Дикий восторг (ЛП) - Вульф Сара - Страница 17

пути.

Талли.

Наша Талли.

«Ты причинил боль многим людям, не так ли?»

37

LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ

– 5 –

3 года

26 недель

0 дней

Доктор Фенвол – Санта. Если Санта сидит на «Слим фаст», чтобы похудеть, и каждый божий

день носит вельветовые брюки, ох, да, а еще использует такие слова как: «эндометрий».

– Теперь, Айсис, просто ложись на спину…

Я плюхаюсь на кушетку томографа и пыхчу:

– Док, я делала это и раньше! Я каждый гребанный день ложусь на спину с тех пор, как

попала сюда! Так что я делала это, по меньшей мере, семьдесят миллиардов раз!

В уголках глаз Фенвола появляются морщинки, а его седые усы изгибаются, когда он

начинает улыбаться.

– Ты должна уже немного привыкнуть к этому.

– Вы никогда не сможете привыкнуть к тому, чтобы быть впихнутыми во влагалище

гигантского пончика, – указываю я на томограф, который оживленно пищит, и начинаю

разрабатывать план его гибели.

– Ну что ж, ты делаешь это последний раз, а теперь ложись.

Я выкрикиваю «УХХ» и шлепаюсь на спину, ударяясь при этом головой.

– И будь осторожней, ладно? Мы провели много часов, зашивая этот череп, – журит Фенвол.

Он нажимает кнопку, и кушетка томографа скользит внутрь, в туннель, засасывающий меня в

темноту.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Здесь тесно и пахнет ватой.

– Что ж, прекрасно. Запускай, Клео!

Женщина за панелью управления в соседней комнате машет через окно, давая понять, что

услышала его, и машина начинает рычать. Слышу, как уходит Фенвол, и я остаюсь наедине с

Большой Бертой. И ее вагиной.

– Как… как там погода в… Роботленде? – начинаю я. Машина булькает мне в ответ.

– Хорошо. Это хорошо. Как дети?

Большая Берта с энтузиазмом издает звуковой сигнал, и синий свет ослепляет меня.

– Ахх! – прикрываю я глаза. – У них, наверное, переходный возраст!

Машина печально издает короткий, высокочастотный звуковой сигнал, и свет гаснет.

– Это нормально, – уверяю я ее. – Когда им будет двадцать, они снова сочтут тебя умной и

станут прислушиваться к тебе.

– Айсис, наклони голову влево, – оглушает меня голос Фенвола по интеркому.

– Грубо! У меня! Здесь! Разговор!

– Ты снова разговариваешь с неодушевленными предметами? Мерних бы очень обрадовалась,

услышав об этом. – Я слышу усмешку в его голосе.

– Нет! Нет, я ни с чем не разговариваю! Вообще! Просто… сама с собой! И, по сути, в этом

нет ничего такого. Ничего особенного! Ну, за исключением моей задницы, поскольку мой зад –

определенно нечто чертовски особенное…

– Налево, Айсис. – Фенвол не покупается на мою чушь, давая понять это в дружелюбной,

дедушкиной манере. Я наклоняю голову, и Берта пищит один раз, затем второй и замолкает.

Возвращается обычный белый свет, и кушетка медленно выдвигается.

– Фух! – вскакиваю я и стряхиваю клаустрофобию. Ненавижу замкнутые пространства. Почти

так же сильно, как я ненавижу соевое молоко. И игрушки Фёрби. Заходит Фенвол.

– Хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он.

– Ну, мне нужно провести пять терапевтических лет на открытых равнинах Монголии, а в

остальном полный порядок.

– Превосходно. Твои результаты будут готовы через секунду. Давай пойдем к твоей маме.

Я следую за ним в холл. Как же хорошо находиться в своей одежде, а не в больничном наряде.

38

LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ

Да и отсутствие вонючей повязки-тюрбана, нацепленной на мою голову, тоже небольшой плюс. Я

практикуюсь, встряхивая волосами подобно величественному льву, однако чуть не врезаюсь в

интерна и останавливаюсь. У бедолаг и без моих сказочных волос в их глазах достаточно проблем.

Мама ждет в холле. Она, улыбаясь, встает и обнимает меня.

