Двуллер. Книга о ненависти - Тепляков Сергей Александрович - Страница 34

– И вот такая девушка трахается по-всякому с двумя мужиками, а потом стреляет в них? – скептически уставился на динозаврика Бесчетнов. – А потом прибирается и уходит так, что ее никто не видит? Да если бы она была такая, как ты говоришь, она должна была там же возле койки все эти двое суток и реветь, биться в истерике. Вы бы ее там же голую и взяли… – Бесчетнов взял динозаврика из гранкинских рук и внимательно его рассматривал. – Это была у Хоркина явно квартира для свиданий. Может, он там сто девчонок перетрахал, и мало ли какая из них по счету была «романтичная, из, мягко говоря, не очень богатой семьи» и потеряла эту фигню.

Он протянул динозаврика Гранкину.

– Ну да, не возразишь… – нехотя признал Гранкин.

– Вот ты, Наташенька, скажи нам, как романтичная девушка, – начал Бесчетнов, внимательно глядя на Наташу, – могла бы ты кого-нибудь убить? Да не просто, а вот так – расчетливо, не теряя головы. Затрахать мужиков по полного беспамятства, а потом пристрелить. Могла?

Наташа покраснела от всего разом – и от темы разговора и от того, как близко Бесчетнов подошел к правде. (Он при этом как-то странно смотрел на нее). Ей казалось, что она не сможет говорить и вот прямо сейчас упадет в обморок. Но каким-то чудом она оставалась на ногах и даже заговорила.

– Юрий Геннадьевич, у меня от ваших разговоров и так то уши горят, то волосы дыбом становятся… – начала она, немного даже кокетничая – понимала, что в этом ее защита, возможность потянуть время, опомниться…

– Вы же сами знаете, что не смогла бы.

– Ну да, – сказал Бесчетнов, и продолжил, повернувшись к Гранкину: – Она у нас в кабинете не дает таракана убить. Говорит: «Не трогайте таракашку!», представляешь?..

(«Так то таракан, живет себе и живет, никому плохого не делает, за что его убивать?»..

– как и прежде подумала Наташа).

– Ты мне лучше про афганца расскажи что-нибудь. Чего его грохнули? – вдруг почему-то резко сменил тему Бесчетнов, может, понял, что факты по Протопопову и Хоркину у Гранкина кончились, остались одни версии и размышления…

– Он в Чечне воевал, могли оттуда привет передать. Тем более, один из покойников – кавказец… – пожал плечами Гранкин.

– А зачем они ему пальцы секатором резали? – полюбопытствовал Бесчетнов.

– А ты откуда про секатор знаешь? – удивился Гранкин.

– Ну… Так… – напустил туману Бесчетнов. – Добрые люди подсказали… Явно ведь те, кто ему пальцы резал, тянули удовольствие. То есть, хотели, чтобы он что-то соображал. Если бы мстили, перерезали бы горло и привет.

– Тут ты прав… – вздохнул Гранкин. – Но что они могли у него выпытывать?

– Это ты у меня спрашиваешь? – поразился Бесчетнов. – Кто из нас двоих работает в прокуратуре тридцать лет?

Они помолчали.

– Вот смотри, за два месяца – столько трупаков… – начал Бесчетнов. – Карташов, Протопопов, Хоркин, Кутузов. Между этими смертями есть какая-нибудь связь?

(«Есть, да еще какая! Ты бы знал! Добавь еще Уткину и Маркова!» – подумала Наташа).

– Думаю все же, что Кутузов погиб по каким-то своим делам… – медленно начал Гранкин. – А вот первые трое так или иначе были знакомы. Мы тоже думаем – может, кто взялся за них? У Карташова были стоянки, он торговал машинами. Протопопов и Хоркин иногда ему помогали. Правда, основные деньги они брали из других мест.

– Из каких? – как бы удивился Бесчетнов.

– Ну ты как дитя – из тех, откуда все берут, из бюджета. У тебя да у меня воруют… – ответил горестно Гранкин.

– Ну так ты и поймай! – подначил его Бесчетнов.

– Ага, поймай! – обиделся на эти слова Гранкин. – Ловильщиков трое, а жуликов – триста. Кто кого ловить-то будет, Юра?! С семидесятых годов работаю, и говорю тебе: никогда не было в стране такого бардака!

