Путинская Россия - Политковская Анна Степановна - Страница 53

…Жизнь, конечно, не кино и не книжка, и поэтому высокое в Рыбачьем отлично соседствует со смешным и очень даже бытовым.

– Послушайте, но так же жить нельзя, как ваш муж! Хоть иногда, но человек должен принадлежать самому себе! – это говорю я.

И Лариса Дикая, красавица-хохотушка родом из украинского Житомира, – женщина, пожертвовавшая своей судьбой, живущая впроголодь, и все это, ради исполнения долга ее мужем – весело и задиристо смеется мне в ответ:

– А мне лично очень нравится такой образ жизни. Зато я всегда знаю, где мой муж! Никуда от меня он не скроется! И никаких мук ревности!

Дикий в этот момент рядом с нами. Он смущенно улыбается, почти как школьник-подросток, которому объяснилась в любви первая школьная красавица. Капитан, оказывается, застенчив и краснеет. А мне хочется плакать… Я вижу и понимаю, что груз огромной ответственности, лежащей на командире ядерной подводной лодки, совершенно не совместим не только с бытом и образом жизни Дикого, но и с его возрастом и внешним видом.

Капитан первого ранга выглядит – особенно дома, без формы – ну совсем как мальчишка-отличник: худой и грустный. По московским меркам, где молодые люди созревают по-прежнему поздно, – это так и есть. Дикому – ведь только 34 года, напомню.

– А военной выслуги при этом у вас – уже 32 года! Да вы на пенсию можете спокойно идти.

– В общем, могу… – опять смущается капитан.

– Вы что же, в два годика пришли на флот? Объясните… Как дворянский сын, которого зачисляли в полк с рождения и к совершеннолетию у того уже был приличный стаж и погоны? – настаиваю я.

Алексей опять в ответ улыбается – видно, то, что он сейчас скажет, ему очень приятно. Действительно, отец капитана – морской офицер. Теперь, конечно, в отставке. А сам Алексей вырос в Севастополе, на черноморской военной базе.

– Что же касается 32-летней выслуги при 34 моих годах… – начинает.

Но его тут же прерывает бойкая жена:

– Это означает только одно – он всю службу провел на самом сложном участке, на подводном флоте, в непосредственной близости от реакторов и ядерного оружия. Год тут – за три.

– Вам не кажется, что только за это одно вас государство уже давно должно было озолотить? – не унимаюсь я. – Вам не обидно делить свой обед на троих? Будто вы – студент?

– Нет. Не обидно, – отвечает спокойно и уверенно. – Стучать кортиками о мостовую[47] нам, подводникам, бессмысленно. В нашем закрытом городе все живут так же, как я. Мы выживаем, потому что помогаем выживать друг другу. Только и делаем, что постоянно занимаем-перезанимаем друг у друга денег и еды.

– Пришлют кому-то родственники посылку со съестным, тут же эта семья пир горой устраивает, – говорит Лариса. – Так и ходим по гостям, по кругу. Подкармливаемся. Так и живем.

– А вам родители тоже с Украины что-то присылают?

– Конечно. И тогда всех наших таких же голодных друзей кормим мы.

И – смеется…

И вправду: гвозди бы делать из этих людей, как писал один наш поэт…

Интересная вещь: проходят годы, от падения коммунистической партии нас отделяет уже очень много времени, а некоторые прошлые реалии остаются девственно нетронутыми. И первейшая из них – патологическое неуважение к людям. Причем в первую очередь к тем, кто трудится самозабвенно и истово, невзирая ни на что. К тем, кто по-настоящему влюблен в дело, которому служит. Власть так и не научилось говорить «спасибо» преданным стране людям. Работаешь? Что ж, работай дальше, пока не сдохнешь или не останется сил терпеть. И на этом фоне власть только и делает, что наглеет день ото дня, переламывая лучших из лучших.

С настойчивостью маньяка делая ставку на худших?

Нет никаких сомнений, что коммунизм был полностью проигрышной лотереей для нашей страны. Но то, что сейчас, – тем паче.

