Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 76

– Дорога кишит пруссаками, – сказал хозяин. – Поторапливайтесь, лезьте на чердак.

– Скорее на чердак, – эхом отозвалась его жена.

Они вдвоем подвели меня к приставной лестнице. В это время в дверь громко постучали. Как вы понимаете, я не стал мешкать: в считанные секунды взлетел наверх и протиснулся в люк. Крышка люка захлопнулась за мной. Секунду спустя я услышал в комнате под собой немецкую речь.

Я очутился в длинной мансарде, верх которой формировали стропила крыши. Мансарда находилась над самой харчевней. Сквозь щели в полу я мог видеть кухню, гостиную и питейный зал. Окон не было, но, поскольку дом сильно обветшал, а в крыше отсутствовала черепица, здесь было довольно светло. Чердак был завален соломой и всяческим хламом. В одном углу высилась целая груда пустых бутылок. Кроме люка, через который я забрался, больше не было ни окон, ни дверей.

Я уселся на кучу соломы, чтобы прийти в себя, собраться с мыслями и обдумать свои планы. То, что пруссаки добрались до поля боя раньше, чем наши резервы, очень осложнило ситуацию. Но, кажется, пруссаков было не больше корпуса. Один корпус не сможет переломить исход битвы, тем более что нашими храбрецами командует сам император. Он побьет англичан при любом раскладе.

Лучшее, что я мог сделать, – это оставаться в укрытии до тех пор, пока пруссаки не пройдут, а затем найти Груши и передать ему приказ. Если он прекратит преследовать пруссаков, а вместо этого атакует тылы англичан, наш успех обеспечен. Судьба Франции зависела от моей выдержки и рассудительности. Вы знаете, друзья, что подобное происходило не в первый раз. У меня не было оснований сомневаться в себе: ни выдержка, ни рассудительность еще ни разу не подводили меня. Безусловно, император сделал правильный выбор: я лучше всех подходил для выполнения задания. «Лучшим из курьеров» назвал он меня. Я оправдаю его доверие.

Было очевидно, что я не смогу ничего сделать, пока не пройдут пруссаки. Мне оставалось сидеть на чердаке и наблюдать за ними. Эти люди не вызывали во мне симпатий, но вынужден признать, что они отличались отменной дисциплиной. Ни один солдат не вошел в харчевню, хотя губы их были покрыты толстым слоем пыли и они чуть не падали от усталости. Те, кто постучались в дверь, внесли в дом раненого товарища. Оставив его внутри, они тотчас вернулись и заняли место в строю. В дом внесли еще несколько раненых. Молодой хирург, совсем еще юноша, остался присматривать за ними.

Полюбовавшись на раненых пруссаков сквозь дыры в полу, я обратил внимание на отверстия в крыше, через которые открывался превосходный вид на то, что происходило снаружи. Прусский корпус все еще двигался вперед. Было очевидно, что они проделали нелегкий переход: лица солдат были измождены, грязь укрывала их сверху донизу – они спотыкались и падали на скользкой, покрытой грязью дороге, но при этом не теряли присутствия духа. Солдаты весело тянули и толкали глубоко увязшие в грязь, тяжелые орудия там, где это было не под силу сделать лошадям. Офицеры разъезжали верхом вдоль колонны, ободряя наиболее старательных и наказывая нерадивых ударами.

Все это время спереди, из-за леса, доносился такой грохот сражения, как будто с огромной высоты низвергается гигантский водопад, в который слились все реки земли. Длинный шлейф дыма расстилался над деревьями. Офицеры, с запекшимися губами, указывали на него саблями и хриплыми голосами давали приказы. Покрытые грязью люди рвались в бой. Целый час двигалась колонна мимо меня. Я решил, что авангард пруссаков уже столкнулся с передовыми частями Марбо, а следовательно, император знает об их появлении.

Неожиданное событие прервало мое монотонное ожидание. Я сидел у своей амбразуры и готов был поздравить себя с тем, что корпус почти прошел и дорога вскоре будет свободна, как внизу разразилась громкая перебранка по-французски.

– Ты никуда не пойдешь! – кричал женский голос.

– Говорю тебе, пойду, – раздался в ответ мужской голос и послышались звуки потасовки.

