Собрание сочинений в одной книге - Лондон Джек - Страница 44

Я задыхался и свирепо смотрел на капитана. Он указал на меня.

– Вот, посмотрите-ка на него! Даже в вашем присутствии он едва владеет собой. Мне придется вооружиться, прежде чем я решусь выйти с ним на палубу.

Он печально покачал головой, бормоча: «Плохо, плохо дело!», в то время как охотники ржали от удовольствия.

Грубые, хриплые голоса этих людей наполняли всю каюту. Это была какая-то дикость. Глядя на эту женщину, такую чужую здесь, я впервые понял, насколько сам слился с окружающей средой. Я знал этих людей и их умственный кругозор. Я сам был одним из них, жил промысловой жизнью, питался грубой пищей, и даже мысли мои редко выходили за рамки этой жизни. Мне не казались странными их грубые платья, суровые лица, дикий смех, качающиеся стены каюты с качающимися лампами.

Намазывая маслом хлеб, я случайно взглянул на свои руки. Кожа с суставов слезла и была воспалена, пальцы распухли, и ногти были с черной каймой. Я знал, что у меня борода росла густой щетиной, рукав разорван, у ворота моей синей рубашки не хватает пуговицы. Упомянутый Вольфом Ларсеном кинжал торчал из ножен у моего пояса. Мне все это казалось вполне естественным, но, взглянув вокруг глазами этой женщины, я понял, каким диким должно было все это представляться ей.

Она услышала насмешку в последних словах Вольфа Ларсена и снова бросила на меня сочувственный взгляд. Кроме сочувствия, я прочел в ее взгляде и тревогу.

– Быть может, меня возьмет какой-нибудь встречный пароход? – промолвила она.

– Тут не будет никаких встречных судов, кроме других охотничьих шхун, – ответил Вольф Ларсен.

– У меня нет одежды, нет ничего, – возражала она. – По-видимому, вы забываете, сэр, что я не мужчина и что я не привыкла к той скитальческой жизни, которую ведете вы и ваши люди.

– Чем скорее вы привыкнете к ней, тем лучше для вас, – ответил Вольф Ларсен.

– Я дам вам материю, иголки и нитки, – добавил он, – и надеюсь, что для вас не будет таким уж тяжелым трудом сшить себе одно или два платья.

Она надула губы, давая понять, что шить не умеет. Мне было ясно, что она напугана и сбита с толку, хотя и старается это скрыть.

– Я надеюсь, что вы, подобно мистеру ван Вейдену, привыкнете сами обслуживать себя. Кстати, чем вы зарабатываете свой хлеб?

Она уставилась на него с нескрываемым изумлением.

– Поверьте мне, я не желаю оскорбить вас. Люди хотят есть и поэтому должны добывать себе пищу. Мои охотники добывают себе средства к жизни тем, что бьют котиков; я управляю шхуной. А мистер ван Вейден, по крайней мере, в настоящее время, зарабатывает свой хлеб, помогая мне. А вы чем занимаетесь?

Она пожала плечами.

– Вы сами кормите себя или это делает кто-то другой?

– Боюсь, что большую часть жизни меня кормили другие, – засмеялась она, храбро стараясь попасть в тон шуткам Вольфа Ларсена. Но я заметил, что чем больше она смотрела на этого человека, тем больший ужас отражался в ее глазах.

– И верно, кто-нибудь другой стлал вам постель?

– Мне случалось и самой это делать.

– Часто?

Она отрицательно покачала головой.

– А вы знаете, что в Соединенных Штатах делают с такими несчастными, которые, подобно вам, не зарабатывают себе на жизнь?

– Я очень невежественна. Что же делают с ними?

– Сажают их в тюрьму как бродяг. Будь я мистером ван Вейденом, который вечно возился с вопросами справедливости, я спросил бы вас: какое право вы имеете жить ничего не делая?

– Но так как вы не мистер ван Вейден, то я не обязана отвечать, не правда ли?

Она улыбнулась ему своими испуганными глазами, и мне стало больно за нее. Я решил вмешаться и направить разговор по другому руслу.

– Вы заработали хоть доллар собственным трудом? – торжествующе спросил капитан, заранее уверенный в ее ответе.

– Да, заработала, – тихо ответила она, и я чуть не расхохотался, когда увидел, как вытянулось лицо Вольфа Ларсена. – Помню, когда я была девятилетней девочкой, отец как-то раз дал мне доллар за то, что я сидела совершенно смирно пять минут.