…Разговор о высоком с капитаном Диким мы продолжаем на центральном пункте управления подлодкой «Вилючинск». Город, естественно, полностью закрыт для посторонних и любопытных. К засекреченным пирсам нет хода даже офицерским женам. Но для меня военная разведка неожиданно сделала исключение – и дала разрешение побывать на лодке у Дикого.

Хищный боевой нрав «Вилючинска» становится очевиден еще с берега. На корме, белым по черному, – впечатляющая графика: оскалившаяся акулья морда, и флотский художник явно переусердствовал в устрашении, пририсовал морскому страшилищу зубов столько, сколько вряд ли встречается в природе. Акулье изображение на корме «Вилючинска» не случайно – от рождения лодка называлась просто «Касаткой» и была переименована совсем недавно. Почему, никто из офицеров не понимает, но говорит:

– Пусть будет так.

Ознакомительная прогулка по «Вилючинску» убеждает в главном – в том, ради чего, собственно, меня, наверное, сюда и пустили. Я брожу рядом с жерлом очень страшного вулкана, который, не дай бог, раскочегарить не так, как положено. Реактор плюс ракеты – гремучая смесь! Сверхнапичканность лодки ядерным оружием в условиях системного экономического кризиса и находящейся в смятении армии – ну что может быть еще страшнее?…

По ходу экскурсии Дикий продолжает настаивать на своем – а в идеологии он явный педант: служба не терпит никаких компромиссов, что бы вокруг ни происходило. Он категорически отвергает так называемую «идею преступного приказа», которая начиная с 1991 года упорно гуляет по частям и соединениям. И говорит: если только дашь слабинку, не выполнишь всего одну инструкцию или приказ, который на свой страх и риск посчитаешь глупым или не ко времени, как тут же все начнет обваливаться – сработает принцип домино. Поскольку армия – это та же пирамида, где допускать «домино» никак невозможно.

Любопытное наблюдение: и Дикий, и остальные участвующие в нашем разговоре – а это все боевые офицеры, мундиры которых украшают наградные колодки за героические многомесячные подводные походы, – эти люди четко разделяют два понятия. Есть Родина, которой они служат. И есть Москва, с которой они в конфронтации. И говорят – это два разных государства: Россия и ее столица.

Офицеры откровенны: все, что творится в управлении Вооруженными силами, им непонятно взглядом с Камчатки. Почему Минобороны упорно не оплачивает ремонт атомного подводного флота, прекрасно зная, что своими силами произвести его на месте не только невозможно, но и категорически запрещено? Почему безжалостно списывают 10-14-летние лодки, которым еще ходить и ходить? Зачем, в конце концов, планомерно превращать в сущее решето свой собственный ядерный щит, который создавался усилиями всего народа? Причем теперь, когда реальная угроза с моря существует: прежде всего, она состоит в постоянном присутствии рядом с российской территорией большого числа китайских атомных подводных лодок?!.

В путешествии по «Вилючинску» меня сопровождает не только Дикий, но и самый главный тут человек – вице-адмирал Камчатки Валерий Дорогин[48]. Дорогин – командующий группировкой сил и войск на северо-востоке страны.

Свои вопросы, ничуть не стесняясь старшего по званию вице-адмирала, офицеры задают прямо в его присутствии. Не чувствуется никакой иерархической задавленности или особого барьера чинопочитания, присущего военной среде.

Во многом это так потому, что Дорогин – плоть от плоти Рыбачьего. Скрывать друг от друга офицерам и командующему нечего – Дорогин отслужил здесь же, в закрытом военном городке, почти 20 лет. Долгое время был, как и Дикий, командиром на атомной подводной лодке. А теперь в Рыбачьем служит его старший сын Денис Дорогин. И так же, как все, по утрам идет пешком на пирс. И так же, как все, наблюдает развал. И так же, как все, сидит без средств к существованию. И ждет, когда кто-нибудь подкормит…

Группировка сил и войск на северо-востоке, куда, помимо Камчатки, входят Чукотка и Магаданская область, возродилась как структурное образование в связи с тотальными сокращениями в Вооруженных силах. Подобные воинские образования существовали до революции 1917 года и потом, при большевиках, в 30-е годы.

47

символ забастовочного движения в России. – Прим. авт.

48

недавно он расстался с военной карьерой и стал депутатом Государственной Думы. – Прим. авт.