Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 102

102

АМАНДА БЕРЕНГЕР[267]

Перевод А. Косс

Удар

Удар пришелся точно — прямо в душу, внезапный и слепящий, словно солнце, недвижное, кровавое, немое, — и негде скрыться, некуда уйти от яростного света. Я б хотела уснуть, оставить вещи, позабыть багаж и развернуть, как простыню, дорогу без конца. Но я держусь. Я научусь смотреть не щурясь в пламя. Попробуй-ка сорви цветок-огонь. Наверное, ресницы я спалила и радость и спалила все в себе до самого нутра. Ну что же, дайте мне золу никчемно прожитого лета, его венок, сухой и облетевший, дар телу, обреченному любви.

Дороговизна

Спокойно и неумолимо сжимается кольцо молчанья, как предвозвестие всеобщей забастовки, но в то же время вверх по венам с хитрой миной карабкается благосостоянье, то гасит свет, то буйствует в огнях поглядывая вниз, в колодезь бездушный лифта. Как трудно в наше время содержать такую отчуждаемую собственность, как сердце, и трудно прокормить беднягу небесной сказочкой, привязанной, как птица, к мачте, плывущей по теченью. Не хватает зарплаты, бессонница мечется, роется в карточках на продукты первой необходимости, ищет сон, настоящий сахар, ищет ларьки, где отпускают свободно славу, муку, соль и, разумеется, куриные потроха на вес, килограммами, чистые и нетленные. И стоит горе своей горечи, и стоит горя — но все-таки стоит — добраться до непривычной вершины. Но кто отважится полететь на этом пылающем вертолете, чтоб только коснуться тучи, несущейся вдаль? Тот, кто рискнет, скорежится и сгорит, ибо таково милосердие сегодняшнего дня, праздного и бесконечного.

ИДЕА ВИЛАРИНЬО[268]

Перевод С. Гончаренко

Небо, небо

Мир затопила черная лавина. Крутая полночь. И земля пустынна. И тени мертвых шепчутся во мраке… Но в темноте над храмом Магдалины вдруг расцветают огненные маки, и чудный свет струится по долине… О, подарите розу Магдалине! Она, она, голодная блудница! Готовая на все за корку хлеба… Затоптанная в грязь… О небо, небо! Ей суждено с тобою было слиться… Гримасой перекошенные лица и тычущие пальцы… Нас одною сейчас объединила ночь виною. Сейчас мы все готовы повиниться. Мы в этот час готовы плакать, где бы он нас ни заставал… О небо, небо! Но эта ночь не вечно будет длиться. И на рассвете просветлеют лица, и память снова зарастет корою… А ночь придет с одной на всех виною.

Бедный мир

А вдруг его убьют, и, на куски развален, взорвавшийся, как паровой котел, он будет стынуть — кладбище развалин испепеленных городов и сел, из мирозданья вычеркнут навечно: как мокрой губкой стертый напрочь мел… А может, безрассудны и беспечны ему другой готовим мы удел: его очистят. Попросту очистят И жизнь спадет, как падает парик. И будет лысый шар, крутясь лучиться В сиянии — прекрасен и велик. А выражаясь менее красиво, хоть этот слог для некоторых груб, по их вине он будет плыть, как синий, раздутый, разлагающийся труп.

ИДА ВИТАЛЕ[269]

Перевод Т. Макаровой

Конец праздника

Накрыт надеждой стол существованья. Вода, плоды, вино, мечты и хлеб, любовь — цены немалой! — на тарелках, — все будет страхом, даром, и тревогой, и ежедневным праздником, и долгом на срок, который угадать нельзя; и теплая посуда перед нами, и спутница, и беззаботный голод… Но вот однажды скажут: день настал, плоды земные кончились… Назавтра вы на столе найдете на рассвете ненужные вам сущности вещей, и хлеб сомненья, и пустые кубки, в которых время нехотя жалеет о том, что было, и невыносимость безвкусного и пресного безделья, и тающую тучу слов чужих, наш прах и пыль кропящую без пользы.

Ежедневные обязанности

О хлебе помни и о темном воске, которым стол для блеска натирают, корицу не забудь и весь набор необходимых специй. Поспешай, и исправляй, и бодрствуй, и свершай неукоснительно обряд домашний. Найди опору в соли, и в муке, и в меде, и вине, тебе не нужном, выдавливай природу из себя, горячий вопль мятущегося тела. Сшивай иглою с бесконечной ниткой кусок с куском разорванного неба, ткань с тканью, вечер с вечером, мечту с мечтою горько-сладкой. Пусть клубок в твоих руках кружится бесконечно, как ты сама кружишь в хитросплетеньях иного лабиринта. Не стремись, не опьяняйся мыслями, пряди. Что проку вспоминать былое, в мифах искать спасения? Ты — Ариадна[270], которой нет награды и которой корона никогда не суждена.