Гранкин досадливо махнул рукой. Они еще поговорили с Бесчетновым о пустяках и распрощались. «Ведь совсем рядом ходят…

– подумала Наташа о прокуратуре и о себе. – Как в жмурках». Она помнила то ощущение, когда человек с завязанными глазами идет мимо тебя, а ты стоишь, вжимаясь в стену и стараясь не дышать. Вот только у Наташи не было времени на то, чтобы вжиматься в стену. «Котенко и Давыдов… – подумала она. – Котенко и Давыдов».

Глава 5

Когда утром секретарша передала Котенко белый конверт без печатей и надписью «Константину Павловичу Котенко лично», он долго не решался его открывать. Так долго, что когда в кабинет влетел Давыдов, конверт был все так же запечатан и Котенко глазами кролика смотрел на него.

– Ого! – сказал Давыдов. – И тебе письмо!

Не спрашивая, он взял конверт со стола и быстро его разорвал. Оттуда выпала какая-то ксерокопия.

– Твою мать! – сказал Давыдов, не поднимая ее, а только глядя на нее, упавшую на пол. – Твою мать!

Котенко нагнулся и тоже посмотрел на листок. Это был ксерокс какой-то старой газеты, первая страница с новогодними пожеланиями.

– Это «молодежка» за 29 декабря 1994 года… – угрюмо сказал Давыдов.

Котенко нагнулся и поднял газету. И правда – это была «молодежка». Он посмотрел на Давыдова.

– Ну, что скажешь? – спросил Котенко.

– Да что сказать… – ответил Давыдов. – Этот урод шутник.

– То есть, тебе смешно? – уточнил Котенко.

– Да не очень… – признал Давыдов.

– Значит, не шутник… – мрачно резюмировал Котенко.

Оба замолчали.

– В городе какие-то ребята взорвались в квартире… И какой-то афганец по фамилии Кутузов погиб… – сказал Давыдов, испытующе глядя на Котенко – не скажет ли тот чего по этому поводу. Котенко помолчал, но потом нехотя произнес:

– Да, это я велел пойти к нему и поговорить.

– Если он себя взорвал, значит, ему было, что сказать…

– Значит, было. Но разговаривать он с нами не захотел.

– Надо еще ребят послать… – сказал Давыдов.

– Куда? – спросил Котенко. – Твои предложения? И ты думаешь, у меня полно народу для таких вот поручений? После которых всех увозят в морг?! В агентстве и так все знают – не утаишь.

– В семью к Кутузову послать. Есть у него семья? – вскинулся Давыдов от новой идеи.

– Ты думаешь, я дурак? – зло глянул на него Котенко. – Ходил я к афганцам, прикидывался меценатом, спрашивал про семью. А они чуют что-то – молчат.

– Ты извини, Константин, но оперативник из тебя хреновый… – сказал Давыдов. – На похороны надо идти. Будет же там возле гроба кто-нибудь плакать.

– Вот ты и иди. А то они меня уже в лицо знают… – сказал ему Котенко, в душе удивившись – а ведь и правда неплохо придумал.

– А я чего пойду? – скривился Давыдов. – Отправь ребят, пусть пофотают.

– И что нам эти фотки дадут? – спросил Котенко. – Кого мы потом спросим, кто на этих фотках и кем приходился покойнику?

Они замолчали. Давыдов соображал – да, придется идти ему, больше некому.

– У тебя есть что-нибудь выпить? – спросил он.

Котенко полез в стол и достал бутылку, стаканы, тарелочку с конфетками. Налили. Давыдов потянулся было чокнуться, но Котенко убрал стакан и строго сказал:

– Не чокаясь. В память о геройски погибшем Михаиле Кутузове.

– Шутник… – усмехнулся Давыдов, посмотрел все с той же усмешкой на Котенко, и сказал, неожиданно и для Котенко, и для самого себя: – Земля тебе пухом, Костенька!

Он выпил, а Котенко так и застыл, выпучив глаза, со стаканом в руке.

– Ты чего, сука?! – захрипел он.

– Я вот так думаю, что тот, кто нас мочит, меня оставит на десерт. Так что ты умрешь следующим! – проговорил Давыдов, взял конфетку и начал ее жевать. Лицо у него при этом было веселым – ему все это было смешно, по-настоящему смешно.

Котенко выпил. Оба замолчали.

– Съебывать надо. Просто съебывать… – мрачно сказал Котенко.

– Офигел? – удивился Давыдов. – Мы что, не найдем какого-то придурка и не замочим его? Я в Чечне был, у меня знаешь какие люди в ногах валялись и сапоги целовали?

Котенко посмотрел на него мрачно, но надежда забрезжила в его глазах – может и правда найдет?