Воевода заморских земель - Посняков Андрей - Страница 57

Ближе к вечеру, на вершине теокалли готовились к жертве в храмах Тлалока и Уицилапочтли. Младшие жрецы, пропахшие кровью, протирали жертвенники, раскладывали острые ножи из обсидиана, готовили парадное облачение – накидки из человеческой кожи. Приготавливая, весело судачили – о видах на урожай, о веселых доступных девицах, привезенных позавчера купцами-почтека, о жертве – вырвут ли именно сегодня сердце белого юноши, что давно уже томился в храмовой темнице, или оставят для следующего, более серьезного праздника – праздника урожая?

– Я бы оставил, – пробуя остроту ножа пальцем, безапелляционно заявил один из жрецов – молодой парень с большим, каким-то лягушачьим ртом. – На день Цветов хватит и парочки пупереча или отоми.

– Не скажи, Тшалак, – возразил его напарник, тощий болезненного вида парень. – Веселого Шочипилли тоже обижать нельзя. Неужели ж тебе не нравится сегодняшний праздник? По мне – так очень! Сколько октли мы сегодня выпили? И еще выпьем, слава Шочипилли.

– Оба вы не правы, – выслушав обоих, сказал третий жрец, чуть постарше остальных, недавно зашедший снаружи через западный вход. – В любом случае сердце бледнолицего достанется Уицилапочтли, что сейчас, что потом, на празднике урожая. Так что не спорьте, спорщики. Лучше вознесите хвалу Уицилапочтли за нашу счастливую жизнь.

– О, это ты верно придумал, славный Тлакетль!

Накинув черные одежды, жрецы повалились на колени перед изображением своего жестокого бога и, расцарапав лица ногтями, негромко запели какой-то гимн.

– Кстати, знаете, чем сейчас занимаются наши соседи, жрецы Тлалока? – после окончания гимна негромко поинтересовался жрец. Двое других отрицательно качнули головами.

– Пьянством, вот чем! – усмехнулся Тлакетль. – Не боятся ни Тлалока, ни главного жреца. Им кто-то принес несколько кувшинов октли, и знаете, где они его спрятали на всякий случай? Ни за что не догадаетесь – вылили в священный сосуд для жертвенных сердец!

– О, святотатцы… Впрочем, наверное, в такой праздник – можно. Интересно, кто этот добрый человек, что принес тлалокцам октли?

– И я так думаю, что можно, – кивнул Тлакетль. – Все-таки – день цветов. Только, вряд ли так считают старшие жрецы. – Он усмехнулся и пояснил, что «те недоумки», жрецы Тлалока, уже никак не могут допить откли до дна и не знают, что делать. Вылить – опасно, пахнуть будет на всю теокалли.

– Вылить? Вот койоты! – Тшалак грязно выругался. – Это ж надо додуматься.

– И вылили бы, коли б я к ним не зашел. – Тлакетль горделиво выпятил грудь. – Обещал, что поможем. Ведь поможем, ребята, а?

– Запросто! – враз оживились молодые жрецы. – Сколько у них там не выпито? Щас!

– Ну, пошли тогда. – Тлакетль потер руки. – А то пока собираемся – и в самом деле выльют, с этих койотов станется!

– А…

– Да никто сюда раньше ночи не придет… А если и будут искать, скажем – за жертвенными ножами ходили, старые-то все искрошились.

– Точно – искрошились! – Схватив тяжелый обсидиановый нож, Тшалак с размаху хрястнул его об пол, так, что во все стороны полетели осколки. – Это ты хорошо придумал, Тлакетль! – одобрительно заявил он. – Я всегда знал, что голова у тебя варит.

Польщенный Тлакетль усмехнулся. Побросав ножи, молодые жрецы вышли из храма и, пройдя несколько шагов, оказались у входа в бело-голубой храм Тлалока, где их уже ждали веселые от выпитого коллеги. В храме Тлалока, как и в храме Уицилапочтли, как и во всех других храмах, тяжело пахло кровью. Они вовсе не были жестоки, эти молодые парни – жрецы, просто это была их жизнь, и другой они не знали. Стоя у восточного входа в бело-голубой храм Тлалока, за пьянством жрецов одобрительно наблюдала фигура в черном плаще из перьев. Такой же капюшон был надвинут на самые глаза, впрочем, половину лица незнакомца и так закрывала золотая маска ягуара.