– Итак? Каковы результаты?

Фенвол смотрит на бумаги в своих руках.

– Все выглядит нормально. Внутритканевое кровотечение полностью прекратилось.

– А что насчет этого? – указываю я на шрам сбоку, чуть выше лба. – Волосы не отрастают. Я

никогда не выйду замуж!

– Шрам будет заживать и в итоге исчезнет, но на это уйдет время. Годы, – отвечает Фенвол.

Мама гладит меня по голове.

– Он не слишком большой, конфетка. Если не быть ростом в семь футов и не смотреть на

твою голову сверху, никто его вообще не увидит.

Она права. В любом случае, что такое еще один шрам на уродине?

– Мне надо принимать какие-нибудь лекарства? – спрашиваю я. Фенвол улыбается.

– Нет. Ты можешь идти. Мы хотели бы провести контрольный осмотр через несколько

недель…

Он жестом приглашает маму, и они вдвоем подходят к стойке, где разговаривают с

медсестрой. Здесь не так много людей, однако, народу больше, чем обычно бывает по субботам. Но

это не мешает мне заметить копну ярко-рыжих волос, идущих по холлу.

– Эйвери-Бобейвери!

Девушка с огненной шевелюрой оборачивается, идеальная фарфоровая кожа усыпана

веснушками. Ничего не изменилось. Однако ее глаза выглядят совсем по-другому: усталые и

налитые кровью. И одета она совсем не модно. А выражение ее лица остается абсолютно

неизменным, вместо того, чтобы исказиться в гримасе или усмешке, когда она узнает меня. Что-то

действительно не так.

– Ты, – ее голос звучит жестко.

– Да, я! Я жива! Но это может быть легко исправлено.

– Убирайся с дороги.

– Ну, как поживаешь? Занята? Как обычно обязанностями красивой сучки?

Губы Эйвери остаются прямыми, нет ни малейшего намека на ухмылку.

– Если сама не отойдешь, я заставлю тебя это сделать.

– Можешь попробовать! Может быть, толкнешь меня? Отбросишь? Хотя не стоит становиться

слишком радикальной. Если ты разрежешь меня пополам, то ничего кроме радужных искр и

«Бакарди» не выплеснется. А также ты станешь убийцей.

– Я должна разрезать тебя пополам, – наконец огрызается Эйвери, ее бесчувственная маска

ломается. – Ты запудрила ей мозги.

– Что?

– Ты, – Эйвери тычет пальцем мне в грудь. – София наконец-то начала со мной разговаривать,

а ты все испортила.

– Каким образом?

Лицо Эйвери перекошено и выражает жестокость.

– Где же здесь херова справедливость?! Я годами была ее подругой. Потом появляешься ты, и

спустя всего две недели ей уже нравишься ты? А теперь ты оставляешь ее. И она не хочет ни с кем

разговаривать. Ни с медсестрами. Ни со мной.

– Я… я не ухожу навсегда…

– Это не важно. Она думает, что уходишь. Она считает, что все ее оставляют.

В наступившей тишине я нервно тереблю свою толстовку, пока Эйвери не усмехается:

– Но я не могу слишком сильно на тебя злиться. Ведь когда ты появилась, она сказала, что я

могу изредка ее навещать. Так я и сделала. И я получила возможность сказать ей, что сожалею. – Она

задумчиво смотрит вдаль. – Я должна была извиниться. Так что. Спасибо. Полагаю.

–Пожалуйста? Но я собираюсь увидеться с ней прежде, чем уйти? И я буду навещать ее? Так

что фактически я не, эм, оставляю ее.

– У нее скоро операция. – Эйвери, кажется, не слышит меня. – А теперь я даже не могу с ней

39

LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ

попрощаться.

– Можешь. Я имею в виду, ты можешь сказать ей это. Может быть, она и не разговаривает с

тобой, но она слушает. Я в этом уверенна.

Эйвери пожимает плечами, ее лицо вновь становится безучастным и унылым, когда она

проталкивается мимо меня.

Это не Эйвери. Это оболочка великолепной стервы, которой она была раньше.

Мама с Фенволом возвращаются, дружелюбно беседуя. Мама говорит что-то о контрольном