Путинская Россия - Политковская Анна Степановна - Страница 18

Маркелов – русский, и тогда это было принципиально. Выбор «Мемориала» был правильным, потому что дальше именно Маркелову, благодаря его энергичности, и правильно избранной тактике и манере общения с прессой впоследствии удалось привлечь к процессу большое общественное внимание, прежде всего журналистов в Москве, российских и иностранных, освещающих жизнь России. Это сыграло принципиальное поворотное значение для развития всего дела Буданова.

Но вот свидетельства адвоката Станислава Маркелова о том, что он увидел в суде, только вступив в дело (в этот момент процесс был фактически закрытым, присутствие журналистов запрещалось):

– Обстановка в зале была такова, что суд очень спешил, не желал углубляться ни в одну из наших просьб, отметал все, что может быть истолковано против Буданова. Только – в его защиту, в поддержку линии его защиты. А все наши ходатайства – например, о вызове «наших» свидетелей, о привлечении экспертов, о назначении независимых экспертиз – полностью не принимались во внимание. Мне казалось, судья Костин их даже не читает… Потому что какие бы ни были ходатайства – все скопом возвращали нам с отказом. А это по более чем десятку ходатайств в день.

– А почему ходатайств было так много? Зачем вы тоже дразнили суд, заваливали его таким их количеством? Разумна ли подобная адвокатская линия?

– Причина была проста: суд допускал нарушение за нарушением, и мы, как адвокаты, обязаны были реагировать. Ну, например, откуда взялось такое количество ходатайств? И откуда все эти люди, которых мы просили пригласить в суд для дачи показаний со стороны потерпевших? И почему вокруг, по крайней мере, двух из них, развернулась такая бешеная борьба – и суд делал все, чтобы свидетели никогда не оказались допрошены? Напомню обстоятельства дела: накануне совершения преступления – 26 марта 2000 года, днем – Буданов вместе с другими офицерами, как на следствии показал и он, и офицеры, задержал в селе двоих чеченцев, и один из них якобы указал на тот дом, где, как утверждает Буданов, жила семья, поддерживавшая террористов или члены которой сами являлись террористами. Фамилии информаторов в материалах дела значились – их не скрывали. Мы, защита, стали выяснять, кто же эти люди, которые ввели Буданова в заблуждение, показав на дом Кунгаевых? Если, конечно, все это было и они вообще вводили его в заблуждение? Наша позиция была понятна: пусть эти люди приедут в суд и скажут, почему они это сделали? И вот тут-то и начались странности… Мы выяснили: один «информатор» – ГЛУХОНЕМОЙ. То есть физически он просто не мог СЛЫШАТЬ вопроса Буданова о том, кто в селе Танги-Чу – снайперша. И также физически ничего не мог ему ответить. Заметьте, в материалах дела утверждается, что этот глухонемой информатор именно «рассказал» обо всем Буданову!…

– А другой информатор?

– Его было еще проще найти. Дело в том, что 26 марта, после встречи с Будановым, этого второго информатора и полковника – конечно, совершенно случайно, вместе сфотографировали корреспонденты военной газеты Министерства обороны «Красная звезда». Именно в тот день корреспонденты работали в селении Танги-Чу. И одиннадцать их снимков из Танги-Чу – теперь часть уголовного дела. Так решила военная прокуратура, проводившая предварительное следствие. Это значит: человека можно всегда отыскать по фотографиям, и тогда тот, кто на фотографии, подтвердит суду, что в тот роковой вечер Буданов ехал в село Танги-Чу пленить террористов… Мы размышляли именно так – согласитесь, это важно и принципиально. Но дальше также начались недоразумения и непонятности: мы внимательно изучили фотографии, которые предоставили корреспонденты «Красной звезды», и оказалось, что дата съемки на них – 25 марта, а не 26-е, на чем настаивал Буданов в подтверждение своей версии (таковы материалы предварительного следствия). Напомню, что якобы именно 26-го днем информаторы сказали Буданову о «снайпершах», и он, желая отомстить за убитых товарищей, будучи на нервном взводе от только что сообщенного ему, поехал «брать снайпершу». Он еле терпит, чтобы дождаться вечера, сильные чувства захватывают его полностью и дальше, движимый ими, уже признанными к тому моменту судмедэкспертизой праведными, расправляется со «снайпершей», как с врагом, мстя за погибших товарищей, по законам военного времени… Однако если оказывается, что информаторы сообщили Буданову обо всем еще 25-го, то о каких спонтанных реакциях – чувствах, захлестнувших полковника полностью и оправдывающих его поведение, – можно говорить?… Есть свидетели, что и 25-го целый день, и 26-го до середины дня, когда в полку началась офицерская пьянка, организованная Будановым по случаю дня рождения его маленькой дочери, полковник был спокоен. И никакой снайперше мстить не собирался…

