Ликабет. Книга 2 (СИ) - Балашов Владимир Анатольевич - Страница 18

Глава 5

Отряд вышел на тропу идущую вдоль реки в сторону Визургия и направился к основному лагерю. Буховцев ехал молча, смотрел по сторонам и вспоминал лицо Альгильды и ее загадочный взгляд. Воспоминание было приятным, как и странное чувство, которое он испытывал. Давно забытое чувство. Нечто подобное было в далеком детстве, когда в школе он был влюблен в одноклассницу Марину. Нет, щенячьего восторга, первой детской влюбленности у него не было, было лишь легко и приятно на душе. Евгений Андреевич говорил, что для романов всегда есть место, но как это все не во время. Не до этого ему сейчас, хотя скрывать нечего, девочка ему понравилась. Было в ней нечто, что ценят мужчины во все времена. Какая?то необъяснимая, притягательная женственность. В той же умнице Татьяне, например, этого не было, как не было и во многих других, попадавшихся ему на коротком жизненном пути. Ладно, хватит об этом — прекратил Валерий размышления. Скорее всего, все это последствия его воздержания. Приеду в лагерь, нужно будет все — таки сходить к лупиям. Выберу поприличнее. Или лучше в основном лагере, там выбор больше, однако и обслуживают они два легиона. От такой дилеммы Буховцев расхохотался. Ахилл посмотрел на него озадаченно.

— Сколько ей лет — спросил Валерий

— Туснельде?

— Альгильде, Филаид. Туснельду я оставляю тебе. Видел, как она на тебя смотрела.

Эллин коротко рассмеялся.

— Заметно.

— Только слепой бы не увидел.

— Я знаю ее три года, с тех пор как в первый раз увидел достойного Сегеста, но не ожидал, что она подрастет, и станет подобна Афродите, а Альгильде восемнадцать или девятнадцать лет, точнее не скажу. У германцев точно такие вещи знает лишь близкая родня, для постороннего скажут — родилась столько?то лет назад. Хорошо если назовут время года.

— Они говорят по — латыни как римлянки — удивился Буховцев.

— Сегест нашел им хорошего учителя. В его доме многие говорят по–латыни. В германцах, как и во всех варварах много страстей, но есть среди них и истинно разумные люди, Сегест один из них. Он один из немногих вождей был в Риме и знает, что представляет из себя цивилизованный мир и великий город.

— Туснельда теперь свободна — заметил Валерий и сразу пожалел о сказанном. Ему вспомнилась история Туснельды и Арминия, и он абсолютно не хотел, чтобы Ахилл питал иллюзии в этом безнадежном деле. Добром для него это не кончится. Филаид печально вздохнул.

— Я думал об этом. Возможно, Сегест был бы согласен, но здесь все не просто Марк. Туснельда слишком важна в расчетах местных вождей.

— А Альгильда?

— Не знаю, какие планы у Сегеста на дочь Веамильда, но могу тебе сказать, что ее красоту заметил не ты один — рассмеялся эллин.

— Кто еще? — как можно безразличнее спросил Буховцев, но это известие его больно кольнуло.

— Я знаю, что сын Сегеста, Сегимунд уговаривал отца выдать ее замуж за него. Сегест отказал, но Сегимунд до сих пор сторожит ее как цепной пес. Да и другие есть. Наш знакомый Тит Постумий в прошлом году тоже был полон страсти, только не учел, что девы херусков, хотя и слушают сладкие речи, но всегда поступают по своим желаниям. Правда, всю зиму он рассказывал, что уже почти добился ее благосклонности.

— Вот козел — вырвалось у Валерия.

— Что ты сказал? — не понял Ахилл.

Только сейчас Валерий понял, что фраза была произнесена по–русски.

— Так ругань, на варварском языке.

— Корвус не забивай себе голову. Приедем в лагерь, сходишь к лупиям, и все пройдет.

Буховцев хмыкнул.

— Знаешь, я уже думал об этом — и они задорно рассмеялись.

До полудня было еще достаточно времени, когда перед отрядом показались стены лагеря.