Вот уж не знали младшие жрецы, что в то самое время, как они вожделенно нагнулись к жертвенному сосуду с октли, на первую из ста четырнадцати ступеней теокалли опустилась нога главного жреца Асотля. Вслед за главным жрецом на пирамиду поднималась целая процессия: помощник, похожий на общипанную ворону Таштетль, пара воинов-«ягуаров» и старый знакомец-шпион Тускат в сопровождении двух бледнолицых – кряжистого густобородого мужика со звероватым взглядом и молодого кругломордого парня.

– Ой, страшно мне чего-то, дядька Матоня! – поднимаясь, стонал кругломордый. – И чего они нас на эту громадину тянут?

– Молчи, глупой, – угрожающе шептал Матоня. – Если б убить хотели – давно б убили. Нужны мы им зачем-то.

– Нужны, нужны, – обернувшись, ободряюще кивнул Тускат. – Просто главный жрец Асотль желает беседовать с вами в более спокойной обстановке.

Сто потов сошло с Матони и Олельки Гнуса, пока поднялись на вершину, а жрецы и Тускат ничего, даже не запыхались ничуть, видно частенько тут поднимались, проклятые.

На плоской вершине теокалли стояли два храма, жрецы свернули к левому, красному, с белыми черепами и входом в виде раскрытой пасти змеи.

– Ой, любят они гадов, дядька Матоня, – кивнув на змею, зашептал Олелька. – А каменья-то в глазах, ишь, так и играют! Дядька Матоня, да то ж самоцветы ценности неписаной! Вот бы выковырять как-нибудь ночкой, а? Враз обогатились бы!

– Погодь. Может статься – и выковыряем, – обернувшись, тихо произнес Матоня и засмеялся.

Впрочем, так и не выковыряли. Уже на следующую ночь опередил их знаменитый теночтитланский вор Койот со своими людьми.

Вошедшие в храм жрецы вышли оттуда с обескураженным видом.

– Да куда ж они все подевались? – изумленно пожимал плечами Таштетль. – Я ведь предупреждал, чтоб сегодня пораньше пришли. Эй, Тлакетль, Тшалак, где вы?

– Мы здесь, уважаемые! – откуда-то со стороны послышались крики. – За ножами к соседям ходили.

Появившиеся младшие жрецы низко склонились перед Асотлем.

– Пьянствовали поди? – грозно принюхался тот. – Ох, найду я на вас управу! Ладно. Давайте быстро сюда жертвенные колючки и листья.

Младшие жрецы опрометью бросились выполнять приказание. Тшалак от усердия даже запнулся о жертвенный камень, хорошенько приложившись лицом к каменной кладке.

– А теперь подите прочь, – получив острые колючки и широкие, бархатистые на ощупь листья, приказал младшим жрецам Асотль.

– Стойте у края теокалли вместе с воинами и никого сюда не пускайте, – напутствовал их Таштетль. – Никого, кроме военачальника Тисока. Что-то он задерживается, неужто тоже пьянствует?

– Тисок не пьянствует. Тисок был занят важным государственным делом, – прогремел под сводами храма Уицилапочтли громовой голос военачальника. С надменным лицом, в плаще из разноцветных перьев, Тисок приблизился к жрецам и, взяв в руки колючки, как и все остальные, принялся ожесточенно царапать себе щеки. Капли крови падали на мягкие листья – то была жертва, угодная богу.

– Дядька Матоня – что ж, и нам эдак царапаться? – округлив глаза от страха, прошептал Олелька. Матоня ничего не ответил, лишь махнул рукой. Впрочем, похоже, пока никто не обращал на них никакого внимания.

Закончив молитву, собравшиеся приступили к делу.

– Я давно хотел поговорить с тобой, славный Тисок, – улыбаясь, начал беседу Асотль. – Наш тлатоани, великий Ашаякатль, слишком стар и немощен – нет славных битв и алтари богов Теночтитлана стонут без крови жертв. Солнце может остановиться, если так пойдет и дальше. Вся надежда на тебя, славный Тисок… – Жрец испытующе посмотрел на военачальника. – Ты… Ты должен быть следующим тлатоани! Ты, и никто другой.

Тисок вздрогнул, ноздри его породистого носа хищно раздулись, как у хищника, почуявшего добычу. Асотль говорил то, о чем сам Тисок давно думал, не признаваясь даже самому себе.

– Все жречество Уицилапочтли, Тескатлипока и Кецалькоатля поддержит тебя, о славный Тисок! – по-змеиному улыбаясь, говорил сладкие речи жрец. – А это – великая сила. Ты же должен будешь совершить далекие походы и привести из дальних стран тысячи жертв, первыми из которых будут пупереча, отоми и их союзники белокожие «новгородчи».