На суше и на море - Подгурский Игорь Анатольевич - Страница 99

Владимиров утомленно поморщился.

– О делах потом, благодарю за службу, вы свободны. Следующий?

– Нестеров Петр Николаевич, – вздохнул Скуратов, подвигая к себе очередной лист документов. – Вопросов нет.

– Как это нет? – не выдержал Баранов, вскакивая с места. – Он мухоморами торговал и в публичный дом ходил.

– Какие мухоморы? – удивился Владимиров.

– Какой публичный дом? – насторожился Фурманов. – На площади Дам или на улице Роз?

– Гм-м, – хмыкнул Малюта. – Тут вот какое дело… Про мухоморы то есть. Я, Дмитрий Евгеньевич, своему коллеге обещал, пардон, парочку – в порядке культурного обмена. Гербарий он собирает. А насчет публичного дома – не знаю. Право слово, ни ухом ни духом.

Фурманов озабоченно повернулся к Нестерову.

– Уточните по публичному дому, Петр Николаевич. Где, когда, зачем? И цены на вход, пожалуйста.

Штабс-капитан неторопливо достал из планшетки записную книжку, перелистал ее и, обнаружив нужную страницу, доложил:

– Амстердам, второго числа, за подшивкой «Авиация – в массы!» от 1912 года. Вход – бесплатный.

– То есть как бесплатный? – растерялся Фурманов. – Раньше платили. Да, Малюта?

Малюта согласно затряс бородой.

– Бесплатно, – заверил Нестеров. – Библиотека у них теперь бесплатно.

– Какая библиотека? – взвился Баранов. – Вы в публичный дом ходили!

Владимиров тяжело вздохнул:

– «Public house» – это переводится как библиотека, Александр Михайлович. Петр Николаевич, до свидания.

Нестеров покинул каморку, мимоходом сунув в руку железного Феликса презент – пачку импортной жвачки. Старик под старость всерьез увлекся коллекционированием фантиков.

– Та-ак! – нехорошо усмехнулся Владимиров. – Кажется, пора заняться делом.

– Баранов Александр Михайлович! – потребовал на ковер заммордуха Скуратов и плотоядно осклабился.

Баранов, демонстрируя независимость, гордо выпрямился.

– Докладывайте, – приказал Владимиров. Скуратов кошачьим движением пододвинул к себе документы и, периодически протягивая коллегам по трибуналу соответствующие фотографии, начал излагать свои претензии.

– Гражданин Баранов, находясь в творческой командировке, проявил себя исключительно с негативной стороны. Будучи руководителем делегации, он еще в аэропорту проявил потрясающую личную скаредность, чем поставил под угрозу авторитет Империи.

Трибунала Баранов не боялся. Малюту побаивался, а трибунала – нет. В свое время на партсобраниях ему приходилось выслушивать и не такие обвинения от коллег, но опыт профессионального демагога не раз спасал его и от взысканий, и от оргвыводов.

– Я хотел ознакомиться с работой общественного транспорта, – усмехнулся Баранов. Вот докладная, товарищ Владимиров. Плохо работает у них общественный транспорт. И экологическая полиция бездействует.

Владимиров мельком глянул на донос и передал его Фурманову.

– Ненаказуемо, – кивнул комиссар.

Скуратов продолжил:

– Бил посуду в холле в компании табора цыган…

– Национальный обычай, – усмехнулся Баранов.

– Ударил мальчика-посыльного…

– Против совести. Исключительно по легенде и в рамках образа большого босса. Я, представьте, потом полночи переживал, не спал. Такой смышленый паренек, знаете…

– Устроил пожар в гостинице.

– Легкая диверсия. Чтобы квалификацию не потерять. Ущерб возмещен.

– Самоустранился от активного участия в прениях на симпозиуме.

– Молчание – золото.

– Сорвал конференцию…

– Вышел в туалет.

– Напился на банкете и участвовал в ряде пьяных драк.

Баранов презрительно и высокомерно смолчал. На предыдущем симпозиуме Илья, Добрыня и Алеша, заключив дружественный пакт с «Пасынками солнца», Олафом и его викингами, устроили из неофициальной части конференции корриду. В роли быков выступали все, кто отказывался выпить за здоровье императора. Большинство, в том числе и джедаи, охотно пили. Трезвенников же потом развозили по реальностям на санитарных каретах. Так что правил игры он, Баранов, не нарушил.

– Я действовал исключительно в интересах дела.

Скуратов нахмурился. Владимиров в нетерпении постукивал пальцами по столу:

– У вас все Малюта Лукьянович? Скоро обед.

– Нет! Пожалуйста, видеозапись. – Скуратов на секунду повернулся к Дзержинскому, а затем вперил пронзительный взгляд в Баранова. – А что вы на это скажете, гражданин?

Экран мигнул и засветился.

– Живьем кожу сдеру! – оцепенел на мгновение Баранов. – Петруха, сволочь паршивая! То-то у меня сзади… спина болела.

На экране по усыпанному цветами каналу плыла вереница ярко размалеванных лодок с полуобнаженными и обнаженными пассажирами. В центре этой флотилии неспешно двигалась увитая гирляндами баржа. В центре баржи стоял высокий столб, у которого под ударами бичей в руках двух обнаженных мускулистых негров извивался от боли какой-то пузатый и лысоватый обнаженный человек. Из одежды на нем было несколько кожаных ремешков и фуражка с заклепками. Из-за кляпа во рту было не разобрать, что он мычал.

– Ух ты, гей еси, добрый молодец! – разинув рот, пробормотал изумленный железный Феликс, переводя взгляд с экрана на Баранова и обратно. – Ничего себе!

Потом престарелый чекист спохватился и смущенно потупился.

– Совершенно верно, – добродушно поддержал Скуратов нарушившего дисциплину секретаря трибунала. – «Земля-711». Гей-парад в Амстердаме. Эти пикантные кадры обошли телеэкраны всей тамошней реальности. Я уже получаю телеграммы от коллег с поздравлениями за достигнутые успехи в толерантности, терпимости и политкорректности. Все изумлены.

Скуратов торжествовал. Фурманов озадаченно чесал пятерней в затылке и вполголоса с надеждой вопрошал у Дзержинского: «А может, фотомонтаж, да? Провокация, да?» Феликс Эдмундович сокрушенно мотал головой и отодвигал табурет подальше от несчастного заммордуха. Один Владимиров хранил удивительное хладнокровие, с интересом поглядывая то на стоп-кадр экрана, то на Баранова.

– Ваши комментарии? – ехидно осведомился Малюта у заммордуха.

Баранов возмутился. Баранов принял позу оскорбленной невинности и разразился гневной речью.