Любить и беречь (СИ) - Радкевич Алекс - Страница 40

На третий день позвонил Кароль. Глеб о чем-то долго говорил с ним по телефону, выйдя в другую комнату. Потом вернулся с нейтральным, ничего не выражающим лицом.

- Илья договорился о концерте, — сообщил он. – Вроде как шефском. Для работников, точнее, работниц фабрики, забыл уже название, в Подмосковье, короче. К восьмому марта. Фабрика оплачивает.

- Ты типа подарок женщинам к празднику? – уточнил Никита.

- Типа да.

- Ты согласился?

- Согласился. Долги-то надо отдавать, деньги не лишние сейчас.

Уточнять, дело ли только в деньгах, или Глеб ухватился за возможность выйти на сцену, Никита не стал. У Глеба не горели глаза, он не выражал особенного восторга, говорил как о чем-то будничном. Ну, если он хочет…

- Когда концерт?

- Через неделю. Поедешь со мной.

Не вопрос, утверждение. Никита кивнул. Поедет, почему нет?

@@@

В концертном зале было так же холодно, как и на улице. Глеб пробыл тут всего минут двадцать, а у него уже зуб на зуб не попадал.

- У вас здесь вообще не топят? – накинулся он на директора зала, когда тот, с приличным опозданием, все-таки появился.

- Топят, — пожал директор плечами. – Только у нас дыры в крыше и стены без утепления. Так что топим мы не зал, а так, царствие небесное.

- Дыры в крыше? – встрял Никита, по пятам ходивший за Глебом, но пока благоразумно молчавший. – То есть вы хотите сказать, если во время концерта снег пойдет, Глеб Васильевич со сцены сможет в зрителей снежки кидать?

Глеб сердито взглянул на Ника. Его шуточек тут только не хватает. Однако директор юмора не оценил:

- В снежки – вряд ли, а капать с потолка может. Мы ведерки подставляем.

Никита заржал, Глеб только глаза закатил. Чего он только за свою жизнь не повидал. И ведерки на сцене, и гримерки под открытым небом, и туалеты на улице. Махнул рукой:

- Мне-то все равно, я свое отпою. А зрители как должны два часа сидеть?

- В верхней одежде, — спокойно сообщил директор. – У нас все привычные.

Привычные они, мда. Ладно, отступать некуда, до концерта остался час, гонорар уже был перечислен на счет Глеба, и славные работницы ткацкой фабрики ждали встречи с любимым артистом. Некоторое уже стояли у дверей с цветочками, Глеб видел их, когда проезжали на машине к черному ходу.

Работали сегодня в усеченном составе – одна из девчонок подпевки сказалась больной, так что на бэк-вокале стояло только двое, и до гитариста не смогли дозвониться. Все это изрядно раздражало, Глеб подозревал, что его коллектив просто-напросто начинает искать более «теплые» места. Оно и понятно – выступлений нет, заработков тоже, а жить на что-то надо. И все-таки он ожидал большей преданности от людей, с которыми работал много лет.

Выстроив коллектив на сцене и проверив звук, Глеб ушел в гримерку вместе с Никитой. Здесь было так же холодно. Ник засуетился насчет чая, но чайника не оказалось.

- Оставь, — поморщился Глеб, усаживаясь на древний стул с подранной обивкой. – Не хочу ничего. Доставай костюм.

- Ты замерзнешь, — Никита тоже стоял в куртке, пряча руки в карманы. – Костюм совсем тонкий.

- И что мне теперь, на сцену в пальто выходить? Там прожектора греют.

- А голос? Тут петь – все равно, что на улице.

- Никит, — Глеб вздохнул и включил лампу у зеркала, готовясь гримироваться. – Я, может, последний раз пою. Черт уже с ним, с голосом.

- Откуда такой пессимизм? Нашлись одни заказчики, найдутся другие. Сегодня тебя вот работницы ткацкой фабрики хотят, завтра – комбайнеры Кубани нарисуются.

