Крылья за моей спиной (СИ) - Риз Екатерина - Страница 33

Настя на Аркадию Львовну посмотрела, была уверена, что встретит колкий взгляд, но Серёжина бабушка смотрела на неё скорее с любопытством, как на диковинного зверька, которого у них на передержку оставили. Объясняла ей правила поведения, что можно, а что нельзя, но без всякого видимого недовольства.

Пришлось улыбнуться.

— Мы тоже на кухне всегда ели. Семья же.

— Ну, вот видите, уже что-то общее нашлось.

Да уж, общее.

— Насть. — Серёжа у неё за спиной появился, за плечи приобнял, а потом потянулся к бабушке и поцеловал ту в щёку. — Первый урок уже начала, да?

Настя Маркелова незаметно в бок толкнула, боясь, что тот своими ехидными замечаниями всё испортит и настроит Аркадию Львовну против неё. Но Сергей даже не заметил.

— Давай ты потом продолжишь, бабуль. Насте отдохнуть надо, мы сколько часов в машине провели?

— Я не устала.

— Как это не устала? — Аркадия Львовна вдруг спохватилась, опомнилась и неожиданно на Настин живот посмотрела. — Отдыхать нужно. Врач всё объяснит тебе. Ваня уже договорился с профессором Геворкяном, он день приёма назначит.

— Какой профессор? — шипящим шёпотом поинтересовалась Настя, когда Серёжка её в сторону своей комнаты повёл.

— Приятель деда. Профессор гинекологии.

— Ты шутишь?

— Нет. Он профессор, Насть!

— Боже мой.

Серёжкина комната отличалась от других комнат в квартире. Здесь чувствовался дух времени, мебель современная, стены плакатами и постерами завешены, у окна письменный стол, на нём компьютер, а рядом стеллаж с книгами, видеокассетами, папками с бумагами. У стены кровать, правда, достаточно узкая. Напротив маленький диванчик.

Маркелов Настин взгляд поймал и успокоил.

— Кровать поменяем.

Солнцева посмотрела на него в растерянности. Она обрадоваться этому должна?

Наверное, должна. Она, вообще, должна быть счастлива. Ведь она в Москве, в новую семью её приняли, пусть и не с распростёртыми объятиями, к профессору обещают на приём записать, кровать новую купить. А проскальзывающую в Серёжиных родителях подозрительность, можно им простить. В конце концов, они для своего сына тоже другую судьбу желали, а не беременную провинциальную девочку в жёны. Вот только как ей всё это пережить, перетерпеть и смириться? И стоит ли это делать? Мама без сомнения права, в родном городе в данной ситуации её ничего не ждёт, но Москва это Москва, здесь всё сложнее и заковыристее. Чтобы сжиться с Москвой, нужно иметь характер и огромное желание. Желания у Насти нет, а вот что с характером — ещё предстоит выяснить.

Оказавшись в Москве, в квартире Маркеловых, со своими вещами, ожидая бракосочетания, растерялась не только Настя. Она, от волнения, не сразу обратила на это внимание, но, в конце концов поняла, что не только она осторожничает, но и все остальные. Собираясь вечером за столом, разговоры велись отстранённые, вопросы которые задавались, были тщательно обдуманы, а Настя и вовсе предпочитала отмалчиваться, когда к ней не обращались. Правда, к семейным разговорам прислушивалась с интересом. К тому, о чём Иван Павлович говорил, о чём Борис Иванович рассказывал, кидала заинтересованные взгляды на Ларису Евгеньевну, которая уверенно высказывала свою точку зрения, а Солнцева неожиданно поняла, что в кругу своей семьи речи Ларисы Евгеньевны столь серьёзно не воспринимают. Будущая свекровь едва ли не приказы раздавала, но Аркадия Львовна легко отмахивалась от неё, Серёжка смеялся, а Борис Иванович жену за талию приобнимал, усаживал обратно за стол и предлагал продолжить ужин. И самое удивительное, что Лариса Евгеньевна не огорчалась и не обижалась, а спокойно продолжала ужин.

Настю же воспринимали, как нечто неизбежное, она пришла к такому выводу спустя какое-то время, но без враждебности. Никто не фыркал в спину, не ругался шёпотом на кухне, не выговаривал Серёжке под вечер о том, какую он глупость сделал. Именно этого она опасалась, если честно. И старалась не делать каких-то опрометчивых шагов, не лезла в домашние дела без спроса, не устанавливала своих правил. Возможно, была чересчур робка в первое время, но поделать с этим ничего не могла. Ей не нравилось то, как изменилась её жизнь. Она не привыкла оставаться в стороне, а тут чужой дом, чужие привычки, город чужой. Даже уйти и выйти некуда. Настя боялась уходить одна далеко от дома. Москва — огромна, и в Насте жил страх потеряться, закружиться в лабиринте улиц. Но она не жаловалась, даже родителям, когда те звонили. Знала, что они расстроятся, будут переживать, а она им и без того тревог и огорчений много доставила.

