Тамерлан (начало пути) - Ибрагимов И. - Страница 22

? Один Саллех сын Боролдоя чего стоит! Настоящий воин! Убежден: он займет место отца!...

При упоминании Саллеха в памяти Тимура всплывает воспоминание: он, Тимур, с Чеку Барласом, протягивают сельскому кузнецу, до сих пор нам незнакомого, две стрелы. Тот, внимательно осмотрев, возвращает их со словами: да это моих рук изделия для… важного господина из Кеша… сына Боролдоя… Саллеха…

Вслед затем – другое воспоминание: при свете факелов предстает облик… убитой Жамбы!...

И это – голос Хаджи Барласа:

? Ты не ответил: с кем ты, мой племянник?

? Я служу эмиру Мавераннахра, дядя!

? А интересы барласевцев… нас, северян,… я… твои родичи? Или тебе дороги новые родичи?

? Я ответил, дядя.

? Значит, мы враги?

? Я ответил, дядя! – говорит тихо, но твердо Тимур. – Я поклялся эмиру. Я обязан держать слово, дядя, именно потому что я барласовец, дядя.

89

Базарная площадь Кеша кишит людьми. Чеку (в гражданском) с приятелем и мальчиком Хамидом медленно продираются сквозь толпы людей. Взрыв хохота где?то неподалеку заставляет наших героев остановиться… Что это? Минуту – другую они буквально протискиваются вперед. И – вот! Перед ними на самодельной «сцене» самостийные «артисты» забавляют зевак кукольным представлением. И – каким!? Одна из кукол имеет большое сходство с эмиром Абдаллахом. И вся сценка, как сказали бы сейчас, антиэмировская. Суть сатиры кукольников – мягкость натуры эмира, любовь его к птичьему пению в ущерб государственным занятиям, ненужный поход в Хорезм, стремление перенести столицу в Самарканд – нечто, объединяющее все названное в единое. Словом, есть от чего веселиться зевакам базара… Чеку удивлен неприкрытой критике эмира… А вот, трое наших героев у другой толпы зевак, где некий мужчина – это напоминает современный Гайд?парк и подобные тусовки – во всю расхваливают Хаджи Барласа.

? До каких пор мы барласовцы будем довольствоваться объедками южан. Пусть достойнейший из достойных Хаджи Барлас укажет нам путь к победе! – призывает мужчина. И его слова вызывают едва ли не всеобщее ликование.

А вот наши герои у следующей группы горлопанов. Разница в том, что здесь «поют» дифирамбы соратнику Хаджи Барласа – Байану Сулдусу. Здесь, судя по всему, собрались карнаусовцы…

А вот – разнузданная группа воинов, явно разомлевших от кумыса, но, возможно, и еще от чего?то более горячительного (несмотря на мусульманское табу), терроризирует торговцев…

? Кто они? – спрашивает Чеку у прохожего.

? Это воины из тысячи Саллеха, – следует ответ.

У Чеку «отвисает челюсть»…

Приведенные выше эпизоды в сумме должны отразить политический реалий в Кеше, а значит и в Мавераннахре в целом…

90

Еще один эпизод из смутного времени: покои эмира Абдаллаха. Эмир Абдаллах и Тимур вдвоем, не считая, разумеется, стражу, застывшую у дверей.

? Мне кажется против меня восстало само небо, – говорит вконец расстроенный Абдаллах. Что хотят от меня ваш дядя Хаджи и… этот Байан! Что, мой сын?

? Их смутило ваше намерение…

? Сделать столицей великого Мавераннахра прекрасный Самарканд?

? Не только.

? Им нужна власть? Ха?ха?ха! – нервно, осушая великолепным платком влажные глаза, смеется Абдаллах. – Хорошо, я уступлю свое место, – показывает на трон. – Может это поможет им излечит мягкие места ниже спины, – ха?ха?ха! Да, простит им великодушный Аллах! За неблагодарность, за посеянные в сердцах мавераннахарцев семена смуты!... Но что нужно простодушным людям!7 Разве замучил их голод!? Мор!? А… это животное… монгол… дикарь… Туглук… Тимур – тебе приходилось слышать об этом человеке?

? Но он еще и хан – кому не известен хан монголов?

? Хан Туглук Тимур и во сне не расстается с мечтой о Мавераннахре.

? Разве в состоянии ваш дядя противостоять монголам? Ха?ха?ха! Кто Хаджи Барлас… в сравнении с Туглуком Тимуром! С дикарем!? Чудовищем!? Плахой для Мавераннахра!?