Было уже часа три по измерениям времени будущего. Душное, июньское пекло сменилось подувшим вдоль реки ветерком, и установилась благоприятная нежаркая погода. Легкое, нежное тепло. Валерий сидел в палатке и готовился к предстоящей пирушке. Капля оливкового масла, размазанная по щетине, и наточенная бронзовая бритва здесь соответствовали крему для бритья и безопасным лезвиям, а крохотная круглая, бронзовая отливка, нормальному зеркалу. Перед этим были легионные бани, где Буховцев смыл грязь и сменил одежды. Теперь он был почти готов к предстоящему приему. Палатки для пира поставили на форуме недалеко от трибунала. Около них уже собрались германцы и сквозь матерчатые стены своей палатки Валерий слышал громкий гогот на незнакомом языке, который только при определенной фантазии можно было принять за немецкий. В лагере вообще царило веселье. Сегодня был Форс Фортуна, один из самых любимых римлянами праздников. Выходной день и сплошные гуляния. День отдыха распространялся также и на легионы. Поэтому канаб был переполнен массово ушедшими в увольнение легионерами, да и в лагере все отдыхали. Накопленные запасы вина сильно поредели, но пьяных видно не было, хотя многие ходили в явно поддатом состоянии. В обычном режиме несли службу лишь караулы.

Валерий уже закончил бритье, когда полог палатки открылся, и в нее заглянул Луций Цедиций. Он посмотрел на Валерия, ухмыльнулся.

— Собирайся Корвус, уже пора, и хватит прихорашиваться, германцам без разницы, тебе на них не жениться.

— Иду Луций, иду — рассмеялся Буховцев — присмотри мне место рядом с трибунами.

То, что идея с местами оказалась неплохой, стало ясно, когда он переступил порог палатки. За длинным столом, плотно уставленным едой с преобладанием фруктов и мясного сидело три десятка германцев и примерно равное им количество римлян. Проходя к своему месту, Валерий приветствовал поднятой рукой легатов Вала и Семпрония, сидевших по правую руку от наместника. Поздоровался с префектом Цейонием и трибунами — латиклавиями семнадцатого и восемнадцатого легионов. С Гаем Коминием и Публием Атилием он коротко познакомился еще по прибытии, и теперь они приветствовали его как старого товарища.

— Корвус иди сюда. Префект просил оставить тебе место. Как дела в девятнадцатом? Старик Эггий все еще бьет всех палкой? — рассмеялся весельчак Коминий.

— Палку не видел Гай, но меч он носит как центурион, так что может, и палку где?то припрятал — он сел рядом с ними и осмотрелся.

К его удивлению, Ахилла посадили рядом с легатами, а Цедиций уселся недалеко от него, между двумя германцами. Рядом с ними сидели Сегест и Сегимунд. Валерий присмотрелся внимательнее к сидящим за столами. Римляне что?то негромко обсуждали, а германцы жизнерадостно, с криками и восклицаниями, беседовали по–своему. Были они в туниках и рубахах, но некоторые, несмотря на жару, сидели в накинутых на плечи меховых плащах. Запахи от херусков шли такие, что впору было затыкать нос. Грязнулями германцы не были и мылись не намного реже римлян, но одевать на пир чистую одежду, и вообще часто менять ее, было не в их правилах. Он мысленно поблагодарил Цедиция за место подальше от германского сборища, иначе у него пропал бы аппетит.

— Гай — обратился Буховцев к Коминию — а где вождь Сегимер и его сын Арминий?

Тот кивнул в сторону Квинктилия Вара.

— По левую руку от наместника.

Валерий присмотрелся. Действительно, напротив легатов сидело двое германцев, на которых он сначала не обратил внимания. Кряжистый пожилой мужик, с сединой в густых, черных как смоль волосах и такой же черноволосый юноша с тонким, умным лицом, окаймленным небольшой бородкой. Одеты они были, как и остальные германцы, в рубахи. Не удивительно, что он их не признал.

— Я слышал, Арминий одевается и выглядит как римлянин?

— Так и было. Я сам удивлен. Представляю, как удивлен наместник — хмыкнул Коминий.

Внезапно появились слуги, разлили по чашам вино, и в палатке воцарилась тишина. Вар встал, провозгласил здравицу в честь императора, его дружно поддержали, выпили. Достали ножи и принялись за еду. Некоторое время было слышно только дружное чавканье. Оторвались не надолго, приняли еще по чаше, на этот раз за достойного наместника Публия Квинктилия Вара и римский народ. Выпили за достойных германских гостей. Вино развязало языки, и вскоре вокруг слышался разноязыкий гомон. Гул голосов стоял такой, что Буховцеву приходилось кричать Коминию на ухо. Внезапно весь гомон перекрыл зычный голос.