. — Но я на него не в обиде, потому как он, похоже, говорил правду, а я в тот вечер вел себя точно последний дурак.

— Ладно, парень, что с тебя можно было взять. С проломленной башкой всякий бы небось ополоумел. А что за малый? Как началась ярмарка, у меня в таверне одни приезжие толкутся, знакомых лиц почти и не видно.

— Это слуга одного из гостей аббатства, — отвечал Филип, — зовут его, как мне говорили, Турстан Фаулер. Он рассказывал, что и сам пил здесь — сначала эль, потом перешел к вину, а закончил можжевеловкой. Кажется, в конце концов он надрался так же, как я. Его нашли валяющимся без чувств и отволокли отсыпаться в келью аббатства. Я видел его на разбирательстве — статный, крепкий парень, правда, вид у него был пришибленный и помятый. Ему лет тридцать пять, загорелый, с густыми каштановыми волосами…

Уот покачал головой:

— Нет, я его не знаю. Хоть убей, не могу припомнить такого, а ведь у меня отменная память на лица. В нашем ремесле без этого нельзя. Ну да раз он приезжий, зачем ему тебя оговаривать. Похоже, он неверно понял твои речи.

— А когда я ушел отсюда?

Филипу стало не по себе при мысли о том состоянии, в котором он покинул таверну. Он припомнил, что его мутило, голова шла кругом и он едва успел, вскочив из-за стола, перебежать дорогу и укрыться в рощице, где облегчил желудок. А потом, движимый отчаянием, он побрел дальше и где-то в садах у Гайи повалился на траву и забылся тяжелым сном. Там он и оставался до рассвета.

— Ну, я бы сказал, что с повечерия примерно часок прошел. Около девяти, не иначе.

А Томас из Бристоля покинул свою палатку всего четвертью часа позже. Он собирался вернуться на баржу, но по дороге кто-то подстерег купца с кинжалом в руке. Не удивительно, что подозрение прежде всего пало на Филипа. Он был в ссоре с мастером Томасом и прилюдно поносил его, а потом пропал из виду, так что никто не мог сказать, где молодой Корвизер находился во время убийства.