Хаос - Уорд Рейчел - Страница 42

Видно, что Вэл с трудом подавляет взрыв хохота. Лицо у нее перекашивается, она выдавливает:

— Адам? Да что вы го…

Но тут она смотрит на меня. Я делаю круглые глаза и отчаянно киваю.

Она поднимает бровь и говорит:

— Ах, да-да. Адам… и Сара.

— У Адама были неприятности. — Инспекторша смотрит на экран своего компьютера и начинает проматывать какой-то документ. — Серьезные.

— Да, были. А у какого шестнадцатилетнего парнишки не было неприятностей? Он хороший мальчик. Хорошо обращается с малышкой. За него не беспокойтесь.

Видимо, найти дом для трудных подростков вроде меня — та еще задачка, так что через два часа я все-таки получаю разрешение пожить у Вэл. Мне приходится подписать кипу бумаг, ей тоже.

По пути из участка мы проходим мимо приемной. Дверь приоткрыта, и я успеваю увидеть, что за столом напротив инспекторши сидят двое. Мне кажется, мама как-то съежилась и постарела, хотя я ушла из дому всего три месяца назад. А папа остался как был. При виде него меня едва не рвет. Приходится поглотать, чтобы загнать поглубже омерзительный ком в горле. Он поднимает голову — и наши глаза встречаются на секунду. Там нет ничего — ни искры узнавания, ни теплоты, ни ненависти. Ничего. Что он видит, когда смотрит на меня? Не знаю, да и не важно. Но при мысли о том, что он возьмет Мию на руки, меня прямо наизнанку выворачивает.

— Увезите меня отсюда, — прошу я Вэл и вцепляюсь ей в локоть.

— Это они? — спрашивает она.

— Да.

— Да я бы его живьем зажарила за то, что он с тобой сделал. Надо всем рассказать. Пусть все знают.

— Не могу я, Вэл. Не могу. Пойдем. Пожалуйста. Ну пожалуйста!

На улице мне приходится остановиться — меня все-таки рвет.

— Это неправильно, — твердит Вэл. — Так нельзя. Это нечестно.

Я ничего не могу сказать, даже когда меня как следует прочистило. Цепляюсь за руку Вэл, и мы идем на остановку. Вэл вся прямо кипит, и мне это нравится: приятно, что хоть кто-то на моей стороне. Приятно, что этот кто-то — Вэл.

Когда мы сидим рядышком в автобусе, у нее хватает такта ничего не говорить об Адаме, но я не умею так здорово держать себя в руках. Она удивительная. Так хорошо все понимает.

— Вэл, — говорю, — спасибо.

— За что?

— Вы взяли меня к себе. Защищали. Вы ничего не говорите про Адама — и не надо, я сама все объясню. Там, в притоне, где я жила, нашли его портрет. Вот я и ляпнула первое, что в голову пришло.

Вэл хмыкает:

— Да ладно. Из Адама получится отличный папаша. Да и муж кому-нибудь будет высший класс. Доусоны — они такие, с ними не промахнешься. Бешеные, конечно, вроде моего Сирила и Терри, но сердце у них на месте. — Она глядит прямо перед собой, пальцы теребят застежку на сумочке. Ей бы сейчас сигаретку, сразу бы полегчало.

— Вэл…

— А?

— Он знает, да? Адам знает ваше число, и мое, и Мии.

Она вздыхает.

— Да, — говорит. — Знает, бедолага.

— Может, и нам лучше было бы знать.

Тут она смотрит на меня:

— Нет, Сара. Что в этом хорошего? Лучше прожить жизнь так, как хочешь, встречать каждый день, когда он приходит.

Конечно, так и есть, — но пока автобус тащится по улицам, я только и думаю, что про числа. 112027. Адам. Вэл. Я. Мия. Доживет ли хоть кто-нибудь из нас до второго января?

Адам

— Нельсон, ты молодчага, ты супер! Такое провернул!

— Да и ты провернул — тебя же везде показывали. Сорок миллионов просмотров на Ютюбе!

Сорок миллионов? Колоссально.

— Чел, да мы молодцы! Такое дело делаем!

— Ладно, пока, Адам. Я просто так звонил, узнать, как ты. Попрощаться…

— Ты где? Ты уехал?

— Не могу сказать. И долго говорить не могу, телефон, наверно, прослушивают.

— Так ты уехал из Лондона или нет?

— Пока нет.

— Нельсон!.. Уезжай. Прямо сейчас!

— Уеду, уеду. И ты тоже давай.

— Да, и мы тоже. Дела доделаем — и все. Собираемся. Нельсон!

— Чего?

— Спасибо, чел.

— Да ничего. Мы правильно все сделали. Мы…

Связь прерывается. Тут же перезваниваю — ничего, ни гудков, ни голосовой почты.

— Это тот твой приятель? — спрашивает бабуля.

— Да, только нас разъединили.

— Ну бывает.

