Расстрелять! — II - Покровский Александр Михайлович - Страница 6

6

И государство о нем заботится. В чем видна эта забота? Она видна в новых образцах военной техники.

Офицер как животное: все это понимает, а сказать не может. Просто обструкция какая-то, клянусь мамой!

А иногда слышишь, как кто-нибудь там наверху говорит кому-нибудь тоже там наверху об офицере:

— Передайте ему мою твердую уверенность.

И уверенность со стуком падает вниз по ступенькам — шлеп, шлеп, шлеп (а возможно, и «тах, тах, тах») — и передается.

И в груди от этой уверенности как-то теплеет. Ну просто как от колбасы твердого копчения. Хорошо как-то. И служить хочется.

Отпуск

Офицеру раз в году хочется повеситься: при возвращении из отпуска. А если так получилось, что ты съездил в отпуск дважды, то и повеситься хочется два раза.

Из отпуска тебя отозвать может только начальник штаба флота. То, что он может, я лично не сомневаюсь, но тебя вызывают все кому не лень… А ты не приезжаешь.

— Почему вы не прибыли?

— Телеграмму не получил, товарищ командир!

— Как это «не получил»? Как «не получил»? У нас и квиток имеется. О вручении. Где у нас квиток? Сейчас! Найдем квиток и разберемся!

Ищется квиток и… не находится.

А однажды я им послал в ответ: «Саша ушел в горы. Сообщите, надо ли искать. Целую. Мама».

Говорят, старпом две недели ходил и говорил про меня:

— Вот… блядь!

А если ты вдруг приезжаешь, то выясняется, что ты уже никому не нужен, а нужен ты был именно в ту секунду, когда тебе давали телеграмму, а потом нашли какого-то другого дурня, и ты стал не нужен, но сообщить тебе об этом — рубля не нашлось.

О рубле

Без рубля, приложенного к телеграмме о вызове на службу, тебе не оформляются отпускные проездные документы. Эта телеграмма нужна на всякий случай: а вдруг война, тогда надо будет всех срочно отзывать из отпуска.

Кстати, об этой телеграмме: перед убытием в отпуск ее в трех экземплярах оформляют на каждого члена экипажа. Оформляют, скрепляют скрепкой и под нее кладут твой личный рубль.

Оседают телеграммы с рублями в недрах строевой части, а ты едешь в отпуск.

О рубле вспоминают в самый неподходящий момент. Первым вспоминает кто-нибудь из тех, кто следит за продвижением каждой своей копейки. Встает он на партсобрании и говорит:

— А я тут хочу спросить, как раз все присутствуют, где же наши рубли с телеграмм? Собирают перед отпуском со всех, а если и вызывают кого-нибудь, то за телеграмму все равно платит тот, кто ее отправляет, да и не всем же отправляют. А рубли собирают со всех. Вот я и хочу спросить: где же наши рубли?

Все начинают спрашивать: «А действительно, где наши рубли?» Председатель собрания растерян. Теме собрания будто позвоночник перебили. Положение пытается спасти зам:

— У вас по теме собрания есть что-нибудь? Товарищи, давайте выступать по теме!

— А я по теме! — не сдается тот, с рублями. — Из года в год собирают по рублю, а концов не найдешь! И по подписке мне хочется сказать. Я выписал на воинскую часть «Политическое самообразование» и «За рулем». «За рулем» не приходит, а приходит одно «Политическое самообразование».

— Ну, при чем здесь «Политическое самообразование»? — стонет зам.

— Как при чем? Как при чем? А зачем мне одно «Политическое самообразование», если не приходит «За рулем»?

Словом, на собрании не соскучишься.

А где у нас живут офицеры?

Офицеры живут там, где остальные жить не могут. Им, остальным, такое даже не снилось. Край света — и офицеры. Ну просто стада офицеров. Безбрежные стада. Идешь — и одни офицеры: как попало, где придется,

Один полный адмирал, проезжая в четыре утра безмятежно спящее КПП? назвал это место «страной непуганых идиотов».

С тех пор так и живем.

И в чем же живут офицеры?

Офицеры живут в домах, построенных воинами-строителями. Только у нас существует такое возмутительное сочетание таких двух совершенно несовместимых слов, как «воин» и «строитель». Везде воины — разрушители, а у нас, понимаешь, строители. Считается почему-то, что если «равняйсь-смирно!», по роже дал, то он уже и строитель.

Стучатся в дверь — женщина открывает.

— Хозяйка, — говорят, — мы пришли вам унитаз поменять.

Сняли унитаз и ушли. Полгода жили вообще без унитаза. «Северный вариант» называется. Это я не про унитаз, это я про дом. Дом называется официально: «северный вариант». Ялтинский проект, приспособленный к северным условиям: зимой холодно, летом жарко, и круглый год по стенам течет, а к батарее прислонился — почки простудил.

Слив канализации в одном таком забавном доме не дотянули до общей магистрали и вывели его просто в окружающую среду, и крысы там водились ростом с нутрию. Сидит однажды тетка, можно сказать, даже женщина, в этом доме на первом этаже (квартиру только получила), сидит она миролюбиво на унитазе и разгружается. Разгрузилась и, как всякий нормальный человек, расставив ножки, заглянула туда. (Каждому же интересно знать, как он разгружается.) Посмотрела она туда, а в этот момент нутрия у нее между ног вынырнула. Тетка вынесла на себе дверь, в тот же день разошлась с мужем, улетела в Ленинград и там рехнулась, а муж остался служить, потому что все это «тяготы и лишения», которые нам предписано стойко преодолевать.

«Слава воинам-строителям!»

Вот какое восклицание вместе с восклицательным знаком они выложили выступающими кирпичами на вновь отстроенном девятиэтажном здании штаба флотилии.

Две недели висело, потом командующий приказал срубить. И вот за что: приехал к нам Министр Обороны, прошел он в штаб к командующему и там уже захотел сходить в гальюн.

Вместо того чтоб у командующего сходить (не просто в кабинете, на палубу или там в специальный горшочек, который командующий при этом лично в руках держит, нет, гальюн у него, у командующего, имеется в соседней с кабинетом комнате), отправился Министр ни с того ни с сего в народный гальюн. А в народном гальюне так высоко от земли приделали писсуары, что в них только с прыжка что-нибудь получилось бы наделать, сантиметров двадцать пять надо было иметь в запасе, чтоб туда чего-то насифонить,