Корсар с Севера - Посняков Андрей - Страница 54

Далеко на востоке темно-синие воды моря уже окрасились алым. Олег Иваныч растолкал Марко:

– Ты умеешь писать по-арабски?

– Немного могу. Не все слова. Какие надо?

– «Плеть» и «рука».

– Что?! – переспросил Марко с каким-то страхом в глазах. Потом быстро заговорил по-итальянски, лишь иногда вставляя кое-где латинские и арабские слова.

Олег Иваныч не понял ни черта и разбудил Гришаню.

– Он говорит, что писать такое на заборах довольно опасное занятие. «Плеть» и «рука» могут быть поняты как открытый призыв к бунту. Есть одна история. Во времена халифа Ал-Мутасина жил в Палестине один парень по имени Абу-Харб. Как-то, в его отсутствие, в селение, где жила его семья, вошли воины халифа, и один из них пристал к жене Абу-Харба. Чего уж он там от нее хотел – дело темное, вернее, вполне ясное, а только ничего она ему не дала. Даже и на порог не пустила. Тогда он ударил женщину плетью – та успела подставить руку, на которой остался след от удара. Этот след и был показан возвратившемуся мужу. Тот собрал всех недовольных, а таких было множество… В общем, через неделю вся Палестина пылала в огне бунта. И с большим трудом халифу Ал-Мутасиму удалось подавить восстание, однако память о нем осталась – и в книгах, и в песнях кочевников. Так что «плеть» и «рука» имеют вполне понятный смысл.

Да-а. Вот оно что, оказывается!.. Послал бы сейчас поутру Марко с куском угля – тут бы его, не дай Бог, и схватила городская стража. М-да. Тогда иной план…

Все прошло удачно. Не особенно кто и интересовался полуразобранной оградой у дома покойного Али. Так что не составило большого труда написать там углем слова «плеть» и «рука». И нарисовать углем садящееся в море солнце и башню. Рисунок – словно дети баловались. Однако умному и заинтересованному человеку все должно быть понятно.

А чтобы у стражников не возникло особой заинтересованности, Олег Иваныч лично изобразил на заборе пару кривобоких пальм, каких-то зверей и закончил шедевр уличной живописи надписью: «HARD ROCK FOREVER». Получилось очень даже ничего!

Ну, теперь оставалось только ждать.

Они появились на второй день, вечером. Двое высоких мужчин в черных бурнусах с саблями на шелковых поясах. Появились, по оценке Олега Иваныча, довольно неосторожно – не осмотрели тщательно местность, в том числе перевернутые рыбачьи лодки, за одной из которых и затаился он сам вместе с Гришей. Прикрывали Марко, одинокая фигура которого маячила в тени башни. Рядом, всего в нескольких шагах, плескалось море. На западе, за городской стеной, садилось солнце, почти половина оранжевого шара уже плавилась в море.

– «Плеть» и «рука», – подойдя к Марко, глухо произнес один из мужчин.

Итальянец кивнул, улыбнулся. Оглянулся на лодки.

Олег Иваныч и Гриша покинули укрытие, приветственно помахав руками.

Прятавшаяся под соседней лодкой Флавия тоже решила было выйти за ними. Однако Олег Иваныч шепнул: «Сидеть!» Так, на всякий случай…

– Друзья Абу-Факра – наши друзья, – сказали оба бербера. – Мы дадим вам воду и кров.

Воду и кров. Именно так. Воду и кров, а не хлеб и крышу. У жителей пустынь своя логика и свои понятия о жизни.

Они долго ехали на приведенных пустынниками лошадях по изогнутым улочкам Бизерты. Пару раз Олег Иваныч ловил жадные взгляды берберов, направленные на Флавию – уж слишком та была красива. Хоть они и друзья Абу-Факра, но с новыми знакомцами, похоже, следовало держать ухо востро.

Они спешились во дворе какого-то дома, приземистого и широкого. Кочевники привязали лошадей, гостеприимно пригласили внутрь.

Полутьма, чуть разгоняемая светом жаровни и чадящего светильника. Потрескавшийся глинобитный пол с ковром посередине. Ковер неожиданно оказался хорошим – толстый, с большим ворсом и затейливым геометрическим рисунком. На него все и уселись.

