Ностальгия по чужбине. Книга вторая - Шагал Йосеф - Страница 61

Едва только увидев смуглое, резко очерченное лицо мужчины моих лет, глаза которого прикрывали тонированные стекла в модной металлической оправе, я поняла, что тот самый почетный караул пополнился еще одним типом.

— Признаюсь, для меня это неожиданность… — Мужчина обошел столик и опершись локтями о его мраморную поверхность, уставился на меня.

— Что, «это»? — механически спросила я. На самом деле, если в этот момент меня и интересовало что-то, то вовсе не этот советский генерал в канадской дубленке. Буквально в течение секунды перед глазами мелькнула помятое со сна родное лицо Тима с зубной щеткой в руке…

— Я не ожидал увидеть именно вас, — сдержанно улыбнувшись, ответил Горюнов. — Хотя теперь до меня наконец дошел смысл намеков…

— Вы разочарованы?

— Скорее, удивлен.

— Как это принято говорить в советских политических организациях… — Мобилизовав остатки душевных ресурсов, я выдавила на лица подобие светской улыбки. — Я не ваш уровень, да?

— Как раз, наоборот! — решительно возразил Горюнов. — Вы, Валентина Васильевна, в некотором роде легенда нашей организации. Получить из рук самого председателя КГБ загранпаспорт — это, знаете ли, феномен…

— Паспорт без права на возвращение, — уточнила я.

— Какая разница, — пожал плечами Горюнов. — Главное, что в моей конторе вы все еще считаетесь ЖИВОЙ легендой…

— Весьма сомнительный комплимент.

— Вы хотели сказать, унизительный, — уточнил генерал.

— Вы всегда так проницательны?

— Увы! — Горюнов развел руками. — Иначе не попал бы в такую незавидную ситуацию…

Несмотря на то, что в кафе было просто жарко, я засунула руки в карманы пальто, чтобы унять дрожь. Даже самой себе мне было стыдно признаться, что я боюсь этого мужика в дубленке. Отчаянно боюсь, поскольку по себе хорошо знаю, на что способен человек, которого загнали в угол…

— Где мы можем спокойно поговорить? — мои руки в карманах были мокрыми, словно только что я их вытащила из-под крана с горячей водой.

— А разве мы говорим неспокойно?

— Вы уверены, что за вами не следят?.. — Даже я понимала все наивность этого вопроса, но выбора у меня не было. В голове, подобно чугунному шару, перекатывалась фраза Дова: «Действуйте по инструкции, Вэл, и тогда вернетесь домой, к своей семье не в цинковом гробу!..»

— А вы?

— Никак не пойму, что вы пытаетесь изобразить? — меня вдруг разобрал острый приступ ярости. — Независимость? Высокомерие? Презрение к опасности? Но при чем здесь я? Может быть, вы думаете, что мне доставляет удовольствие эта встреча? Или все эти конспиративные страсти, в которых вместо оргазма получаешь пулю в затылок?.. И прекратите кокетничать, черт бы вас подрал! Я не в кинозале, а вы — генерал КГБ, а не актер, исполняющий роль Рудольфа Абеля в «Мертвом сезоне»! И вообще, соберите свои аналитические мозги в одной точке и поймите, что мне страшно, неужели вы не видите?!..

Пауза после моего монолога длилась не меньше минуты.

— Ну, ладно, давайте не будем ссориться, толком даже не познакомившись, — в голосе Горюнова звучали примирительные интонации. — Лично я ничего не имею против спокойного разговора в спокойной обстановке. Так что, берите меня под руку, пугливая Валентина Васильевна, и в путь!.. — генерал с подчеркнутой галантностью оттопырил локоть правой руки…

В машине Горюнова, которая не торопясь, с соблюдением всех правил дорожного движения, перемещалась по практически неосвещенным улицам в районе Автозаводской, я говорила минут двадцать. Причем мне даже не пришлось напрягать память — информация, факты, уточнения, детали и выводы слетали с языка, как давно перезревшие плоды с яблони, которую трясла банда уличных хулиганов. Я освобождала свою память с труднообъяснимым наслаждением — так, в нетерпеливом ожидании момента, когда подставишь тело под тугие струи горячего душа, сбрасываешь с себя несвежее белье…

— Таким образом, все зависит только от вас…

Последнюю фразу я произнесла, испытывая колоссальное чувство облегчения. Глупая корова, в тот момент я даже подумать не могла, что моя миссия не только не завершилась — она практически еще даже не началась…

Не отрывая взгляд от дороги, Горюнов сосредоточенно вертел баранку и, казалось, глубоко зарылся в собственные мысли. Я тоже молчала, понимая, что дальше говорить должен только он. На что я тогда надеялась? Только на одно — что в конце концов генерал-майор Эдуард Горюнов разверзнет свои чекистские уста и скажет нечто вроде: «Спасибо вам, дорогая Валентина Васильевна! Я все сделаю так, как вы сказали. Так что, можете спокойно возвращаться домой, к своей семье…»

— Н-да, такая простенькая задачка… — выдавил наконец из себя Горюнов.

