ВьЮжная Америка - Романенко Александр Юрьевич - Страница 70

Где-то к полуночи хозяйка нашей квартиры постучала в дверь. Я открыл. На ее пожилом уже лице — наивное детское счастье, будто она только что нашла давно потерянную куклу.

— Пойдемте стучать! — радостно восклицает она.

Тут только я замечаю, что в руках у нее три кастрюльки и половники. Разумеется, я ничего не понял и пожал плечами, не зная, как реагировать на подобные предложения, но хозяйка решила, что я просто не умею стучать, и показала это наделе — принялась греметь половником по днищам кастрюль. Ей и в голову не могло прийти, что мы в России в качестве предмета национальных протестов можем использовать что-либо другое, а не кастрюли («Калашников», например).

Короче говоря, хозяйка, Валентина и я вскоре оказались на крыше, где принялись любоваться превосходным видом ночного города и ждать времени «Ч». Ждали недолго. Хозяйка первая услышала отдаленные позвякивания и закричала:

— Стучите! Стучите!

И вот мы с Валентиной, переглядываясь и едва сдерживая смех, стучим в кастрюли, как какие-нибудь легкосдвинутые в психлечебнице. Но стучит и весь город. Это нужно видеть. То есть слышать. Практически на каждой крыше — толпа народу с кастрюлями. Говорят, стук обычно начинается от площади Санто-Доминго, на которой расположен президентский дворец, а уже оттуда стук разрастается по всему Кито.

Грохот стоял изрядный, что доказывало слабость президентской коалиции и силу народного единства. Ни выстрелов, ни баррикад, ни даже шествий со знаменами. Впрочем, шествия в те дни бывали, и не раз, но в основном шагали школьники. Красиво шагали, под барабанный бой. Однако именно кастрюльный бой предрешил судьбу энергичного президента — вскоре он был отрешен от власти.

И теперь, просыпаясь от грохота литавр, раздающегося над городом во время футбольных дружеских встреч, я нередко прислушиваюсь к шумам на крыше — не звенят ли кастрюли, не свергают ли очередного президента? Этого мне не хотелось бы, честно говоря. Прошлое свержение полностью остановило бизнес на целых две недели.

Кроме шума, лязга и массовых воплей, футбольная ночь (днем здесь играть не любят) пропитывает Кито острым запахом тех самых «ароматных» шашлыков, о которых я рассказывал выше. Крикуны, как известно, теряют много сил и потому часто бегают к мангалам подкрепиться. Шашлыки жарятся в это время повсюду — и вокруг стадиона, и даже на самом стадионе. Работы хватает для всех. Особенно, конечно, много дел у мусорщиков: болельщики не слишком чистоплотны, им не до урн, когда кипят такие страсти. Горы бумажек, флагов и картонных шапок — привычное утреннее украшение стадиона после матча.

Кстати, весь городской бизнес попадает в полную зависимость от исхода футбольной схватки. Если «наши» продули — весь город мрачен и неприветлив. В такой день китийцы на любые вопросы отвечают односложно, ничьих просьб не выполняют и вообще намекают, что, мол, шли бы вы отсюда. Люди, в том числе и вовсе не фанаты футбола, ничего не покупают, да им ничего и не предлагают. Необъявленный государственный траур.

Но уж зато после победы все совсем иначе. С самого рассвета город оглашается гудками автомобилей — то дудят счастливые «победители». Сотни машин надрывают клаксоны. Этого мало: то и дело пролетают по улицам украшенные знаменами грузовички и пикапчики, на некоторых установлены динамики, в них кто-то кричит сквозь румбу непонятно что. Такую агитмашину, естественно, встречают бурей звуковых сигналов. Но чаще фанаты просто выпрастывают знамена команды из окон своих легковушек и размахивают ими, как на параде. Кто-то ритмично свистит в полицейский свисток, некоторые танцуют прямо на тротуаре.

Но главное — в такой день китийцы крайне расточительны и щедры, они покупают все подряд, и даже то, что им совершенно не нужно. По крайней мере, убедить одинокого китийца приобрести третий телевизор можно без труда именно в такой день.