Пока один из берберов куда-то отлучился, другой не спускал с них жгучих черных глаз. Впрочем, без бурнуса он выглядел не так устрашающе – молодой смуглокожий парень лет двадцати, с небольшими усиками и бородкой. Никакой готовности к светской беседе бербер не выказывал. Ну и Олег Иваныч не стал растекаться мысью по древу. Так, перекинулся парой фраз с Гришаней да подмигнул Флавии. Та слабо улыбнулась. Вообще-то выглядела довольно испуганной.

Вернулся второй пустынник, принес большое серебряное блюдо с лепешками и вяленым мясом и глиняный кувшин воды. Поев – так же, в полном молчании, – Олег Иваныч поблагодарил хозяев кивком.

Молодой бербер что-то отрывисто спросил у Марко.

– Что он у тебя спросил, Марко?

– Про Флавию. Кто она?

– Скажи – моя младшая, но самая любимая жена.

Марко перевел.

Флавия рассмеялась.

Берберы синхронно покачали головами и поинтересовались, почему младшая жена уважаемого друга шейха Абу-Факра ходит с открытым лицом.

– Это я наказал ее. За то, что плохо прожарила баранину к ужину.

Гриша фыркнул. А оба бербера в ужасе подняли глаза к небу, вернее, к закопченному потолку. Что-то забормотали о запрете Аллаха, о душе, об аде и демонах-ифритах.

– Вот и я ей говорю. Еще раз не прожаришь как следует мясо, пусть ифриты возьмут твою душу! А я возьму себе новую жену.

– Ты очень строг к женам, – поцокали языками берберы. – Что ж, можете спать здесь же, ну а женщине мы, конечно, предоставим другое место…

– Не-е-ет, – погрозил пальцем строгий муж Олег Иваныч, – не надо ей никакого другого места, она еще недостаточно исправилась. Пусть спит с нами, с мужчинами!

– Что-то не нравятся мне они оба, – поудобнее устраиваясь на ковре, шепнул Гриша. – Как бы не прирезали нас тут ночью. Ишь, как на Флавию пялятся, душегубцы!

– Не прирежут. По крайней мере, не должны. Впрочем, спать лучше по очереди. Гриша, сейчас ты сторожишь. Потом Марко. А я уж ближе к утру.

– А как мы узнаем…

– Смотрите на луну. Вон, видите, в окошке, где карагач.

– Это олива.

– Пускай будет олива. А если вам, товарищ Гришаня, не нравится разгружать люминий, будете разгружать чугунец.

– Что-что?

– Да так, к слову. Был такой анекдот… раньше. Короче, когда луна подойдет во-он к той ветке – будишь Марко. А ты, Марко, – караулишь до крыши сарая. Поняли?

Поняли.

Олег Иваныч тут же уснул. Сказались прошлые бессонные ночи.

Ему приснилась Софья. В бальном платье из блестящего светло-лилового шелка, с голыми плечами, на шее брильянтовое колье. Они ехали в шикарной машине, в «мерсе» или в «саабе». Софья почему-то за рулем. Ехали, кажется, по Московскому… Ну да, вот и ДК Ильича, Московские ворота. Проспект расширился, и боярыня, лихо обогнав маршрутку, резко прибавила скорость. А впереди – Олег Иваныч это отчетливо видел – перекрывая весь проспект, в ряд, не торопясь ехало пять или шесть милицейских уазиков, желтых, с синими полосами и мигалками. Расстояние между ними – с полметра. Не проскочишь! А Софья так и гнала, не снижала скорость. Тормози! Тормози! Олег Иваныч сам уже нажал на тормоз и успел-таки. Машина лишь ударила в бампер идущего впереди «козла». В решетчатое оконце задней дверцы, там, где размещался отсек для задержанных, удивленно выглянуло лицо. Олег Иваныч отшатнулся. Это было лицо Олексахи!

– А? Что? Ах это ты, Марко. Что, уже? Все в порядке? Ну, хорошо. Спи.

Олег Иваныч сел на ковре, попил воды из кувшина. А перед глазами так и стояло лицо Олексахи. За решеткой. К чему бы сон?

Олег Иваныч прошелся по ковру к окну, выглянул. Словно бы кто-то бормочет там, во дворе. Точно!

У стены дома, лицом к луне, сидел на корточках один из берберов и что-то тихо говорил себе под нос. Тихо, но довольно зло. Отрывисто, резко. Не замыслил ли что худое?

Олег Иваныч переместился поближе к дверному проему, затянутому куском плотной ткани. Потом подумал и разбудил Марко.

– Ну-ка, послушай…

– Горюет. О каком-то Али. Называет его «бедным братом» и обещает отомстить.