– Однако давайте будем объективны. Хорошо – кто-то ошибся в датах. Такое бывает. Там – война… Ладно…

– Нет, не «ладно». Несхождение деталей в деле Буданова – на каждом шагу. Все, что можно, «пририсовано». Например, в материалах предварительного следствия значится, что информатор указывал на дом «грязно-белого цвета» – тот, в котором «жила снайперша». Но дом Кунгаевых, откуда Буданов похитил Эльзу, – кирпичный, красный, и его фотографии мы предоставили суду.

– И как отреагировал судья Костин?

– Никак. Как повелось… Еще один пример: информатор указал Буданову, если верить словам Буданова, что «снайперша» живет на улице Заречной, но Буданов-то воровал девушку из дома по Заречному переулку, который в селении Танги-Чу находится в километре от улицы Заречной, и это в прямо противоположном конце селения!… Сложно представить, что информатор не указал Буданову хотя бы направление, в котором надо было ехать за «снайпершей»… Все эти несхождения, даже на обывательский, не юриста, взгляд, говорят об одном: суд просто обязан был выслушать информатора и должен был быть заинтересован вызвать его. Ради установления истины – что же там было в Танги-Чу, в момент принципиальной встречи информаторов и Буданова? И ехал ли Буданов за «снайпершей»? Или просто за красивой девушкой? Которую, изрядно выпив, возжелал в ту ночь? И тогда «антитеррористическая операция», героем и жертвой проведения которой Буданова пытаются представить, – вся эта идеология тут совершенно ни при чем? И судебно-психиатрическая экспертиза не может строить все свои выводы только на этом «героизме» и «чувстве мщения снайперше»? Тем более что в деле есть характерные упоминания на тему о многочисленных предыдущих «бабах полковника» («опять командиру бабу понесли» – цитата из показаний солдата на предварительном следствии), да и другие военные красноречиво свидетельствовали об атмосфере, царившей в 160-м полку, передавали некоторые характерные детали быта танкистов на поле под Танги-Чу…

– И что случилось дальше?

– Дальше суд заявил, что не хочет выполнять собственное решение. И еще, что суд – не розыскное бюро и не обязан искать этого человека… Естественно, адвокаты активизировались и нашли его сами. Он оказался Рамзаном Сембиевым, осужденным, отбывающим наказание в колонии строгого режима на территории Дагестана, как похититель людей. Но сейчас речь – не о личности информатора, не о том, что помощниками Буданова были люди, которые совершали столь гнусные преступления. То, что мы нашли Сембиева в колонии строгого режима, означало только одно – доставить информатора Сембиева в судебное заседание для допроса не представляло никакой сложности. Потому что таковы российские уголовно-процессуальные нормы, в соответствии с которыми все люди, которые находятся в местах лишения свободы, значатся в специальной базе данных и доступны суду. Впрочем, для удобства судьи мы указали, в каком точно месте находился Сембиев, – кстати, совсем недалеко от Ростова-на-Дону… Но и тут суд все равно ответил нам: «Нет. Нам не нужен этот человек. Никакой существенной информации сообщить суду он не может». Более того, слово тогда дали прокурору Назарову (он поддерживал государственное обвинение в тот момент – в мае 2002 года), и господин Назаров произнес более чем странную для опытного юриста речь следующего содержания: раз свидетель – преступник, то это значит, что он все равно не скажет правду, и «нам его сюда тащить» не имеет смысла… Я был поражен: для прокурора оказалось не важным, что Сембиев – преступник по одному делу, а по этому – свидетель…