Сами мы не местные - Жукова Юлия Борисовна - Страница 31

– Ну как, – спрашивает Азамат, – есть идеи, что будешь плести?

– Я думаю, надо начать с чего-нибудь простого и милого. Пустить по контуру вот такие примитивные молоточки, а в серединке… ну не знаю, что попроще можно красиво сделать? Вот тут где-то красивая картинка мелькала…

– Я думаю, тебе надо начать с воды. У тебя много синих ниток? Ладно, завтра покажу тебе магазин, где все это продается. Вот смотри, простая картинка. Синий ромб, по углам рога, в середине узор из стилизованных рыбок. В принципе это пожелание удачной рыбалки, но с молитвой по кругу получится вообще пожелание удачи и благоволения водной стихии.

– Звучит убедительно. А почему ты думаешь, что мне именно с воды надо начинать? Она самая простая?

Азамат делает странный жест руками – разводит и роняет.

– Я даже не знаю, с чего начать объяснять… Вода – женская стихия, особенно важная во время беременности. Воду на Муданг принесла Укун-Танив, а ты ей родственница. Сейчас весна, и это время воды… Лиза, тут надо искать специальные причины, чтобы начать с чего-то другого!

– Хм, как скажешь. А какая стихия мужская? Земля?

– Нет, конечно. У тех, кто живет на Муданге, – это огонь. Земля – это сосуд жизни, из нее рождается наша пища, в нее же уходят наши мертвые. Небо – стихия богов и странников, то есть тех, кто не живет на планете.

Я хотела было спросить, почему небо, а не воздух, но вспомнила, что в муданжском это почти одно и то же слово. То ли я не расслышала, то ли разницы нет. У меня есть более насущный вопрос.

– А как это с цветами соотносится? Вода синяя, а дальше?

– Вода синяя или зеленая, это зависит от того, с чем она сочетается. Небо синее, белое или желтое. Поэтому если у тебя небо и вода, то их надо красить по-разному. Земля зеленая или коричневая. Огонь желтый или оранжевый.

– А красный?

– А это люди.

– Они тоже стихия?

– Да нет, какая из людей стихия, они же везде… Просто люди. Красным можно что угодно красить, получится просто смысловое выделение, дескать, тебе вот это важно. Только учти, что красные нитки, которые у нас делают, быстро выцветают, их надо подновлять, так что лучше не усердствовать.

Хм! А кто сказал, что я должна вышивать муданжскими нитками? На Земле-то уж научились делать стойкие красители. Ладно, пока надо освоиться с техникой, а там уже буду переделывать под себя. Я зарисовываю себе этот и еще несколько согласованных с Азаматом простых узоров, после чего мы откладываем книжки и переходим к занятию, более соответствующему нашему положению. А потом мне всю ночь снится верховая езда по пересеченной местности.

На следующий день Азамат, как и обещал, отводит меня в магазин. Это первый муданжский магазин, в котором я оказалась, и мне, конечно, интересно.

Мы звоним в домофон у калитки небольшого опрятного домика, и нам открывают без вопросов. Витриной этому заведению служат два больших верандных окна и резная вывеска над дверью «Козьи, овечьи, оленьи».

– Козьи – что? – немедленно спрашиваю я.

– Шкуры. Ребята, которые работают по коже и шерсти, обычно ленятся уточнять.

Мы заходим по крутому крыльцу внутрь. На веранде очень светло, и не только из-за больших окон. В потолке светятся десятка полтора маленьких экономных лампочек, так что теней нет вообще и все мотки шерсти сияют чистым цветом. А их тут… Собственно, половина веранды заставлена стеклянными этажерками, на которых разложены стандартные мотки. Пастельных цветов довольно мало, все сочное, чистое и яркое. Правая половина веранды увешана изделиями из кожи – обувью, куртками, какими-то ковриками с резными орнаментами, всевозможными чехлами, поясами, хайратниками…

В тот же момент, как мы вошли, навстречу нам из глубины дома вышел хозяин. Он не слишком высокий, зато в плечах пошире Азамата, с огромными ручищами – закатанные рукава вот-вот лопнут.

– Чего желаете? – осведомляется он с крокодильей улыбочкой.

– Ниток для гобелена, – отвечает за меня Азамат, потому что я несколько замешкалась при виде этого Кинг-Конга.

– Эт легко. – Он делает широкий жест правой лапищей, едва не снеся пару этажерок. – Вот тут у нас гобеленные живут. Смотрите-берите, чистый цвет, запаха нет, весь дом одет.

