Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 66

66

Последний вечер

Перевод А. Гелескула

Заря вечерняя, холодная прозрачность, разгадка жизни и загадка смерти, родная, словно пламя очага, и чистая, как снег воспоминаний, сестра моя! Не твой ли сон нездешний светился в именах моих надежд, в листве моих дорог? Какой росою ты веки мне кропила? Неужели тебе нужны, как дерево огню, мои порывы смутные, обломки моих крушений, образы ночные, рожденные задумчивым рисунком танцующего пламени? Неужто и эти крохи выпросило время, которое уводит горизонт и провожает нищий на коленях? О сердцевина неба и души, подруга сиротливая моя, разгадка жизни, плод ненареченный! Холодная и вещая заря, вечерняя заря, снежинка смерти!..

Хосе Клементе Ороско. «Рабочий класс».

Фреска из национальной подготовительной школы в Мехико.

1922–1927 гг.

РОБЕРТО ФЕРНАНДЕС РЕТАМАР[175]

Перевод П. Грушко

Мужчина и женщина

— Кто 6 это мог быть?

— Мужчина и женщина.

Тирсо де Молина Если мужчина и женщина проходят по улицам, которые только им и видны, по окраинным улицам, впадающим в сумерки, в бриз, в океан тишины, с древним или современным пейзажем, больше похожим на музыку, чем на пейзаж, если там, где ступают они, вырастают деревья и глухая стена начинает сверкать, как витраж, если лица им вслед поворачиваются, словно завороженные звонкой трубой или пестрым шествием фокусников, окруженных толпой, если при виде мужчины и женщины кварталу горластому не до речей: замирают качалки у дома, и падают на мостовую связки ключей, и одышки становятся вздохами, то все это не оттого ль, что любовь настолько редка, что увидеть ее — словно почувствовать сладкую боль, обмереть, задохнуться, загрустить, не поверить глазам, словно услышать наречье, на котором когда-то разговаривал сам, от которого что-то такое осталось на кончике языка — что-то на шепот похожее, на шепоток, шорох замершего шепотка?..

Все те, кто женится в костюмах напрокат…

… они все утро были королями…

Рембо Все те, кто женится в костюмах напрокат, забыв при этом обо всем на свете, обычно забывают и о том, что через два-три дня весь этот ворох княжеских одежд, сопутствующих болтовне вечерней и плачу неизбежному невесты, необходимо возвратить как можно меньше мятым. (Об этом буквами аршинными вещало предупрежденье на стене конторы.) Зато взамен им будет что припомнить: как ни крути — пять или шесть часов они себя счастливыми считали, вышагивая в первозданных платьях и побледнев до белизны перчаток, она — медлительная, под надзором строгим, а он — донельзя радостный, хотя так до конца и не ушили спину и чуточку морщит плечо…

Смена

(1 января 1959 года)

Мы, пережившие друзей, — кому обязаны мы жизнью? Кто за меня погиб в застенке? Кто пуле, метавшей в меня, свое подставил сердце? Над кем из павших я стою? В моих костях чьи кости ноют? Чьи выколотые глаза глядят из-под моих бровей? И чьей рукой сейчас пишу я (ведь я пишу чужой рукой!) вот эти рваные слова, — я, переживший тех, кто умер?!

ФАЙЯД ХАМИС[176]

Перевод В. Столбова

Млечный путь

Млечный Путь осыпается с темно-лиловых небес на деревья. На кошках бродячих, на желтых огнях, на вине и на хлебе какая-то тайна лежит. Бесконечными кажутся улицы в светлом тумане. Это ткет паутину из хлопьев гигантский паук. Это ночь подняла паруса, как готовый к отплытью фрегат. Это снега дыхание в сердце мое ворвалось, отметая с души прах осенней опавшей листвы. За ночь снег занесет закопченную землю Парижа, и проснусь и увижу в окно потрясающую белизну. Может, голубь иззябший прижмется крылами к стеклу. Но зимы красоту я пойму только после того, когда в белые бездны подушки моей упадет твоих грубых волос серебристая тьма.

О потерянном кашне

Это было кашне цвета старинного золота, оно сопровождало меня по жизни в течение трех лет, трех лет нищеты и славы, любви и ненависти, трех лет одиночества на улицах, темных и узких, как гроб, пока струи дождя чертят зеленоватые линии на бронзовых лбах монументов. Это кашне цвета старинного золота, купленное в тумане Генуи (за пятьсот лир, при въезде в Европу). Кашне — знамя свободы, поэзии знамя. В мире стертых камней, где человек тщетно и непрестанно обновления алчет, чтоб только не стариться, чтоб только не умереть… Это кашне цвета собаки с улицы Висконти. (На этой улице вечно идет либо дождь, либо снег.) Я только что потерял его, оно осталось там, позади, а с ним и частица моей юности. И это сегодня, когда сырость поселилась в стенах, когда ночь проникает повсюду и с нею холодная дрожь обнаженных ветвей.