Это было совсем не то, что я ожидала услышать. Настолько не то, что я переспросила:

— Что, простите?

— Боюсь, что сделать ничего уже нельзя, — он на секунду повернул лицо и я увидела на нем совершенно серьезное выражение, после чего мне показалось, что на глазах что-то рушится.

— То есть как это, нельзя?

— А вот так, Валентина Васильевна!.. — Горюнов плавно притормозил у тротуара.

Я огляделась. Мы стояли с погашенными огнями у подъезда обычной многоэтажной «хрущобы». На улице было безлюдно…

— Вы хотите сказать, что ЭТО нельзя остановить?

— Остановить можно, — Горюнов пожал плечами. — Но не тем путем, который предлагают ваши друзья.

— А если конкретнее?

— Что ж, извольте… — Горюнов вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и выпустил густую струю непривычно резкого дыма. Я непроизвольно поморщилась, а потом, толком даже не понимая, откуда возникло такое странное, давно подзабытое желание, протянула руку:

— Дайте мне тоже…

Всполох фар проехавшей мимо машины на какое-то мгновение высветил салон. В протянутой руке Горюнова была зажата бело-красная пачка «Явы». Аккуратно вытащив сигарету, я задумчиво размяла ее, прикурила от зажигалки Горюнова и не без некоторой опаски затянулась. Голова сразу же пошла кругом. Меня это настолько испугало, что я тут-же глубоко затянулась еще раз и вдруг с удивлением ощутила прилив сил. Дым отечества не был ни сладок, ни приятен, но зато основательно прочищал мозги. То есть, сделал как раз то, в чем они больше всего нуждались…

— Говорите, я вас слушаю…

— Сегодня 22 февраля, — отстраненно, словно надиктовывая собственный текст на магнитофон, произнес Горюнов. — Практически, уже двадцать третье… Акция назначена на двадцать седьмое…

— Что с женой Мишина?

— Завтра она вылетает в Копенгаген.

— Вы ее отпускаете? — это было первое потрясение в разговоре, которое я испытала.

— Таковы были его условия, — пояснил Горюнов. — И Воронцов на них пошел. Вынужден был пойти. Иначе Мишин отказывался…

— Ясно, — кивнула я, все еще до конца не веря, что Ингрид может оказаться на свободе. — Где именно намечена акция?

— В Большом театре.

— Вы уверены, что ОН будет там?

— Абсолютно, — кивнул Горюнов. — Вместе с президентом Финляндии. Оба — с супругами. «Пиковая дама», исполнение государственных гимнов, короче, все по протоколу…

— Когда Мишин должен начать?

— Ровно через десять минут после начала второго акта.

— И никаких шансов хоть на неделю перенести покушение?

— Лично от меня ничего не зависит… Всеми узлами операции занимается непосредственно Карпеня. Воронцов доверяет ему полностью и совершенно справедливо полагает, что чем меньше народу будет посвящено в технические детали, тем вероятней успех намеченного. Так что, Карпеня контролирует весь ход акции — люди, оружие, пароли, ну и, так далее. Любая моя попытка вмешаться тут же меня засветит. Понимаете?

— И ничего нельзя придумать? — Я впервые отступила от буквы инструкции — столь беспомощный вопрос, естественно, не мог прийти в голову авторам этой операции. — Совеем ничего?

— Боюсь, что нет…

И вот тут я ощутила первые симптомы наступающей паники — щеки запылали, а внутри, под сердцем, напомнил о себе неведомо кем вживленный, тревожно тикающий часовой механизм. Именно в такт этому ужасному тиканью, я лихорадочно искала выход, хоть какой-нибудь, но выход… В тот момент мною двигало и безгранично командовало единственное желание — как можно скорее закончить весь этот кошмар и вернуться домой не в цинковом гробу. Не будь в этой истории Витяни и беременной Ингрид, я, скорее всего, уже бы выскочила из машины, хватала такси и мчалась в Шереметьево, чтобы с первым же рейдом в любую сторону навсегда покинуть этот проклятый, приносящий мне одни несчастья, город.