- Я не хочу, Никит. Надоело все. Я думал, приедем сюда, увижу зал, вдохну запах кулис, и все будет как прежде. А не будет. Во мне ничего не искрит, понимаешь? Мне сейчас к людям выходить, нести свет и радость. А нести нечего.

- Все так плохо? У тебя в жизни совсем-совсем нет радости?

Никита подошел сзади, обнял, уткнулся куда-то в затылок. Глеб улыбнулся.

- Нет, малыш, этой своей радостью я ни с кем делиться не намерен. Это мое, личное. Как бы тебе объяснить? Стоя на сцене, артист отдает свою энергию. Если ты просто вышел и механически отпел программу, публика будет разочарована. Зрители могут этого не понимать, но они идут на концерт не только послушать музыку, а еще и зарядиться энергией. Артист эту энергию где-то должен брать. Когда ты молодой, у тебя ее через край. Ты готов петь где угодно, когда угодно и за сколько угодно, даже бесплатно, только бы слушали, смотрели, хлопали. Ты заряжаешь зал и сам заряжаешься от него. А с возрастом все меняется. Ты начинаешь экономить жизненную энергию, чтобы ее хватало на самые элементарные вещи – встать утром с кровати, сходить в магазин, что-то сделать дома. Знаешь, когда мы жили с Ирмой, такого не было. Меня вполне устраивало, что домой я прихожу, выжатый, как лимон. Отдал все на сцене, до дома доехал, до кровати добрел и баиньки.

- А сейчас ты от зала не заряжаешься?

- Редко. Моя аудитория тоже постарела, иногда осветитель направит прожектор на зал, и мне плохо становится. Там же одни бабки! И многие выглядят старше меня. Знаешь, сколько надо сил, чтобы их «раскачать»? И дальше будет только хуже. Это еще если не считать скандальных публикаций. Они пришли, смотрят на тебя, старого дурака: «Ну давай, шут, весели нас!». А мне не хочется уже веселить. Сейчас мне хочется улыбаться тебе, а не зрителям. Хочется быть чем-то полезным дома. Не только в постели! И в постели тоже, там, знаешь ли, энергии немало требуется. Вот сегодня я выложусь на концерте, и три дня от меня толку не будет, разве что полежать за себя. И ты начнешь вокруг с бубном плясать, таблеточки, вкусняшки, массаж, только чтобы я из куклы назад в человека превратился. Не так разве?

- Так, — кивнул Никита, глядя на него через зеркало грустно и серьезно.

- Ну и кому это надо?

- Тебе. Ты же не можешь без сцены.

- Знаешь, в кои-то веки я в этом не уверен. А вот без тебя не могу, это я знаю совершенно точно.

Глеб притянул Никиту к себе и поцеловал. Без обычного напора, спокойно, неторопливо, со вкусом.

- Я не требую выбирать, — заметил Ник, отдышавшись.

- Я знаю. Но на два фронта меня уже не хватит. Ладно, мой хороший, ты костюм сегодня достанешь или нет? До выхода десять минут.

@@@

Зал был набит до отказа, но лица зрительниц на первых рядах, которые видел Никита из кулис, были такие протокольные, как будто славных ткачих загоняли на концерт силой. Впрочем, могло быть и так – фабрика проплатила, начальству нужно, чтобы деньги были отработаны сполна. Дали приказ всем на концерт – все и пошли. А нравится лично ткачихе Марии Петровой артист Немов или нет – всем как-то до лампочки. Бедный Глеб отдувается: он уже и анекдоты со сцены рассказывал, и пытался заставить зал подпевать. Но аплодисменты были по-прежнему сдержанными, за тот час, что прошел с начала, Глебу вынесли только два чахлых букетика. Музыканты тоже стояли с такими лицами, как будто делают Немову одолжение, девчонки подпевки только что не засыпали на ходу, Никита заметил, что Глеб уже дважды зло на них оглядывался, цедя что-то сквозь зубы. Да и сам Глеб пел без настроения, на автомате. Но улыбался, заученно, изображал добродушие.