Он снисходительно улыбнулся.

– Но это было давно, – продолжала она, – и едва ли вы будете требовать от девятилетней девочки, чтобы она зарабатывала себе на жизнь.

– Но теперь, – продолжала она после небольшой паузы, – я зарабатываю около тысячи восьмисот долларов в год.

Все, словно сговорившись, оторвали глаза от тарелок и уставились на нее. На женщину, зарабатывавшую тысячу восемьсот долларов в год, стоило взглянуть.

Вольф Ларсен не скрывал своего восхищения.

– Жалованье или сдельная работа? – спросил он.

– Сдельная, – с живостью ответила она.

– Тысяча восемьсот, – рассчитывал он. – Это значит, полтораста долларов в месяц. Ну что же, мисс Брюстер! Мы тут на «Призраке» не скупимся. Считайте себя на жалованье все время, пока вы останетесь с нами.

Она ничего не ответила.

– Я забыл спросить, – вкрадчиво продолжал он, – в чем состоит ваше занятие. Какие полезные предметы вы выделываете? Какие вам нужны инструменты и материалы?

– Бумага и чернила! – рассмеялась она. – И, увы, пишущая машинка!

– Так вы – Мод Брюстер! – спокойно и уверенно проговорил я, как будто обвиняя ее в каком-то преступлении.

Она с любопытством взглянула на меня.

– Откуда вы знаете?

– Ведь я не ошибся? – ответил я вопросом.

Она кивнула головой. Теперь пришел черед удивляться Вольфу Ларсену. Это магическое имя ничего не говорило ему. Я был горд тем, что я его знал, и в первый раз за долгое время ясно сознавал свое превосходство над этим человеком.

– Я помню, как я раз писал рецензию на тоненький томик… – начал я, но она перебила меня.

– Вы! Вы…

Она смотрела на меня широко раскрытыми изумленными глазами.

– Гэмфри ван Вейден! – докончила она и со вздохом облегчения добавила: – Я так рада! Я помню вашу статью, – поспешно продолжала она, заметив неловкость своего последнего замечания, – в которой вы слишком польстили мне.

– Ничуть, – галантно возразил я. – Не подрывайте мое реноме критика. Впрочем, все мои коллеги были со мной согласны. Разве Лэнг не причислил ваш «Вынужденный поцелуй» к четырем лучшим сонетам, написанным на английском языке женской рукой?

– Вы очень любезны, – проговорила она.

Изысканность ее слов и манер пробудила в моей душе множество ассоциаций, напомнивших мне о прежней жизни на другой стороне земного шара. Я ощутил острую тоску по родине.

– Итак, вы – Мод Брюстер! – торжественно произнес я, смотря на нее.

– Итак, вы – Гэмфри ван Вейден! – ответила она, глядя на меня с такой же торжественностью и уважением. – Как все это странно! Не должны ли мы ждать от вашего трезвого пера какой-нибудь фантастической морской повести?

– О нет, уверяю вас! Я не собираю материалов, – ответил я. – У меня нет ни способностей, ни склонностей к беллетристике.

– Скажите, почему вы всегда прятались у себя в Калифорнии? – спросила она меня. – Это нелюбезно с вашей стороны. Мы на востоке почти не видели вас.

– Но я раз чуть не встретился с вами в Филадельфии. Вы читали там лекцию о Браунинге. К несчастью, мой поезд опоздал на четыре часа.

За этим разговором мы совершенно забыли, где находимся, и забыли о Вольфе Ларсене, безмолвно внимавшем нашей болтовне. Охотники встали из-за стола и ушли на палубу, а мы все еще сидели и говорили. С нами оставался лишь Вольф Ларсен. Я отметил, что он, откинувшись на стуле, с любопытством прислушивается к языку неведомого ему мира.

Я умолк на полуслове. Настоящее, со всеми его опасностями и тревогами, грозно встало предо мной. Мисс Брюстер взглянула на Вольфа Ларсена, и прежний ужас проснулся у нее в глазах.

Он встал и неловко рассмеялся металлическим смехом.

– О, не обращайте на меня внимания! – с деланно скромным видом произнес он. – Не считайтесь со мной. Продолжайте, продолжайте, прошу вас!

Но поток нашего красноречия уже иссяк, и мы тоже, смущенно улыбаясь, поднялись из-за стола.