По закону перелетных птиц - Нергина Светлана - Страница 82

Так что главной радостью всего замка она сочла именно то, что пятый этаж оказался самым обыкновенным, человеческим и обставленным со всей возможной скромностью. Здесь не было огромных залов, не было шикарных каминов и не было шкур на полу. По обе стороны от высокого коридора тянулись некрашеные двери, ведущие в комнаты, подобные этой, в тупиковом конце обнаружились местная умывальня и небольшая кухонька. И дисцития, не придумав ничего лучшего, уселась на стул в одной из комнат и мрачно заявила в пустоту:

– Ну а дальше что?

И «дальше» не замедлило последовать.

Неизменные, как теперь уже можно сказать, семь тяжелых шагов – и на пороге замер кобольд, при виде которого невозмутимость с дисцитии как ветром сдуло, так что нубиец долго непонимающе смотрел на позвавшую его ведьму с мечом в одной руке и огненным сгустком в другой, не понимая, чего она от него хочет таким образом добиться. А потом, так и не дождавшись внятных приказаний, ушел, чтобы вернуться через полчаса с ужином, свежим постельным бельем и письмом, запечатанным вычурным перстнем.

«Добро пожаловать! – гласили тонкие беглые строчки. – Чувствуйте себя как дома, кобольд станет вам прислуживать. Заранее извините за некоторые неудобства, сопряженные с пребыванием в моем замке».

Почерк был легкий, воздушный, чуть угловатый и явно женский. Лерга никогда не была большим мастером по «чтению» людей с их почерка, но автор этих строк почему-то представилась ей уверенной в себе, властной, хотя и несколько лукавой женщиной в строгом сером платье с длинными рукавами и чуть расклешенной юбкой до пола.

Пока она строила свои догадки почти на пустом месте, нубиец успел перестелить ей постель, поставить на стол мясо с гарниром, салат и фужер вина и неподвижно застыл у порога, ожидая, пока его отпустят.

Лерга с сомнением качнула туда-сюда рубиновую жидкость в фужере и скривилась:

– Слушай… как тебя зовут-то?

Нубиец не ответил. Он вообще за все время пребывания Лерги в замке не произнес ни слова, словно был нем.

– Ладно, тогда просто слушай, – со вздохом махнула на него рукой Лерга. – У вас тут, чего-нибудь другого нет? Ну… воды хотя бы, а? У меня от вина голова по утрам просто дико болит!

Кобольд развернулся, вышел и вернулся через несколько минут с другим подносом, на котором громоздились сосуды всех форм и размеров, наполненные самыми несусветными жидкостями. Были тут и ядовито-зеленые коктейли, и бледно-розовые наливки, и что-то прозрачное, одним запахом вышибающее слезу, словно крепчайший самогон. С опаской выбрав себе стакан апельсинового сока – единственного, что не вызвал никаких лишних подозрений, Лерга отпустила нубийца и тоскливо уставилась на остывающий ужин.

Есть или не есть – вот в чем вопрос.

С одной стороны, принимать пищу черт знает от кого, кто даже не соизволил показаться гостье (кстати, а гостье ли вообще?), а только прислал абсолютно необщительного слугу, – это верх легкомыслия. А с другой… как ни крути, а здесь она при любом раскладе во власти неведомого хозяина (а скорее все же хозяйки), и если уж тот (та) захочет ее отравить, то Лергино лечебное голодание его (её) точно не остановит! И вообще, смерть от яда еще могла не состояться, а вот от голода – была уже на подходе, так что Лерга решительно плюнула на вбитые ей в Обители привычки быть предельно осторожной и отовсюду ожидать подвоха и набросилась на еду…

Как ни странно, ни в последующие два часа, которые дисцития просидела как на иголках, пока ее не сморил сон, ни наутро никаких последствий принятого яда не обнаружилось. Либо его забыли добавить в качестве приправы, либо он успешно переварился изголодавшимся по нормальной горячей еде желудком.

