Неподобающая Мара Дайер - Ходкин Мишель - Страница 43

— Э-э… Я не…

— Это правда, — вставила девочка в форме команды поддержки. Кажется, ее звали Британи. — Н… Ибрахиму полагается выходить первым. Миссис Шульц так сказала.

Заявление Британи поддержали кивками и гомоном.

Мисс Адамс выглядела озадаченной и слегка беспомощной.

— Э-э… Тогда ладно. Вы, ребята, знаете, что делать?

Ной, сверкнув ослепительной улыбкой, вытащил табурет на середину комнаты.

— Несомненно, — ответил он.

Он сел, и я посмотрела на чистую страницу альбома, все время ощущая давление его взгляда.

— Э-э, подождите, — сказала временная учительница с ноткой отчаяния в голосе.

Мой взгляд метнулся к центру комнаты.

Ной расстегивал рубашку. Боже всемилостивый.

— Вообще-то мне очень неудобно, что вы…

Он развязал галстук. Мои одноклассницы захихикали.

— Господи боже!

— Вот дьявол!

— Сексуальный. Такой сексуальный.

Ной задрал подол футболки. Прощай, достоинство. Если он и слышал девчонок, он и виду не подал. Перехватив мой взгляд, он озорно улыбнулся.

— М-мистер Хассин, пожалуйста, оденьтесь, — запинаясь, проговорила мисс Адамс.

Ной помедлил, позволив всем еще мгновение насладиться видом, потом натянул футболку, за ней — рубашку, застегнув ее не на те пуговицы и оставив расстегнутыми обшлага.

Мисс Адамс громко выдохнула:

— Хорошо, ребята, за работу.

Ной не сводил с меня глаз. Я с трудом сглотнула. Меня захватила близость к нему, сидящему в комнате, полной людей, но глядящему только на меня. Что-то сдвинулось во мне из-за такого тесного контакта, мы не сводили глаз друг с друга под скрип двадцати грифельных карандашей по бумаге.

Я создавала его лицо из ничего. Я затенила наклон шеи и прочертила виноватый рот; свет подчеркивал справа его челюсть на фоне облачного неба снаружи. Я не слышала звонка. Я не слышала, как остальные ученики встали и покинули комнату. Я даже не заметила, что Ной больше не сидит на табурете.

Почувствовав, как по моей спине пробежали пальцы, я вздрогнула.

— Эй, — сказал Ной.

Очень мягким голосом.

— Эй, — ответила я.

Я все еще сидела, согнувшись над бумагой, словно защищая ее, но слегка повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Можно?

Я не могла отказать ему, не могла ответить. Я передвинулась, чтобы он мог посмотреть.

И услышала, как он задержал дыхание. Мы долгое время молчали.

Потом:

— Вот, значит, что я собой представляю?

Выражение лица Ноя невозможно было разгадать.

— Для меня — да.

Ной молчал.

— Просто так я тебя увидела в данный момент, — сказала я.

Ной продолжал молчать.

Я неловко шевельнулась и добавила:

— Если бы ты посмотрел на рисунки остальных, они были бы совершенно другими.

Ной продолжал таращиться.

— Рисунок не так уж плох, — сказала я и попыталась закрыть альбом.

Ной меня остановил.

— Нет, — сказал он тихим, еле слышным голосом.

— Нет?

— Он идеален.

Он все еще пристально смотрел на рисунок, но казался… отстраненным. Я закрыла альбом и сунула в сумку. Когда мы вышли из класса, пальцы Ноя обхватили мое запястье.

— Могу я его взять? — спросил он.

Я выгнула бровь.

— Рисунок, — пояснил он.

— А. Конечно.

— Спасибо, — ответил он с легкой улыбкой. — Было бы жадностью попросить у тебя картинку, на которой нарисована ты?

— Автопортрет? — спросила я.

Ной улыбнулся в ответ.

— Я целую вечность их не рисовала.

— Значит, уже пора.

Я обдумала эту идею. Мне бы пришлось рисовать себя, глядя в зеркало… А теперь в зеркалах мне мерещились мертвецы. Я уклончиво пожала плечами и сосредоточилась на каплях дождя, падавших с крытого пальмовыми листьями навеса над нами.

Из кармана Ноя раздалось негромкое гудение. Он вытащил телефон и, глядя на него, выгнул бровь.

— Все в порядке?

— М-м-м, — промычал он, все еще глядя на мобильник. — Это твой брат.