— Ага. Наверно. Он сказал, его прослушивают. Его телефон. Как ты думаешь, его могли засечь?

— Брось, Адам, это просто связь паршивая. Не делай из мухи слона.

— Не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Он же все ради меня…

— Не переживай за него, это сейчас лишнее. У нас и дома проблем выше крыши, есть из-за чего попереживать.

Бабуля кивает в сторону Сары. Та сидит на диване, будто зомби, глядит в телик, но ничего не видит. Как села, когда они с бабулей вернулись из полиции, так и сидит. Бабуля пыталась ее расшевелить, я тоже, но ей так худо, что она и говорить толком не может.

— Сара, мы ее вернем. Обязательно. Если тебе не разрешат ее забрать, то, по крайней мере, ты имеешь право ее навещать, и тогда мы ее… утащим.

Бабуля машет на меня руками. Сара поднимает глаза.

— Они мне даже посмотреть на нее не позволят, — говорит она с презрением в голосе, как будто я совсем тупой. — Еще лет сто. А может, вообще никогда. И я не знаю, где она. Наверняка не знаю.

— Придумаем что-нибудь…

Она награждает меня взглядом, в котором так и читается: «Заткнись» — яснее ясного, как будто она заорала мне прямо в лицо. Я и затыкаюсь. Сажусь на стул и притворяюсь, будто смотрю телик. Включен новостной канал, показывают разные сюжеты с разных вокзалов и станций по всему Лондону. По непроверенным данным, кого-то задавили в подземке. По городу распространяется паника.

— Я такого не хотел. Люди гибнут, когда пытаются уехать. Я не хотел!..

На экране — тротуар у станции «Кинге-Кросс». Кого-то несут на носилках, лицо закрыто.

— Господи! Так нельзя! Так нельзя!

— Адам, ты не виноват, — говорит бабуля. — Не вини себя.

Я вскакиваю на ноги:

— Как это «я не виноват»? Это я всех завел! Это из-за меня пол-Лондона хочет уехать!

— У них должна быть своя голова на плечах!

Два шага — и я уже возле бабули.

— Баб, замолчи, а? Замолчи! А вдруг все правду говорят и у меня просто в голове шариков не хватает? Вдруг я просто чокнутый, неполноценный? Первого ничего не будет. Только теперь люди гибнут, потому что пытаются сбежать от катастрофы, которой не будет!

— Успокойся, малыш, успокойся.

Чтобы она ни говорила, становится только хуже. Я думал, она все понимает, — так нет. Понимала бы — не советовала бы успокоиться.

— Не надо мне этого говорить! Это у меня в голове, баб. Во мне. Вся эта фигня. Я-то думал, я делаю доброе дело, а все обернулось хуже. Я так не хочу! Не хочу, чтобы все гибли! Почему они гибнут? Почему они гибнут, а, баб?

Она пятится от меня, но я уже не могу сдержать крик. Слишком много во мне накопилось ярости. Как будто пробку из бутылки вышибло.

— Баб, я их убиваю! Я! Я такого не хотел. Я…

— Адам, смотри. Смотри. — Это Сара. От ее голоса я сразу прихожу в себя. — Смотри, кого показывают.

На экране уже не «Кингс-Кросс», а премьер-министр.

— Боже, только не этот мордоворот, — стонет бабуля.

— Тс-с…

— От него и в первый срок не было никакого проку. Понятия не имею, зачем было избирать его на второй, — павлин и больше ничего!

— Баб, тише. Я хочу послушать.

Сажусь на подлокотник возле Сары.

— Британцы, я всегда обращаюсь к вам в канун Нового года, чтобы вспомнить минувшие двенадцать месяцев и встретить год грядущий. Я обращаюсь к вам и сегодня, раньше обычного, чтобы призвать вас к спокойствию. — Лицо у него красное, лысая голова блестит под юпитерами. — Я знаю, до вас дошли слухи, будто в Лондоне произойдет какой-то катаклизм. Я хочу заверить вас, что ничего не будет.

— На руки, на руки ему погляди! Так и пляшут. Врет!

— Баб, да помолчи ты!

— Это опаснейшие слухи, которые распространяют люди, мечтающие посеять панику по всей стране. Они не достигнут своей цели, и я могу заверить вас, что мы найдем виновных, и они испытают на себе всю мощь британского правосудия. У нас самые современные системы слежения в мире, самая умелая и опытная разведка. Для вашего спокойствия я объявил в стране чрезвычайное положение, а это означает, что все правительственные служащие в данный момент брошены на обеспечение вашей безопасности. Я настаиваю, чтобы все вы спокойно занимались повседневными делами. Лондону ничего не угрожает. Вам не нужно покидать столицу. Я сам буду сегодня здесь — на работе, на Даунинг-стрит, как обычно, — и завтра также. Лучшее, что вы можете сейчас сделать, — это сохранять спокойствие и вести себя благоразумно.