Вероятно, мы тоже слегка заразились праздником, хотя, разумеется, мы такие же фанаты футбола, как и борьбы нанайских мальчиков. Мне нет дела, кто там выиграл, кто проиграл, но настроение города передается и нам, и хочется как-то продлить краткую жизнь этого духа беззаботности. А тут, как по заказу, приехал то ли чилийский, то ли венесуэльский Луна-парк. Решено, завтра выходной, едем в Луна-парк!

Так получилось, что последний раз я был в Луна-парке лет двадцать назад, в Кисловодске. И Луна-парк был чешский. Запомнились чистенькие пестренькие домики, тир, полный игрушек «на приз», до смешного маленькие «американские горки» и лабиринт из прозрачных стеклянных панелей. В какую-то игру я выиграл синий пластмассовый стаканчик — единственный мой выигрыш во всех подобных мероприятиях.

Луна-парк в Кито — нечто абсолютно иное. Он захватил одну из площадей южного города и загромоздил ее огромными стальными конструкциями. Никакой тематической или иной связи между этими конструкциями не было, даже касса у каждого аттракциона своя собственная.

Длинные дрлгие очереди, толкотня, непроходимые человеческие заторы, один туалет на пять тысяч человек. На все это можно было бы махнуть рукой, тем более что парк не настоящий, временный, но карусели неприятно поразили нас больше всего. Они были старые. То есть изношенные донельзя. Их даже не пытались обновить, хотя бы подкрасив. Я смотрел на неистово вращающиеся колеса, рамы, диски и думал, что от веселья до реанимации здесь один шаг.

— Начнем с чего-нибудь попроще, — сказал я, имея в виду более медленные механизмы.

Но, покатавшись на «медленном», мы убедились, что наши страхи напрасны. Да, карусели не новы, давно не крашены, но конструктивно они сделаны с огромным запасом прочности. Людская масса для большинства из них вообще незаметна. И тогда мы пересели на «быстрые», например, в шестиколесную вращалку, которая швыряла нас с Машей так резко, что мы прикусывали языки, но фальшиво улыбались ожидающей нас внизу Валентине — чтобы она не запретила Маше следующее катание.

Самая большая толпа собралась у трясущегося круга. К нему простаивали по часу, лишь бы потрястись. Принцип аттракциона прост: подвешенный на пружинах семиметровый диск со скамейками раскачивался во все стороны эксцентрически закрепленным валом, и разместившаяся на скамьях (а кто и на полу) публика сначала медленно, а потом все быстрее вибрировала, амплитуда вибраций росла, и уже через минуту многие слетали со скамеек и валились друг на друга. Вскоре на диске образовывалась каша, где чьи ноги, где чьи руки — невозможно понять. А крику! Будто их режут свиными ножиками. Один орет от страха, другой едва жив от смеха. Вдруг все останавливается, и слабо держащаяся на ногах группа измятых индивидов сходит вниз под завистливые реплики стоящих в очереди.

Но туда мы не пошли — слишком долго ждать. Зато Маша втянула меня в «Ротор». Да, на его круглых бортах честно написано — психам и сердечникам вход запрещен. Но кто ходит в Луна-парк с медицинскими справками? Я подумал, какой черт сердечник, разве я сердечник или тем более псих? Разве может быть опасной дурацкая детская каруселька? И купил билеты.

В «Роторе» разместилось человек пятнадцать, все встали спиной к резиновой стеночке. Закрылась дверь, и стеночка, вместе с полом, начала вращаться. Очень скоро всех нас придавило к стене с такой дурной силой, что не поднять руки. И вдруг пол начал уходить вниз. А мы остались висеть, как мухи на липучей бумаге. И в таких же мушиных позах. Но ротор стал замедляться, и мы медленно поползли вниз, к полу. Однако пол уже шел нам навстречу, ротор ускорился, железный пол грозил сломать наши ноги, испуганные человечки бешено затрепыхались, убегая от него, и, как только убежали, пол снова утонул в глубину, а мы снова превратились в приклеенных мух. Это издевательство с уезжающим полом повторилось пять или семь раз, я не считал. Я только посматривал на синеющего толстого парня напротив, который жадно хватал воздух рыбьим ртом и был готов впасть в предсмертную кому. Когда нас наконец-то выпустили (из жалости, наверное), мы были похожи не на мух, а на слегка придавленных пальцем тараканов. Все, кроме Маши, конечно.