Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич - Страница 171

28 июля/9 августа 1897. Понедельник.

Утром — определение, какие иконы поставить в жилых, классных и прочих комнатах и помещениях новой Семинарии, какие сделать столы в столовую и прочее. В половине одиннадцатого отыскали меня и показали карточку русского гостя «Serge Seromiatnikov Sigma. Redacteur au „Novoe Vremia“». Проговорили мы с ним и пробыл он у меня до семи вечера. Показал ему Собор, библиотеку, Семинарию, Женскую школу. Жаль, что предубежден он против японского народа; любит китайцев, как родных, — не китайское правительство, которое считает совсем гнилым, а китайский народ; ненавидит японцев, как заклятых врагов. Приезжал он в Китай с князем Ухтомским, привозившим подарки от Государя Императора к китайскому Богдыхану и его матери. Князь Ухтомский был в Японии вместе с Государем–Цесаревичем, когда он в Ооцу так варварски оскорблен был японцем. Но этот дикий поступок составляет истинную скорбь почти всей Японии. Зачем же набрасывать из–за него черный покров на всю Японию? Убежден он, что Россия должна взять Корею, чтобы не взяла ее Япония; убеждение это, вероятно, князя Ухтомского, а может, и выше кого. Избави Бог от того! Вот тогда бы Россия точно навсегда бы поссорилась с Японией, да и с Кореей тоже, ибо четырнадцатимиллионный народ нельзя проглотить без того, чтобы не стало пучить брюхо, как бы просторно оно ни было.

29 июля/10 августа 1897. Вторник.

Утром о. Сергий Глебов пришел и горячо и грубо требовал расширения его квартиры. Занимает лучшую комнату во втором этаже, состоящую из большой — угловой — на восток и юг комнаты с другою, небольшою при ней. Я когда–то жил там после уехавшего в Россию больного о. Анатолия и уступил о. Сергию на его тогдашнее, тоже неделикатное, требование дать ему комнаты (тогда как о. Сергий Страгородский, несравненно достойней его, помещался в одной). Ныне и этого ему стало мало. Какое ему дело до миссийских интересов! Лишь бы его прихоти были удовлетворены, а там хоть трава не расти! И глупый: чем вздумал грозить!

— Уйду в город, — говорит.

И как бы я рад был этому! Считается миссионером, а ровно ничего не делает по Миссии! Как бы одолжил, если бы очистил квартиру, — Впрочем, если олово — олово, а не серебро, то стоит ли думать о том! Натуры не переделаешь.

О. Андрей Метоки простился и взял дорожные до Нагаока; жена остается; он идет водворять себя там; после жену позовет.

О. Фаддей Осозава вернулся из Курури и говорит: Игнатий Мацумото не может оставить Курури.

— Значит, там основывается Церковь? Есть до пяти человек благонадежных к крещению?

— Есть два–три слушающих учение, но Мацумото не ручается за их крещение.

— Отчего же он не оставляет бесплодное и безнадежное Курури и не отправляется в Хамамацу?

— Страдает головными болями, которыми страдал прежде в Асикага.

Человеку тридцать один год, — в самой поре силы, и периодические головные боли, по причине которых у него вот целый год — совсем бесплодный для дела! Стало быть, человек — безнадежный для священства. А я уже и на нынешнем Соборе выдвигал его для избрания во священники, — кончивший Семинарию и женатый на воспитаннице Женской Духовной школы… Но бросить мне, знать, свои надежды на Семинарию! Почти совсем бесплодная смоковница она доселе! И ныне вот три избраны — но каких? Два из Катихизаторской школы, один — даже из Причетнической (Игнатий Като), а Семинария блистает отсутствием! — Заметить на будущие годы, — имя Игнатия Мацумото не упоминать при выборах в священники. Избави Бог посадить на плеча Миссии инвалида священника!

30 июля/11 августа 1897. Среда.

Вчера вечером было «кавабираки» — гулянье на Сумидагава. Стечение народа было необыкновенное, фейерверк великолепный. Но в исходе девятого часа праздник закончился печально: от напора толпы саженей десять перил на «Рёогокубаси» обрушилось, и все передние попадали в воду или на гондолы катавшихся: раненых много, мертвых четыре, сегодня объявлено.

