Корсар с Севера - Посняков Андрей - Страница 28

Увижу!

Олег Иваныч поднялся на ноги.

Увижу! Выберусь! Вырвусь отсюда! И Гришу найду, вытащу! Обязательно вытащу. И еще посидим все вместе за кружкой горячего сбитня на усадьбе, что на Прусской улице! Да что на усадьбе! В корчму пойдем! В самую веселую, на Лубянице. Песен попоем, гусляров рок-н-ролл играть выучим, спляшем! Эх-ма! Будет все еще! Обязательно будет.

А в это время в Новгороде, на Прусской улице, в усадьбе боярыни Софьи царило необычное оживление. Поволжский купец, знакомец старый, вызнал-таки про Олега Иваныча да Гришу. И в самом деле, полонил их старый татарский мурза Аксай-бек. А его человек, Аттамир-мирза, пригнал в Кафу, продал купцу аль-Гарибу. А уж тот увез их в Константинополь-Стамбул, там они и есть, в туретчине – и Олег Иваныч, и Гриша. Можно собирать выкуп.

Этим, собственно, и занималась Софья. Перебрала все свои драгоценности. Немало их было: золотые ожерелья с яхонтами да смарагдами, перстень с изумруд-камнем, большим, сияющим, словно недоброе зеленое око, подвески с жемчугом да такое же жемчужное ожерелье, тяжелое, сияющее мерным спокойным светом. Много всякого добра – ничего не пожалела Софья! Добро – дело наживное, а любимый человек раз в жизни встречается, да и то не каждому.

Олексаха в Стамбул-город ехать вызвался. Сидел, в кафтан да в сапоги камни самоцветные зашивал и золотые немецкие гульдены. Встретил третьего дня Стефана Бородатого, умнейшего московского дьяка – и за что только служат этому горбоносому деспоту Ивану такие умные люди? – выспросил: никто ль в посольство турецкое не едет? Нет, не ехали к туркам. Зато собирались в землю мустьянскую, к королю Матьяшу Хунъяди. Главным в посольстве том московский деспот Федора Курицына поставил, человека, умом не последнего, старого Олега-Иванычева приятеля. Так что все пока удачно для Олексахи складывалось – поспешать вот только следовало, не уехало б раньше посольство!

Взнуздал Олексаха коня справного, простился со всеми – и в Москву, с караваном купеческим, пока пути-дорожки осенняя распутица до конца не разжижила. Сам Феофил, новгородский владыко, благословил Олексаху на дело благородное, он же и часть денег добавил, мало ли, не хватит. Всю дорогу переживал Олексаха, успеет ли. Все купцов поторапливал…

Успел! Московский приказной дьяк Федор Курицын встретил приветливо. Погоревал об Олеге Иваныче и Грише – знал уже, что с ними случилось, до Москвы вести те давно дошли. А на следующий день, с утра, посольство Иваново в путь пустилось. С целью важной – склонить Матьяша Хунъяди против литовского Казимира. Ну и Олексаха с ними, с целью своею, особой…

Не знал о том пока Олег Иваныч. Походил, смурной, по палубе, тоску развеивая… Чу! Что там за точки сзади? Показалось? Иль в глазах рябит?

– Эй, Илия!

Нет, не показалось! Корабли османов! Они быстро росли, приближаясь, так что вскоре уже можно хорошо разглядеть мощные, украшенные затейливой золоченой резьбой носы-ростры, белые, как бегущие по небу облака, паруса и мерные взмахи весел.

Разбуженные по тревоге, мятежники с силой навалились на весла. Жаль, что главная мачта оказалась сломанной во время ночного боя. Впрочем, ветер скоро стих, и теперь лишь только мускульная сила гребцов могла спасти беглецов от погони.

Илия пересчитал султанские корабли: раз, два, четыре… восемь! Восемь! Восемь галер, на каждой из которых по двести пятьдесят янычар и, как минимум, четыре пушки. Они уже стреляли. Так, острастки ради. Попасть на таком расстоянии – дело дохлое.

Быстрее! Быстрее!

Гребцы гребли как проклятые. Как никогда не работали на султанской службе. Вверх-вниз… Вверх-вниз – вздымались и опускались весла, все чаще и чаще. Оправдывая свое название, «Йылдырым» развил невиданную скорость. Продержаться бы до ночи. Ночью поди сыщи. Уйдут. Выдержать бы только темп.

А вражеские галеры не отставали! Правда, не становились и ближе, что давало определенную надежду. Господи, скорей бы вечер! Тьма и мерный шепоток волн.

Олег Иваныч с Яном орудовали кормовым веслом. Олег не очень-то хотел грести в паре с Матоней, поэтому не вернулся на свое место – выбор был, – а Ян уж присоединился к нему после.

