Северное сияние (др.перевод) - Пулман Филип - Страница 64

Ответ был: своего отца.

Она спросила о подробностях и узнала, что Йофур, тогда молодой медведь, во время своей первой охотничьей экспедиции во льдах столкнулся с одиноким медведем. Они поспорили и подрались, и Йофур убил его. Позже, когда Йофур узнал, что это был его отец (медведей воспитывают матери, и они редко видят отцов), он скрыл правду. Никто не знал об этом, кроме Йофура.

Она спрятала алетиометр и задумалась: как ему это сказать.

— Польсти ему! — шепнул Пантелеймон.

— Ему только это и нужно.

Лира открыла дверь. Йофур Ракнисон ждал ее, и на его морде написано было хитрое торжество, несколько опасливое нетерпение, алчность.

— Ну?

Она встала перед ним на колени, наклонила голову и коснулась лбом его левой лапы, более сильной, потому что все медведи левши.

— Простите меня, Йофур Ракнисон! Я не знала, что вы такой могучий и великий!

— Что такое? Отвечай на мой вопрос!

— Первым, кого вы убили, был ваш отец. Я думаю, что вы новый бог, Йофур Ракнисон. Иначе быть не может. Только у бога хватило бы сил на это.

— Ты знаешь! Ты видишь!

— Да, потому что я деймон, я же говорю.

— Скажи мне еще одно. Что обещала мне леди Колтер, когда была здесь?

Лира снова ушла в пустую комнату и получила у алетиометра ответ.

— Она обещала вам, что уговорит Магистериум в Женеве дать согласие на то, чтобы вас окрестили по-христиански, хотя тогда у вас не было деймона. Боюсь, что она этого не сделала, Йофур Ракнисон, и, честно говоря, не думаю, что они согласились бы, раз у вас нет деймона. Я думаю, она это знала и сказала вам неправду. Но если я стану вашим деймоном, вы могли бы окреститься, если бы захотели, — тогда никто не посмел бы спорить. Вы могли бы потребовать этого, и они бы не смогли отказать.

— Да… Верно. Она так сказала. Верно, слово в слово. И обманула меня? Я ей верил, а она меня обманула?

— Да, обманула. Но теперь это не имеет значения. Извините меня, Йофур Ракнисон. Надеюсь, вы не рассердитесь, если я скажу, что Йорек Бирнисон всего в четырех часах отсюда, и, может быть, лучше предупредить вашу охрану, чтобы они не нападали на него, как им полагается по службе. Если вы намерены сразиться с ним за меня, его надо пропустить к Дворцу.

— Да…

— И, когда он придет, мне, наверное, лучше притвориться, будто я принадлежу ему, и сказать, что я заблудилась или что-нибудь такое. Он не догадается. Я притворюсь. А вы скажете медведям, что я была деймоном Йорека, а потом стала вашим, когда вы его победили?

— Не знаю… Как мне поступить?

— По-моему, об этом пока не стоит говорить. Когда мы будем вместе, вы и я, тогда мы подумаем, как быть, решим, как лучше. А сейчас надо объяснить всем медведям, почему вы намерены сразиться с Йореком, как с полноправным медведем, хотя он отверженный. А то они не поймут, нам надо объяснить причину. Конечно, они все равно сделают так, как вы прикажете, но если узнают причину, то будут еще больше восхищаться вами.

— Да. Что же мы им скажем?

— Скажите им… Скажите: чтобы полностью обеспечить покой вашему королевству, вы сами вызвали Йорека Бирнисона на бой, и победитель будет править медведями вечно. Понимаете, если это будет выглядеть так, как будто он пришел сюда по вашему вызову, а не по своей воле, это произведет на них впечатление. Они подумают, что вы можете вызвать его откуда угодно. Они подумают, что все в ваших силах.

— Да…

Огромный медведь был у нее в руках. Лиру пьянило ощущение своей власти, и, если бы Пантелеймон не куснул ее за руку, чтобы напомнить ей, в какой они опасности, она могла бы совсем потерять чувство меры.

Но она опомнилась и, почтительно отступив, стала наблюдать, как медведи по указаниям возбужденного Йофура готовят поле боя для Йорека Бирнисона. Между тем Йорек спешил сюда, ничего об этом не зная, и она только об одном думала: как предупредить его, что спешит он на смертный бой.

