Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич - Страница 161

— Можно ли крестить его?

— Если он искренно того желает, отчего же нельзя? Если б его жена и виновата была, он в том не участник.

— Но вместе с тем и она просит таинства покаяния и причастия.

— Теперь ей этого позволить нельзя. Кто нам поручится, что она не убежит к четвертому? Пусть несколько лет честно поживет с нынешним своим мужем, пусть приживет детей с ним; пусть вполне докажет, что сделалась честною христианкою, тогда можно разрешить ей участие в таинствах.

Марк Сайкайси, профессор Семинарии, сын диакона в Мориока, Иоанна, приходил получить благословение на брак с дочерью о. Петра Сасагава, в Сендае; ему почти тридцать лет, ей двадцать два года. Господь да благословит!

30 мая/11 июня 1897. Пятница.

Учеников все больше и больше убывает: один в какке лежит почти без движения, другой с головными болями тоже, третий сейчас приходил и горько плакал (Василий Окуяма): по болезни головы заниматься не может, но и домой возвращаться не хочет, не выдержав экзамена. Бедные мои! Сердце надрывается, глядя на них!

Илья Танака, бывший сумасшедший, напротив, выздоровел. Очень разумное письмо прислал мне по–русски; доктор же его свидетельствует, что он вполне оправился и может продолжать занятия. Я написал ему, что может вернуться в Семинарию.

Гордий Сиина, из Иркутской Семинарии, пишет, что ныне кончает курс Семинарии и намерен потом отправиться в Петербургскую академию, а по окончании курса в ней прибыть сюда служить по миссионерству. Мало вероятности!

31 мая/12 июня 1897. Суббота.

О. Павел Сато о Петре Ока, что ныне в младшем классе Катихизаторской школы:

— Многие удивлялись, что он попал в Катихизаторскую школу; ведь всем известно, что он сидел в тюрьме.

— Конечно, не желательно таких в Катихизаторской школе, и я долго отказывался принять его, но о. Сергий Судзуки, Оосакский священник, настоял, представив Ока чуть не святым ныне.

— А семейные обстоятельства его? Ведь он в разводе с женой.

— Вот об этом я не имел никаких сведений, и мне в голову не приходило искать их: Ока уже выдал дочь свою за катихизатора Фому Такеока и, вероятно, уже дед, — ужель и у него семейное дело в разладе?

О. Павел рассказал, Ока сам потом дополнил и поправил, и оказывается следующее.

В то время, как он сидел в тюрьме («по одному подозрению», — говорит он), жена его сошлась с язычником, и ныне живет с ним. Двое детей было у Петра с ней: одна дочь ныне за Фомой, другая, двенадцати лет, ныне живет у Фомы же, в Цуяма. Жена с язычником живет в Кобе. Жена эта еще дальняя родственница ему — дочь она Луки Танака, из Кодзима тоже, откуда и Петр Ока; сговорены они были в супружество родными еще в детстве; жили потом все время любовно. По всему этому не прочь Ока, по–видимому, опять сойтись с женой. Поставил он было вопрос о прелюбодеянии ее, но я вопросил его, бросил ли бы он камень в нее, сознавая свою собственную безвинность в сем отношении? Он тотчас же отрекся от сей роли. И советовал я ему употребить все старания, чтобы опять сойтись с своей законной женой; в Кобе он может действовать на нее чрез катихизатора Кирилла Сасаба, диакониссу Юлию Токухиро, также чрез о. Сергия, еще чрез своих родных; наконец, чрез детей своих; может и сам отправиться туда, если нужно. Во всяком случае, если он не уладит свое семейное дело, катихизатором быть не может.

Канун праздника Пятидесятницы; вечером был дождь, ибо теперь «ньюбай», и в Церкви из города почти никого не было. Пение, особенно Девятую песнь до того растягивали, что теряется всякая гармония, и вместо содействия молитве нагоняется скука. Призывал поэтому после службы в алтарь Алексея Обара, заправлявшего правым хором, и уяснял, но едва ли выйдет прок: такта нет у них, нынешних регентов, начиная с Дмитрия Константиновича Львовского, который любит всегда так безобразно и скучно тянуть.

1/13 июня 1897. Воскресенье.

Праздник Пятидесятницы.

