Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна - Страница 101

Проведенный анализ показывает, что поэма Бехайма, германские рукописные манускрипты и первопечатные брошюры, русская повесть и летопись Бонфини имеют общий источник информации, а потому не могут рассматриваться как независимые друг от друга свидетельства действий Дракулы. Намного более интересны для нас иные, независимые от венгерского двора документы, а именно, протурецкие хроники византийских летописцев и народный румынский фольклор.

Имя Дракулы упоминается в произведениях византийцев Халкакондила, Критовула и Дуки, перешедших после падения Константинополя на турецкую службу и ставших летописцами султана. Проигнорируем присутствующий в текстах пересказ бродивших по Европе анекдотов о «великом изверге» и рассмотрим действительно важную информацию, посвященную турецко-валашской войне 1462 года. Византийские летописцы, не жалея красок, описывают жестокость и храбрость наводившего ужас на врагов «Казыклы» (Сажателя-на-кол) и даже частично признают тот факт, что он обратил в бегство самого султана. Хорошо известен эпизод, разыгравшийся у стен оставленной Дракулы столицы, где захватчиков «встретили» множество посаженных на кол пленных турков. По словам Халкокон-дила: «Даже император, снедаемый изумлением, признал, что он не сумел бы победить страну, в которой герой совершает такие великие подвиги и, прежде всего, знает, как использовать власть и господство над своими подданными таким образом». Кстати, именно этот поступок Дракулы из-за путаницы в хронологии породил миф о том, будто во время правления Влада Цепеша Валахия напоминала «лес из кольев». Действительно, летом 1462 года окрестности Тырговиште выглядели именно таким образом, однако подобное положение дел не имело ничего общего с мирными годами правления Влада Воеводы. Вторжение агрессора изменило все… Террор, жестокость и эффективность расправы над врагами стали тем оружием, что позволило маленькой нищей Валахии остановить продвижение могущественной Османской империи. Такова правда войны, и было бы нелепо замалчивать ее.

Византийские придворные летописцы, естественно, не были беспристрастны в своей оценке случившегося, поэтому из всех документов, освещающих турецко-валашскую войну 1462 года, наибольший интерес представляют «Записки янычара», написанные участником кампании сербом-янычаром Константином Михайловичем из Островицы, а также отчет венецианского посла в Константинополе. Янычар подробно описывает форсирование Дуная и вступление турецких войск в княжество, сообщает о дальнейшем ходе кампании:

«Мы пошли к Валашской земле вслед за Дракулой, а его брат – перед нами; и хотя валашский воевода имел небольшое войско, на нас нашел страх, и мы очень его остерегались, каждую ночь опоясывая лагерь копьями, однако от пеших воинов мы не убереглись; они на нас напали ночью, перебили, перерезали людей, коней, верблюдов, грабили шатры. Они перебили несколько тысяч турок и принесли султану большой вред, а другие турки убегали от них к янычарам, но янычары их от себя отгоняли, убивали, чтобы не быть перебитыми ими».

Свидетельства Константина Михайловича во многом перекликаются с отчетом венецианского посла Доменико Балби о событиях в Валахи:

«Вступив в Валахию, султан нашел опустошенную страну; ее жители, захватив с собой всю провизию, загодя ушли в горы или защищенные места. Турки продвигались очень осторожно, остерегаясь Влада, но не смогли сберечь себя настолько, чтоб валахи не причинили им большого вреда. Когда турки приблизились к горам, Дракула с отрядом порядка 30 ООО человек напал на их лагерь дважды, причинив им большой урон, и вторая атака, если бы турки не были предупреждены, скорее всего, привела бы к страшной панике в их рядах. Валахи потеряли при этом 5000 своих людей, а турки 15 ООО. Видя это, султан в срочном порядке снялся с места и перешел реку обратно, all числа сего месяца достиг Адрианополя. У границ Валахии он оставил брата Дракулы с турецким войском, дабы сбить с пути истинного валахов, и они пожелали бы оставить Дракулу и перейти на сторону его брата. Сейчас сообщают, что тогда были пойманы 4000 турок и посажены на кол».

