Эйтонский отшельник - Питерс Эллис - Страница 49

Кадфаэль откинулся к стене и глубоко вздохнул, прислонив затылок к грубому камню. Оба надолго замолчали. Наконец Хью пошевелился и спросил:

— Как ты узнал, кого он ищет? Не с первой же встречи ты проник в его тайну? Наверное, было что-то еще. Говорил он мало, разъезжал в одиночку. Как ты узнал его поближе?

— Я был рядом с ним, когда он бросил несколько монет в нашу кружку для пожертвований. Одна монета упала на пол, и я подобрал ее. Это был серебряный пенни императрицы, недавно отчеканенный в Оксфорде. Рейф и не скрывал этого. Я тогда спросил его, мол, что люди императрицы делают так далеко от места битвы? И закинул удочку, сказав, мол, лучше бы ему поискать убийцу, который ограбил Рено Буршье, направлявшегося в Валлингфорд.

— И он признал это? — спросил Хью.

— Нет, не совсем. Рейф признал, что это хорошая мысль и что он очень бы хотел, чтобы так оно и было, однако это не так. И он сказал чистую правду. Я знаю, он не солгал мне ни единым словом. Нет, Кутред не был убийцей, покуда не убил Дрого Босье, заехавшего к нему в скит в поисках своего беглого виллана и оказавшегося лицом к лицу с человеком, которого за несколько недель до этого он встретил в Тейме в совсем ином обличье, говорил с ним и даже играл в шахматы, — с человеком, который носил меч и выглядел, как рыцарь, однако путешествовал пешком, ибо в Теймской конюшне его коня не было. Тот прибыл без коня и отбыл тоже пешком. А было это в начале октября. Все это рассказал нам Эймер, когда его отца заставили замолчать навсегда.

— Кажется, я начинаю догадываться, — нетерпеливо сказал Хью, щуря глаза и вглядываясь вдаль сквозь полуголые кроны деревьев, стоявших подле стены сада. — Разве ты когда-нибудь задаешь странные вопросы, не имея задней мысли? Мне бы надо сразу догадаться, когда ты спросил о коне. Всадник без коня в Тейме и конь без всадника, найденный в лесу у дороги на Валлингфорд — это уже кое-что… Да не может этого быть! — протестующе воскликнул Хью, оторопевший от своей догадки. — Куда ты клонишь? Это правда, или я сошел с ума? Неужели сам Буршье?

Холодный вечерний ветер прошуршал сухими дрожащими стеблями в травном саду, Хью пробрала дрожь омерзения.

— Какого наказания достойно это предательство? Это хуже убийства!

— Так же считал и Рейф де Женвиль. И по мере своих сил он отомстил ему. Он уехал, а я пожелал ему доброго пути.

— Я бы поступил точно так же, ей-богу! — воскликнул Хью и вновь воззрился вдаль, через травный сад, презрительно скривив губы и размышляя о низости этого предательства. — Так ему и надо! Да иначе и быть не могло.

— Рено Буршье полагал иначе, у него была иная шкала ценностей. Превыше всего он ставил свою жизнь и свободу, — заметил Кадфаэль, загибая пальцы на руке и кивая при этом головой. — Посылая его из Оксфорда, императрица давала ему возможность оказаться в сравнительно безопасных местах. Нет, я не верю, что это была простая трусость. Совершенно обдуманно он решил избежать смерти или плена, которые столь реально угрожали войску императрицы. Совершенно обдуманно он предал свою госпожу и, так сказать, лег на дно, дожидаясь следующего удобного случая. Во-вторых, украв сокровища, он приобрел средства на жизнь и мог жить где угодно. И в-третьих, что подлее всего, у него в руках оказалось могучее оружие, то есть средство, которое могло дать ему новое место службы, землю, фавор и выгодную карьеру, вместо тех, что он бросил и предал. Это письмо императрицы к Бриану Фиц-Каунту.

— В пропавшем требнике, — сказал Хью. — Откуда мне было знать? Хотя книга и сама по себе весьма ценная вещь.

— Бесценная! Учитывая то, что находилось в ней. Рейф мне все рассказал. В переплете можно было спрятать свернутый лист пергамента. Хью, ты только представь себе ситуацию, в которой императрица писала это письмо. Город потерян, остался лишь замок, войска короля смыкают кольцо окружения. А Бриан, ее правая рука, ее щит и меч, второй после брата для нее человек, находится от нее всего в нескольких милях, однако они непреодолимы для нее, словно бескрайний океан. Бог знает, слухи это или правда, мол, эти двое любовники, но они воистину любят друг друга! И вот на пороге краха, когда угрожает голод, поражение, плен и потеря всего, даже смерть, — понимая, что, быть может, они никогда уже больше не увидятся вновь, Матильда вполне могла решиться открыть Бриану свое сердце, не таясь, и написать то, чего писать нельзя и чего никто другой на земле не должен был прочесть. Такое письмо могло бы иметь огромную силу в руках подлеца, вознамерившегося сделать себе новую карьеру и нуждающегося в покровительстве королевских особ. У императрицы есть муж, он на год младше ее и не особенно жалует свою жену, да и она его тоже. Этим летом он не прислал ей на помощь ни единого человека. Такое письмо при случае могло бы дать основание Джеффри расторгнуть брачные узы с императрицей и заключить новый, выгодный брак. В руках такого человека, как Буршье, собственноручное письмо императрицы могло бы стать страшным оружием. За это письмо он мог бы получить у Джеффри и должность, и земли в Нормандии. Сейчас у Джеффри много захваченных замков, которые он раздает тем, кто оказал ему услуги. Я не хочу сказать, что граф Анжуйский именно такой человек, но я уверен, что такой расчетливый предатель, как Буршье, надеялся именно на это и для этого случая приберег письмо императрицы. Что об этом думает Рейф де Женвиль по дороге в Валлингфорд, я не знаю, не спрашивал. Вот та искорка, которая осветила мне дорогу. Ничто не могло помешать Рейфу обрушить справедливое возмездие, причем не на голову безвестного убийцы Рено Буршье, — здесь Рейф мне тоже не солгал, — но на голову вора и предателя, самого Рено Буршье.

Поднялся ветер, небо прояснилось, остались лишь гонимые ветром обрывки облаков. Эта затянувшаяся осень впервые дохнула зимой.

— Я поступил бы, как Рейф, — решительно сказал Хью и резко встал, как бы стряхивая с себя отвращение.

— И я тоже, в те времена, когда носил оружие, — сказал Кадфаэль, вставая вслед за Хью. — Похолодало что-то. Пойдем в сарайчик?

Скоро поздний ноябрь оповестит о себе морозами и сдует дрожащие листья. Опустевший скит в Эйтонском лесу даст кров на зиму лесным зверушкам, огород станет зимним приютом для ежей, которые нароют там свои норы и заснут до весны. И едва ли когда-либо еще леди Дионисия поселит в этом скиту какого-нибудь нового отшельника, и никто не помешает там диким обитателям леса.

— Ну вот, все и кончилось, — сказал Кадфаэль, направляясь в свой сарайчик. — Лучше поздно, чем никогда. Что бы там ни написала императрица, ее письмо находится на пути к тому, чью душу оно должно было утешить. И я доволен! Правы они или нет в своей любви — в тисках беды и отчаяния любовь должна говорить сама за себя, а все прочие должны быть слепы и глухи, кроме господа бога, которому дано читать и между строк и кому в конце концов в делах любви, равно как в делах справедливости, принадлежит последнее слово.