До полдня занят был вместе с инспектором Сенума приведением в порядок учебной библиотеки на третьем этаже. От жары голова разболелась.

31 июля/12 августа 1897. Четверг.

Хлопоты по устройству облачений новопосвящаемых, по ученической библиотеке, по постройке Семинарии. Очищена старая, несгораемая, кладовая в Семинарии; стулья и прочая мебель размещены по подлежащим местам.

1/13 августа 1897. Пятница.

Учительница Евфимия Ито, сегодня утром вернувшись из Тоносава, известила, что с о. архимандритом Иннокентием, третьего дня, и именно когда он посещал их — учениц и учительниц — в Тоносава, случился сильнейший припадок малярии; они отвезли его в госпиталь «Асигара» в Одавара, где он и находится.

Я тотчас же отправился посетить его, и теперь, в одиннадцать часов вечера, вернулся домой. Доктор–начальник госпиталя — с университетским образованием и приобретенной репутацией, так что и Dr. Beltz, самый главный здесь профессор медицины и самый знаменитый врач (занятый, однако, так, что его трудно добиться), часто посылает больных к нему. Помещен о. Иннокентий довольно удобно, — доктор уступил ему собственную квартиру. К счастью еще, — помощник главного доктора наш православный христианин, приемыш Ирины Мороне, одной из самых старых христианок в Токио, которая также там находится и ухаживает за о. Иннокентием. Переводчиком при нем Емильян Николаевич Хигуци, с которым о. Иннокентий вместе учился в Санкт–Петербургской Духовной Академии, будучи старше его несколькими курсами. Сегодня утром с о. Иннокентием был также весьма сильный пароксизм, продолжавшийся с половины седьмого часа утра до одиннадцатого часа. Бледен он и похудел, — высматривает гораздо хуже, чем когда приехал сюда. Доктор, лечивший многих от малярии (из Китая после войны и из Формозы), ручается за выздоровление, но оно будет медленно; вероятно, не один месяц придется прожить здесь о. Иннокентию, если хочет вернуться в Китай здоровым.

2/14 августа 1897. Суббота.

Отцы Борис Ямамура и Николай Сакураи из Фукуока пишут, что никак не могли убедить старого Моисея Симотомае отпустить дочь к мужу в Саппоро; говорит он больше устами дочери, а сия, плача и рыдая, но упорно стоит на одном, — пусть муж ее три года, с сего времени, добрым поведением покажет, что он исправился от своих пороков (пьянства, лености и подобное), тогда она вернется к нему; таинство брака–де она уважает, но — и так далее. Что ж, пусть будет и так! Это будет достаточным вразумлением катихизатору Моисею Симотомае на всю жизнь. Если он не выдержит испытания, — станет дурно вести себя, — будет исключен из катихизаторов; если же три года безукоризненно будет вести себя, а по истечении их все–таки не получит обратно жены своей, то будет иметь право жениться вновь, — жена же и старый Симотомае извержены будут из Церкви.

О. Матфей Кагета пишет, что христиане в Хамамацу и Кега изумляются, отчего до сих пор нет назначенного к ним катихизатора Василия Ообатаке? Сей — кончивший Семинарию и подававший добрые надежды, но женился на дочери содержателя здесь небольшой гостиницы, христианина. Жена его по преимуществу и орудует заведением. Как отпустить ее, а вместе, как нечто придаточное, и его? Родители жены и удерживают. Вот тут и успевай с проповедью!..

3/15 августа 1897. Воскресенье.

За Литургией Павел Косуги рукоположен во диакона. — О. Сергий Судзуки, из Оосака, извещает, что Юлия Токухиро уговорила Елену, жену Петра Ока, бросить ее нынешнего сожителя и вернуться к законному мужу. Она принесла раскаяние, с слезами умоляя о. Сергия отпустить ей блудный грех, и отправилась уже из Кобе в Цуяма, где у нее за катихизатором Фомой Такеока ее дочь. Там она будет жить, пока Петр кончит курс в Катихизаторской школе. О. Сергий просит выслать три ены, что он ей дал на дорогу, и по три ены потом высылать на ее пропитание; будет исполнено, ибо это я обещал Петру; обещал, однако, не три ены в месяц, а две, — остальное–де должна сама зарабатывать; впрочем, Бог с ними! Расход этот будет мой личный, а не ляжет на плечи Церкви.