Мне становится немного смешно. На Муданге вообще часто появляется ощущение, что участвуешь в юмористической инсценировке народной сказки.

Нитки у него и правда изумительно красивые. Мягкая овечья шерсть поблескивает в ярком свете, от пестроты кружится голова. Я, конечно, набираю вагон этого дела, а потом до кучи еще прихватываю пару поясов и сапоги. Еще в отдельной витринке у него насыпано немножко цветного бисера, но очень уж дорого. У меня, конечно, найдется и на него, а у Азамата и подавно, но что ж такие бешеные деньги платить, если можно попросить маму прислать мои залежи, которые у меня еще в школьные годы скопились?

Азамат как-то тоскливо косится на куртки, но ничего не берет.

– О чем задумался? – спрашиваю его, пока счастливый торговец упаковывает мне товар. – Куртку хочешь?

– Да хотеть-то хочу… – протягивает он, подходя поближе к предмету вожделений.

Я никак не могу понять, что его смущает. Обошел два раза, пощупал подкладку, подергал швы. По-моему, даже если эта штука не идеально сделана, тут за одну красоту заплатить не жалко. Темно-коричневая кожа с выдавленными растительными узорами, да и покрой такой изящный… Видимо, Азамат приходит к тому же выводу, потому что внезапно с видом отчаянной решимости подзывает меня.

– Лиза, слушай, можно тебя попросить об одолжении?

Я таращу глаза.

– Ты меня можешь просто попросить, без одолжения.

Он вздыхает и снимает куртку с крюка, чтобы показать мне поближе.

– Понимаешь, у нас ведь не принято покупать одежду, сшитую вручную. Но мастеров по коже не так много, а спрос на изделия очень большой. Поэтому кожаную одежду все-таки продают, но как бы недоделанную. Вот тут, видишь? По рукавам и спереди такие сеточки вставлены? Это чтобы вышить узор, не протыкая кожи. Так вот… Ужасно неловко о таком просить, но тебе ведь неоткуда узнать об этих тонкостях…

И стоит с ноги на ногу переминается. Я фыркаю.

– Ну конечно я тебе вышью! Тут делов-то на два вечера. И вообще, не стесняйся, а то я могу еще десять лет не узнать, что тебе чего-то такого хочется.

Азамат сияет и кидается к продавцу. Мне еле удается его удержать и заставить померить куртку, а то вдруг не тот размер. И весьма кстати, потому что она и правда маловата. Хозяин, поняв, что кроме всего прочего мы прицелились на дорогое штучное изделие, улыбается в полтора раза шире и кидается в дом за нужным размером. На том экземпляре немного другие узоры, даже благороднее, чем на витринном. Азамату как раз впору – в плечах не жмет и на талии плотно. Он даже несколько удивляется.

– Вы как на заказ делали, – говорит он хозяину. – Мне обычно вся одежда в поясе широка, а тут точнехонько.

– Да уж, что же вы, семейный человек, а такой тощий, – мимо вопроса отвечает хозяин. Потом знающе подмигивает: – Жена небось все соки выпила?

Азамат как-то неприятно криво улыбается, что с учетом особенностей его физиономии выглядит уж вовсе зловеще. Хозяин тут же извиняется за фамильярность. Азамат расслабляется и как ни в чем не бывало продолжает разговор.

– Жена-то, наоборот, только что с ложки не кормит, да мне всю жизнь еда впрок не идет.

Мы расплачиваемся муданжскими смешными квадратными монетками. Их делают из какого-то редкого и очень ценного, но также и очень легкого сплава, так что можно носить с собой целый капитал, и это нетяжело. Они коричневатого оттенка с искрой и гремят в кошельке, как орехи. Единственное неудобство – они работают по двенадцатеричной системе. То есть не десять, а двенадцать мелких монет ( них) составляют одну покрупнее ( хёр). Всего есть восемь монет, но восьмую, самую ценную ( мингь), с собой не носят, а хранят дома про запас. За один масштабный заход по рынку я трачу пять-шесть монет пятого калибра или одну-две шестого, если покупаю решительно все. Собственных банков на Муданге нет, но в каждом Доме Старейшин стоит терминальчик, через который можно снять деньги со счета где-нибудь на том же Гарнете, а можно и положить. Не знаю уж, кто заправляет терминалы, но, наверное, Старейшины…