Я немедленно прильнул к отверстию в полу.

Коренастая хозяйка дома, словно сторожевой пес, заслоняла собой лестницу, в то время как юный германский хирург, белый от гнева, пытался забраться наверх. Несколько солдат, которые вышли из прострации, сидели на полу в кухне и наблюдали за перебранкой с безучастным видом. Хозяина дома нигде не было видно.

– Там нет никакого ликера, – сказала женщина.

– Мне не нужен ликер. Я хочу подстелить раненым солому. Они не должны лежать на кирпичном полу, когда наверху есть солома.

– На чердаке нет соломы.

– Что же там есть?

– Пустые бутылки.

– Что-нибудь еще?

– Нет.

На мгновение мне показалось, что хирург оставил свое намерение, но один из солдат указал наверх. Из обрывочных фраз, которые я смог разобрать, следовало, что солдат увидел пучки соломы, торчащие между досок. Женщина протестовала напрасно. Двое раненых сумели подняться на ноги и оттащить ее в сторону. Тем временем лекарь взобрался по лестнице, открыл люк и протиснулся на чердак. Как только он открыл дверь, я успел спрятаться за ней. Но, к несчастью, юный немец закрыл люк за собой, и мы оказались лицом к лицу. Никогда я не видел, чтобы человек был так поражен.

– Французский офицер, – выдохнул он.

– Тсс, – прошептал я. – Ни слова.

Для вящей убедительности я вытянул из ножен саблю.

– Я не военный, – сказал юноша. – Я доктор. Почему вы угрожаете мне саблей, ведь я не вооружен?

– Я не желаю причинить вам вреда, но должен позаботиться о себе. Я прячусь здесь.

– Шпион?

– Шпион не станет носить военный мундир. Шпионы не служат в армии. Я по ошибке попал сюда и спрятался на чердаке, ожидая, пока пруссаки пройдут. Я не причиню вам вреда, если вы не причините вреда мне. Дайте слово, что никому не обмолвитесь о моем присутствии на чердаке, иначе останетесь здесь навсегда.

– Опустите саблю, сир, – сказал лекарь. В его глазах я заметил дружелюбные огоньки. – Я поляк по рождению и не испытываю враждебных чувств ни к вам, ни к вашему народу. Я исполняю свой долг по отношению к пациентам, но не обязан делать ничего более. Пленение гусара не входит в мои обязанности хирурга. С вашего позволения я спущу эту связку сена вниз, чтобы раненым было удобнее лежать.

Я хотел было потребовать клятву, но затем рассудил, что если человек не говорит правду, то соврет и под присягой. Лекарь открыл люк, сбросил вниз достаточно сена, затем спустился по лестнице, предварительно закрыв за собой дверь. Я с волнением наблюдал за ним. Хозяйка дома тоже не сводила с него глаз. Но юноша ничего не сказал, а занялся своими пациентами.

К этому времени я был уже уверен, что весь корпус прошел, и направился к отверстию в крыше, решив, что путь свободен, не считая нескольких отставших, на которых не стоит обращать внимания. Действительно, первый корпус прошел, и я видел, как последние пехотинцы скрылись в лесу. Но представьте себе мое отчаяние, когда из дальнего леса показался второй корпус, не менее многочисленный, чем первый. Не оставалось сомнений, что вся прусская армия, которая, по нашим предположениям, разгромлена при Линьи, очень скоро атакует наш правый фланг, а Груши попал впросак каким-то нелепым образом. Приблизившийся рев пушек возвестил, что прусские батареи, проехавшие мимо меня, уже в бою. Представьте, в каком ужасном положении я оказался! Проходил час за часом, солнце клонилось к западу. А эта чертова избушка, в которой я укрылся, была островком среди бурного потока врагов. Мне крайне срочно необходим был маршал Груши, а я не мог и носа высунуть из харчевни, чтобы тут же не оказаться в плену. Можете себе представить, как я сыпал проклятиями и рвал на себе волосы. Как мало мы знаем о том, что ждет нас впереди! В то самое время, когда я проклинал судьбу, она готовила мне испытание гораздо более возвышенное, чем доставить приказ Груши. Мне бы никогда не выпала подобная честь, если бы я не застрял в маленькой избушке, спрятанной на опушке Парижского леса.