— Даниэль? Что ему надо?

— Вообще-то Джозеф, — сказал Ной, набирая в ответ эсэмэску. — Хочет дать совет, куда вложить деньги.

У меня самая странная семья в мире.

Ной сунул телефон обратно в карман.

— Давай поедим в обеденном зале, — сказал он ни с того ни с сего.

— Хорошо.

— Я не был там… Подожди, что ты сказала? — У него был ошеломленный вид.

— Если хочешь туда пойти, можно пойти.

Он приподнял бровь.

— Это прошло легче, чем я ожидал. Мое тело, должно быть, помешало тебе здраво мыслить.

Я вздохнула.

— Почему ты так настойчиво пытаешься заставить ненавидеть себя?

— Я не заставляю меня ненавидеть. Я заставляю меня любить.

Будь он проклят за то, что прав.

— Итак, ты уступаешь? — спросил он. — Вот так просто?

Я зашагала вперед.

— А насколько хуже могут пойти дела после всего, что уже сегодня случилось?

Ной остановился.

— Хуже?

— Когда все на тебя таращатся и гадают, на что способна твоя вагина — это не так захватывающе, как кое-кто может решить.

— Я это знал, — просто сказал Ной.

Он все еще держал меня за руку. В его руке моя ощущалась крошечной, мне было тепло.

— Я знал, что так случится, — повторил он.

Я откинула волосы со лба.

— Я могу это вытерпеть.

— Но ты не должна терпеть, — сказал Ной, раздувая ноздри. — Я хотел показать им, что ты другая. Вот почему… Иисусе, — добавил он себе под нос. — Вот из-за чего все это. Потому что ты другая.

И это он тоже сказал словно самому себе.

Его лицо потемнело, он молча уставился на меня. Рассматривал. Я растерялась. Но не успела спросить, о чем это он, как он заговорил снова. Теперь выражение лица Ноя изменилось. Он убрал свою руку с моей.

— Если ты попадешь из-за этого в ад…

Не подумав, я сама взяла его за руку.

— Тогда я буду вести себя как большая девочка и справлюсь с этим.

Я показала на кафетерий.

— Так мы идем?

Остаток пути Ной молчал, и я обдумывала, что я сказала и что это значит. Люди решат, что я проститутка. Скорее всего, они уже так решили. И хотя Ной отличался — вроде бы отличался — от человека, о котором предупреждал меня Джейми, это не означало, что завтра между нами не будет все кончено. Стоит ли оно того? Репутация Ноя как будто не смущала Даниэля, и я думала — надеялась — что мы с Джейми в любом случае останемся друзьями.

А сейчас у меня был Ной.

Я решила, что этого достаточно.

Появившись к кафетерии, мы все еще держались за руки. Когда Ной открыл для меня дверь, я наконец-то поняла, почему он назвал это помещение обеденным залом. Потолки здесь были высокие, как в церкви, и арки давали приют высоким, от пола до потолка, застекленным окнам. Ослепительно-белые стены контрастировали с блестящими полами из орехового дерева. Ничто не могло менее походить на картинку, которая обычно возникала в воображении при слове «кафетерий».

— Есть какое-то место, где ты предпочла бы сесть? — спросил Ной.

Я обвела взглядом оживленное помещение, где было полно учеников Кройдена.

— Ты шутишь, верно?

Ной за руку повел меня через зал, и все смотрели на нас. Ной перехватил взгляд кого-то знакомого у дальней стены и помахал, ему помахали в ответ. Это был Даниэль. Он смотрел на нас широко раскрытыми от удивления глазами, и все за его столиком замолчали, когда мы пробрались между стульев, чтобы с ним встретиться.

— О господи, да это моя младшая сестра. Здесь, в этом кафетерии!

— Заткнись.

Я села рядом с Ноем и вынула свой ланч, слишком смущенная, чтобы встретиться глазами с остальными старшеклассниками, собравшимися за столом.

— Я вижу, ты ввел угрюмую Мару в игру. Спасибо, Ной.

Ной защищающимся жестом поднял руки.

Даниэль откашлялся.

— Итак, Мара.

Я оторвала взгляд от сандвича.

— Это все, — продолжал Даниэль. — Все, это моя сестра Мара.

Я собрала всю свою храбрость и окинула взглядом сидящих у стола. Софи я узнала, но больше никого. Ной сидел напротив моего брата, а я — напротив Софи.