До Литургии трое крещены из прихода Канда. Литургию служили со мной три священника. О. Павел Сато говорил проповедь. На вечерне молитвы коленопреклонения я читал; но, слушая их, вероятно, мало понимают. Нужно переделать перевод, или даже упростить, — слишком уж многословно.

После Литургии зашел бывший в Церкви больной водянкой в груди русский инженер, с месяц тому назад прибывший из Владивостока и лечащийся ныне в госпитале у доктора Бельца. Воду у него выпустили, тем не менее на ладан дышит; на мой взгляд, теперь он ближе к смерти, чем когда приехал, но он говорит, что чрез десять дней кончит лечение как выздоровевший. И при всем том:

— Я к вам по делу, — говорит.

— К вашим услугам.

— Кто писал статью в японскую газету (не называя ее), знающий русский язык?

— Не знаю, о какой статье и о ком речь.

— Мне, видите ли, нужно переводчика, чтобы войти в сношения с здешними деловыми людьми. Три у меня дела: 1. соль поставить в такие места, где ее и за деньги нельзя добыть; хоть какое бы суденышко для того добыть; 2. место у меня есть для добывания золота; компанию надо образовать…

Третьего дела я не дослушал, посоветовал обратиться к переводчику в Посольстве, Судзуки, — тот–де знает людей. И печально, и досадно смотреть на такого. Сказать бы: «Вас через месяц–другой в этом мире не будет, вам ли затевать эти дела?». Не поверит, — обидится, или осердится; к благочестию, по–видимому, не воспитан: удивился, что сегодня цветы в Церкви, — должно быть, не знает, что в Духов день в обычае это.

Был еще после Литургии Николай Яманобе, метеоролог из Саппоро; очень хвалил состояние тамошней Церкви. Но делал и практический намек:

— Правительство отводит земли там всем желающим, но с условием, чтобы они тотчас же были разработаны. Хорошо бы и Церкви получить такую землю.

— Об этом должны подумать сами христиане Церкви в Саппоро.

— Средств нет у них на занятие и обработку земли. Впрочем, скоро о. Николай Сакураи прибудет сюда на Собор, я тоже еще буду здесь в то время (он приехал на собрание метеорологов); тогда будет разговор об этом предмете.

Но и тогда Церковь (Миссия) денег на это не даст, как потому, что у нее (Миссии) нет для того денег, так и потому, что не след Миссии мешаться в подобные дела, — людей у нее нет для сего.

2/14 июня 1897. Понедельник.

День Святой Троицы.

Литургию служили три священника с о. Павлом Сато во главе.

Во время трезвона уже, когда я выходил из комнаты, является седой, почтенный господин, после оказавшийся артиллерийским полковником с какою–то польскою фамилиею (прибавлял же поминутно «Ваше Преосвященство», — поляки это любят делать; должно быть, поляк):

— Спешил доставить Вашему Преосвященству орден к празднику, — и подает пакет и ящик; на первом значится «в Российскую Императорскую Миссию» и с орденом «Священного Сокровища 1–й степени со звездой»; на втором, что тут орден и звезда. Полковник извиняется, что запоздал на день, хотел доставить вчера и так далее.

— Но это «В Императорскую Миссию», — говорю я.

— «Священного Сокровища 1–й степени со звездой», кому же больше, как не вам, — я получил для доставления из консульства в Нагасаки.

— Такого ордена у нас нет. Это, должно быть, магометанский, из Персии, нашему поверенному в делах Алексею Николаевичу Шпейеру, который состоял секретарем Посольства в Тегеране.

Долгий разговор до и после Обедни был с прибавлением «Ваше Преосвященство», пока полковник отбыл.

Потом мы с Василием Романовичем Лебедевым пообедали и мило провели время до трех часов; потом был архитектор Кондер; тянется постройка Семинарии, требуя все больше рабочих, а рабочих в самом деле теперь мало в Токио, — вся масса их всех родов на правительственных постройках. Потом была христианка из Ооцуци; прибыла отслужить панихиду по умершем здесь в госпитале в прошлом году муже Павле Нагано. Думал, что бедная, а она выложила две ены на Церковь. «Не много ли? Осталось ли на дорогу домой?» — спрашиваю. — «Есть», — говорит. Послал ее с Давидом Фудзисава к о. Павлу Сато просить отслужить панихиду и условиться о времени ее.