Воцаряется довольно продолжительная пауза, которую прерывает все тот же Абдаллах. На этот раз он говорит тихо и обречено:

? Я хотел построить – Аллах тому свидетель! – великий Мавераннахр! И многое для этого сделал…

Тимур невольно, как бы нехотя, изобразил на лице нечто солидаризирующее с эмиром.

Абдаллах между тем продолжал:

? Но,… мой сын, я устал, устал, устал! Я решил… я решил покинуть… Кеш…

Долгая пауза и только чуточку метнувшиеся из стороны в сторону глаза стражника, да, как бы в насмешку, раздавшееся пение перепелки, говорили о том, что в покоях эмира отнюдь не остановилась жизнь.

Но вот Тимур отвечает, при этом чеканя каждое слово:

? Любое ваше решение я приму как сын и слуга.

На глаза Абдаллах наворачиваются слезы – он шепчет, как обыкновенный человек, обремененный житейскими нескладухами:

? …Я ненадолго… я вернусь…

Они медленно следуют по знакомому висячему саду и Абдаллах продолжает свою грустную речь:

? Мое убежище… мой сад… мои певуньи…

Абдаллах подходит к одной из клеток, достает испуганную птаху – молвит:

? Нет, нет, я тебя не собираюсь оставлять… мы покинем Кеш вместе…

91

А вот еще эпизод из смутного времени.

Толпы горожан перед дворцом эмира. Всеобщее ликование. Незнакомый старичок, опираясь на посох, спрашивает:

? Что здесь происходит, молодые люди?

? Эмир Абдаллах бежал – вот что, отец!

? Что? – старичок прикладывает ладонь к уху.

? Абдаллах бежал! – кричит один из «молодых людей», поняв, что со слухом у старичка обстоит не лучшим образом.

? Как бежал!? Почему!?

? Потому – что жить хочется, вот и бежал, дедушка!

? Почему люди радуются сынок?

? Почему? Почему? А вот почему, старый, – говорит другой молодой человек, взяв в охапку маленького иссохшего старичка и поставив его на стоявшую рядом телегу. – Смотри и порадуйся с нами!

Мимо торжественно, приветствуя людей, едут со своими соратниками Хаджи Барлас, Байан Сулдус.

? Едет наш Хаджи, отец, – забыв о старичке, кричит первый. – Абдаллаха на плаху!

? На плаху! На плаху! – слышатся душераздирающие там и сям выкрики…

В толпе на фоне проезда мятежников обмениваются репликами двое горожан:

? Слышали, Хаджи Барлас лишил своего племянника его тысячи?

? Тимура сына Торгая?

? Вы не ослышались – именно Тимура сына Торгая.

? Но тысяча не мешок с бобами – что он сделал с этой тысячей – не мог же он ее скушать?

? Он передал ее…

? И кому досталась тысяча племянника?

В свите главарей мятежа узнать Саллеха нетрудно: у него красиво подстриженная бородка, красивое одеяние – щеголь и только!

А вот ему. Узнаете! – указывают на Саллеха, лицо которого излучает неприкрытую радость.

? Сыну Боролдоя? Саллеху!?

? Что будет с Тимуром!?

? Это известно одному Аллаху!

92

Тот же вопрос адресован… Чеку… мальчиком Хамидом. Чеку, секунду – другую поразмышляв, со словами «сейчас узнаем» поднимается, подходит к Тимуру, но тот, определив вопрос Чеку, произносит:

? Мы уходим, мой дорогой друг… но сначала…

Чеку озадачен:

? Куда? Зачем?

? Сначала… вот что? – Тимур протягивает Чеку стрелы.

? Что это!?

? Ты еще не обмозговал?

? Стрелы Саллеха!

Тимур молчит. Обмениваются красноречивыми взглядами.

? Кажется, понимаю…

? Кажется или понимаешь?

? Понятно, Тимур!

? Сколько нас?

Чеку чуточку задумался.

? Сардар, Зайнудин… Ты знаешь, я стою сотни, – не удержался – похвастал Чеку.

На лице Тимура промелькнуло нечто, смахивающие на улыбку.

? Мне нужны две сотни – где взять остальные…

? Наскребем, если понадобится и тысячу, Тимур!

? Две сотни – не больше, – говорит Тимур. – Но и не меньше.

? А как быть с братьями Саллеха… с Юсуфом… Каримом?

Тимур отвернулся к окну: там за окном виден кусок городского пейзажа с вороньем в небе, летящего в предзакате к теплу.

? Я пойду, Тимур!