Глава двадцатая

БЕЗ ПОЩАДЫ

Схватки между медведями были делом обычным и велись в соответствии с определенным ритуалом. Но убийством они заканчивались редко, по большей части случайно или же когда один медведь неправильно истолковывал сигналы другого, как это произошло с Йореком Бирнисоном. Умышленные убийства, такие, как убийство Йофуром его отца, были еще большей редкостью.

Но иногда обстоятельства складывались так, что единственным способом разрешить спор была битва не на живот, а на смерть. Для этих случаев был предусмотрен особый церемониал.

Когда Йофур объявил, что прибывает Йорек Бирнисон, боевую площадку выровняли и подмели, а из огненных шахт явились оружейники, чтобы проверить доспехи Йофура. Осмотрена была каждая заклепка и крепление, пластины отшлифованы мельчайшим песком. Не меньше внимания уделили когтям: позолоту стерли, и каждый пятнадцатисантиметровый коготь был заточен до убийственной остроты. Лиру, наблюдавшею за этими приготовлениями, мутило от страха: о Йореке Бирнисоне не позаботится никто; он уже почти сутки идет по льдам без отдыха и пищи; возможно, он был ранен при аварии. И не ведает о том, что она подстроила этот бой. Один раз, после того как Йофур проверил остроту когтей на только что убитом морже и располосовал его шкуру, как бумагу, а силу удара проверил на черепе моржа (два удара, и череп лопнул, как яйцо), Лира была вынуждена извиниться перед ним и ушла, чтобы поплакать в одиночестве.

Даже Пантелеймон, всегда умевший развеселить ее, не сказал ничего утешительного. Единственное, что ей оставалось, — посоветоваться с алетиометром. Йорек в часе отсюда, сказал он, и еще раз — что она должна положиться на него, и, кажется (понять это было труднее), попенял ей на то, что она задает один и тот же вопрос дважды.

К этому времени о предстоящем поединке прослышали все медведи, и вокруг боевой площадки собралась толпа. Медведи высокого ранга заняли лучшие места, и особое место выгородили для медведиц, включая, конечно, жен Йофура. Медведицы особенно интересовали Лиру, она мало о них знала, но сейчас не время было слоняться и приставать к ним с расспросами. Она держалась поблизости от Йофура Ракнисона, наблюдала за тем, как придворные утверждают свое превосходство над рядовыми медведями, не дворцовыми, и пыталась угадать значение разных плюмажей, значков, регалий, украшавших каждого из них. Некоторые из самых важных носили кукол наподобие королевского тряпичного деймона — вероятно, в надежде снискать милость короля, если будут следовать моде, которую он завел.

Она не без злорадства замечала, что после того, как Йофур бросил куклу, они не знают, как им поступить со своими. Тоже бросить? Теперь они в немилости? Как себя вести?

Она видела, что таково преобладающее состояние духа при дворе. Придворные нетвердо знали, кто они такие. В отличие от Йорека Бирнисона, они не были истинными, чистыми, абсолютными медведями: оглядываясь друг на друга и на Йофура Ракнисона, они постоянно находились в неопределенности.

И с нескрываемым любопытством следили за ней. Она смирно держалась вблизи Йофура, ничего не говорила и всякий раз, когда какой-нибудь медведь смотрел на нее, опускала глаза.

Туман рассеялся, воздух стал прозрачным, и это совпало с коротким светлым периодом суток около полудня, когда, по расчетам Лиры, должен был появиться Йорек Бирнисон. Она стояла на утоптанном снежном бугорке у края боевой площадки, дрожа смотрела на побледневшее небо, мечтая увидеть там летучие угловатые фигуры, которые ринутся вниз и унесут ее отсюда; или увидеть сокровенный город Авроры, чтобы спокойно уйти по его широким солнечным бульварам; или увидеть сильные руки Ма Косты, от которых пахнёт на нее уютным запахом тела и кухней.

Только теперь она почувствовала, что опять плачет; слезы замерзали, не успев скатиться с глаз, и приходилось отдирать их с болью. Ей было страшно. Медведи не плачут; они не могли понять, что с ней происходит — это было какое-то человеческое отправление, бессмысленное. И конечно, Пантелеймон не мог успокоить ее, как обычно, хотя она все время держала руку в кармане, обнимая его мышиное тельце, а он тыкался носом в ее пальцы.