Молодой поляк – светлобородый, жилистый, тощий, со смешливыми светло-карими глазами – был родом из старинного польского города Торуни, сыном разорившегося негоцианта, торговца сукном. Его покойный земляк, Марек, был небогатым шляхтичем. Оба попали в плен к татарам в литовских землях, куда приехали, поступив на королевскую военную службу. Ну а уж татары продали их туркам на галеры. Обычная судьба в то неспокойное время.

Они гребли как проклятые, эти несчастные, наконец-то почуявшие сладкий призрак свободы. Не позволяли себе ни малейшей поддержки, молчали, чтобы не сбить дыхание, старались изо всех сил. Ночь. Скорей бы ночь. Ночь – это отдых и возможность уйти. Ночь – это свобода. А время текло так медленно! Солнце как вскарабкалось на середину неба, так там и висело, вовсе не думая скатываться в закат. У, коварное, злое светило!

Впрочем, коварным было не только солнце. Впереди, прямо по курсу «Йылдырыма», показались чужие галеры. Быстро приближались. На мачтах трепетали зеленые, с золотым полумесяцем, флаги. Галеры шли с запада, где вроде бы должны быть только христианские корабли! Ан нет! Это был флот Сулеймана-паши, бейлербея Румелии. Флот, который переправлял в Стамбул уставших воинов, янычар и сипахов. Злая насмешка судьбы. Чтоб этим кораблям выйти чуть раньше… или позже. Ну, раньше и невозможно – шторм, а вот позже… Позже тоже нельзя – слишком уж солдаты торопились домой, и, как только проглянуло солнце, на всех галерах Сулеймана-паши призывно засвистели пронзительные свистки комитов.

– Левый борт – табань! – скомандовал Илия.

«Йылдырым» развернулся и, наращивая потерянную скорость, ходко пошел к югу, в сторону Триполи. Над головами теряющих силы гребцов сияло жаркое солнце. Волнение усилилось. Подул встречный ветер, засвистел в снастях единственной уцелевшей мачты. Пришлось спустить парус, – галера все равно лишена возможности частых смен галса, а именно так и можно идти под парусом круто к ветру, если, конечно, парус косой.

Илия Костадинос не терял присутствия духа, надеясь на то, что придавало гребцам нечеловеческие силы, – на зов свободы! На сладкий пряник свободы, от которого уже вкусили бывшие рабы. И теперь они старались на совесть.

Ха! Вот! Вот уже виден африканский берег, вот уже путаются в снастях прилетевшие чайки. «Йылдырым» явно будет у берега быстрее преследователей! А там попробуй найди их! Вряд ли воины-османлы рискнут прочесывать безжизненную пустыню, тем более вовсе не принадлежащую Империи.

Радостный крик вырвался из горла Илии, крик победы и счастья! Сотни глоток гребцов подхватили этот крик.

Правда, впереди ждала пустыня, и возможная погоня, и стычки, и недружелюбные племена… Но это был реальный шанс, которого на воде, увы, похоже, уже не существовало. На пути возник остров. Маленький скалистый островок, белый от чаек. А из-за острова…

Из-за острова выдвигалась армада! Двадцать больших судов и несколько малых. Узкие маневренные галеры, проворные доу – странные суда, без весел, с одними косыми парусами. Что за флот? Неужели османов?

Что ждет впереди мятежный «Йылдырым»? Отчаяние или радость? Свобода или жестокий плен и даже, быть может, смерть? Скорее, радость. Ведь не должно быть у берегов Триполи никакого турецкого флота! И эти интересные кораблики – доу – не очень-то они устраивают военных флотоводцев. А вот пиратов и контрабандистов – более чем!

Илия принял решение:

– Не снижать скорость! А вы двое, Ялмыз Эфе и ты, Ян, бросайте весло – и на нос! Приветствуйте наших друзей!

– Исполним, кэп! – оставляя весло, подмигнул Олег Иваныч. – Ян, давай вниз.

Пробраться на бак оказалось не таким простым делом, как поначалу казалось. Куршеи, узких мосточков от кормы к носу, больше не существовало – часть ее раздербанил пушкой Якуб-бей, оставшаяся часть упала вниз, не выдержав качки. Осторожно спустившись в открытое пространство трюма, Олег Иваныч и Ян быстро пошли вдоль киля, стараясь не упасть от качки. Качало здорово. Хватались то за шпангоуты, то за остатки такелажа – за все, за что можно ухватиться. Даже за чалму Якуб-бея. Она так и валялась на дне трюма размотавшимся длинным куском ткани. Прихватили с собой – авось пригодится. Наконец взобрались на нос…