Рассматривая посвященный Дракуле румынский фольклор, надо, прежде всего, учитывать, что он был записан достаточно поздно, в XIX веке, и по большей части состоит из хорошо знакомых нам анекдотов о «великом изверге». Особняком стоит только рассказ о строительстве боярами замка в Поенарь, приведенный в «Летописях Кантакузино» – хронике конца XVII века и фольклорные предания уезда Арджеш, повествующих о бегстве Дракулы через Фэгэрашские горы осенью 1462 года. В «Летописях…» разумеется, не обошлось без излюбленного мотива справедливой кары повинных в смерти брата Дракулы бояр, а народные предания, записанные в районе Арджеша, в тех самых местах, где по сей день живут потомки лично общавшихся с Владом крестьян, вовсе не затрагивают тему его жестокости. Это легенда о женщине, покончившей с собой из-за любви к Дракуле, о том, как крестьяне предложили беглецам перековать задом наперед копыта коней, дабы запутать преследователей, о дарственной на землю, написанной на кроличьей шкуре…

Вообще, отношения к Владу Дракуле в Румынии, несмотря на противоречивую характеристику и навязанные извне анекдоты, всегда оставалось позитивным. Народ по-прежнему любил и чтил своего князя, а потому находил мотивировку и оправдание приписываемых ему жестоких поступков, что хорошо видно даже в румынских сказаниях, созданных на основе доноса. На протяжении веков образ Влада Дракулы вдохновлял поэтов и прозаиков на создание произведений, в которых, прежде всего, делался акцент на героизме этого человека, где князь показан как защитник своей родины и национальный герой. А в одном из произведений XVII века Влад был представлен как борец с вампирами.

Поворотным моментом в оценке репутации князя стал конец XIX века. В 1896 году румынский историк И. Богдан написал посвященную Дракуле книгу, заявив главной целью своего исследования: не столько сообщить о новых фактах из жизни и деятельности Дракулы, сколько «показать княжение и характер этого воеводы в другом свете». Примечательно, что книга Богдана называется «Немецкие и русские источники о Владе Цепеше», то есть, по сути, опять-таки является исследованием литературных произведений. Свое исследование Богдан начинает так:

«Пожалуй, ни одна из фигур, которыми хвалится наше прошлое, не была настолько идеализирована в сознании народа и историков, насколько фигура Влада Цепеша. Кровавый ареол, окружающий это имя, сделал того, кто носил его, легендарным господарем и наделил добродетелями, которыми он и не отличался. В представлении народа он получил окраску господаря жестокого, но справедливого, поэты следовали народному представлению, например, Эминеску, а историки-патриоты сделали его великим национальным героем, гением, господарем, сражавшимся за независимость своего государства и водворившем в нем порядок и справедливость.

При всем этом – господарь этот – не более чем жестокий тиран, а из дел его мы знаем об одних только его ужасных жестокостях. Мы ничего не знаем о его внутренних реформах, не находим свидетельств его благотворительности церквям и монастырям, его заботы о материальном благосостоянии страны…»

Наряду с различными вариантами русской и немецких повестей, книга содержит в себе несколько интересных документов XV столетия, интерпретация которых автором, однако, вызывает много вопросов. Для того чтобы представить себе своеобразие изложения фактов, присущее Богдану, достаточно привести небольшой пример: в предисловии историк пишет, что ему ничего не известно о благотворительности Дракулы, а в приложении к своей книге представляет текст грамоты, датированной 5 марта 1458 года, в которой князь дарит монастырю Тисмана все деревни, являвшихся собственностью его отца в период царствования.

В исследовании Богдана можно найти немало мест, где историк с непонятной ненавистью и энтузиазмом обрушивается на умершего несколько веков назад человека, приписывая ему самые фантастические злодеяния. Тем не менее, несмотря на явную предвзятость видения событий, книга И. Богдана «Немецкие и русские источники о Владе Цепеше» оставалась на протяжении более полувека единственной монографией о Дракуле, формируя представление о нем в научных кругах.