Легче стало после того, как однажды вечером, дожидаясь Серёжку, разговорилась с Аркадией Львовной. Та позвала её попить чаю на кухне, и Настя вначале весьма неохотно покинула их с Серёжкой комнату, которая стала её убежищем. Да и не знала о чём с Аркадией Львовной говорить. Та порхала по квартире, словно ей не седьмой десяток, а максимум тридцать. Не показывалась из своей комнаты без причёски и макияжа, одевалась очень продумано и строго, и всегда была готова встретить гостей. А в дом к Маркеловым приходило много людей. То к Ивану Павловичу — коллеги, ученики, подчинённые; то к Аркадии Львовне приходили знакомые и друзья, работники музеев, клиенты. Лариса Евгеньевна и Борис Иванович большую часть дня отсутствовали, появлялись только вечером, Серёжка тоже утром уходил и появлялся лишь после обеда. Вот и получилось, что Настя с Маркеловыми-старшими больше всего времени проводила. Те были любезны, но не более, заботливы, но вся их забота относилась к будущему правнуку. И поэтому Настя совсем не ожидала, что Аркадия Львовна решит познакомиться с ней поближе, и уж точно не ожидала, что старушке удастся её заинтересовать. Та, за чаем, говорила о своей молодости, о своей работе, об искусстве, расспрашивала Настю о её родителях и планах на будущее, которые в один день изменились. Солнцева сама не заметила, как рассказала о поступлении в институт, а потом принялась говорить о том, как странно себя чувствует в Москве. Спохватилась неожиданно, испугавшись, что могла Аркадию Львовну своим признанием обидеть, но та неожиданно кивнула и таинственным шёпотом сообщила, что несколько лет не могла привыкнуть к столице, когда приехала сюда вслед за мужем сорок лет назад.

— А я думала, вы москвичка, — проговорила удивлённая Настя.

— Так теперь уже москвичка! Никто не придерётся. Пусть поспорят со мной, и увидим, кто больше об этом городе знает. Я, приезжая, или тот, кто в этом городе родился.

— А я никогда не хотела жить в Москве, — призналась Настя. — И не думала, что здесь окажусь.

— Это ты не думала, а на судьбе другое написано. Так, значит, нужно.

Все Маркеловы были уверены, что у Насти с Сергеем то самое пылкое юношеское чувство. Ещё не любовь, но нечто обжигающее и будоражащее. И уж в Настиной любви к их Серёженьке не сомневались. Поэтому, наверное, и смирились с её появлением. И о здоровье её заботились, и внука-правнука ждали, а Насте за всё это стыдно было. Как рассказать о том, что их с Сергеем кроме общей постели, по сути, и не связывает ничего? Нет, он не стеснялся её, со всеми друзьями познакомил, они много времени вместе проводили, когда оно у него было, конечно. Гуляли, Серёжа ей город показывал, по магазинам ходили, к свадьбе готовились, ему даже удавалось её рассмешить, но избавиться от мыслей о том, что она здесь чужая, что Серёжка ей не рад, что всё в их жизнях, что шли параллельно, слишком быстро изменилось, никак не получалось. Настя впитывала в себя новый образ жизни, оглядывалась по сторонам, каждый день видела что-то новое и для себя удивительное, но в душе продолжала тосковать и страдать по прошлой жизни. Особенно вечерами ей не хватало родителей, своей маленькой комнаты, своего диванчика и привычных, милых сердцу, вещей. Не хватало спокойствия и одиночества, и удивлялась, как раньше могла всё это не ценить. Простота и лёгкость ушли, уступив место новизне ощущений и суете большого города, и это заставляло сердце сжиматься от тревоги. Она не представляла, как жить здесь будет. Пока вся их с Маркеловым жизнь сосредоточилась на ожидании — свадьбы, рождения ребёнка. Казалось, что вот это случится, и сразу всё станет по-прежнему. Уйдут неприятие и страхи. Она вернётся в свой город, и жизнь настанет прежняя, без волнений и тревог, а о Москве останутся одни воспоминания. Нужно лишь потерпеть… И только спохватывалась потом, понимая, что нужно не терпеть, а привыкать. Потому что это теперь её жизнь, и назад не повернёшь.