Все тот же кобольд проводил в ванную и вручил полотенце, потом подал завтрак и исчез – как всегда безмолвно. Впихнув в себя порцию хлопьев, Лерга решительно отправилась на вторую экскурсию по замку и обнаружила, что он ничуть не изменился. Все те же разномастные этажи, выдержанные в стилях разных эпох, все те же ковры, шкуры и побрякушки, на этот раз удостоившиеся куда более пристального внимания со стороны девушки. Во-первых, ей все равно было нечего делать. Во-вторых, повторный осмотр садовой стены ничего не дал, на телепортации внутри замка стоял непробиваемый блок, так что Лерга принялась искать какой-то подвох.

В конце концов, его просто не могло не быть! Ведь жила же где-то эта таинственная хозяйка, написавшая ей вчера записку, – а замок был совершенно пуст. Даже кобольда Лерга нигде не нашла, хотя искала повсюду. Но на хлопок в ладоши или растерянное: «Хэй, ты где?» – он неизменно являлся.

Обедом ее накормили так же невозмутимо и без лишних напоминаний, как и завтраком. Никаких препятствий не строили, свободу в определенном смысле не ограничивали. То есть бродить по замку и саду она могла сколько угодно, ни кобольд, ни таинственная хозяйка ей на этот счет и слова не сказали. Расспрашивать нубийца было бесполезно – все равно что со стенкой разговаривать. Он не реагировал ни на какие слова, кроме: «принеси», «дай», «хочу» и так далее.

К вечеру Лерга заскучала. В самом деле, ну что она могла делать в полном одиночестве (кобольд уже воспринимался ею не больше, чем просто часть обстановки) в огромном замке? Детский восторг от окружающего чуда прошел, и Лерга, подумав, отправилась скучать в нижний зал.

Выгребла прямо на пол всю одежду из углового шкафа, тщательно перемерила половину (и потребовала ради этого у нубийца большое зеркало, которое тот мужественно держал в руках два часа, не дождавшись приказания прислонить его к стене и быть свободным), выбрала какую-то красную переливающуюся тряпку, оказавшуюся довольно узким платьем, собрала волосы наверх и, поражаясь собственной наглости, громко потребовала развлечений.

Развлечения не замедлили явиться. Первым был кобольд все с тем же подносом, полным разнообразных напитков, в руках, а потом, когда она смело выбрала что-то ядовито-оранжевое, даже на первый взгляд безумно опасное для организма, заиграла гитара. Сначала просто заиграла, потом, когда Лерга отпила примерно половину горьковато-апельсинового коктейля, в струны легко и естественно вплелся мужской голос, заведший «Там, за вересковыми холмами…».

А может, голос ей уже попросту почудился?

Поначалу она пыталась танцевать под страстный и бесконечно печальный, отчаянный напев струн, потом, когда ноги уже отказались не только выводить восьмерки и дорожки шагов, но и вообще держать свою хозяйку, уселась прямо на пол, на шикарный ковер, и принялась негромко подпевать невидимому менестрелю.

Появлявшийся время от времени кобольд подливал напиток в ее пустеющий бокал и оставлял на столе сладости, которыми коктейль полагалось закусывать, но Лерга их нагло игнорировала. Очевидно, нубиец и отнес ее в комнату, когда она окончательно свалилась и уснула, ибо проснулась Лерга уже наверху, в кровати, с разламывающейся на части головой. К традиционному завтраку добавился флакончик с зельем, к которому была пришпилена написанная все тем же легким почерком записка: «Семь капель на стакан воды».

Похмелье зелье сняло почти мгновенно, а вот чувство вины никуда не делось. О боги, это ж надо было докатиться до такого – напиться в абсолютно незнакомом месте, где из-за каждого угла можно ждать чего угодно! Вот они, нервы. Может, это так действует местная специфическая обстановка, а может, просто перенапряжение последней недели. Но, как бы то ни было, оправданием ни то, ни другое считать нельзя, так что надо заканчивать с этими вечерними «развлечениями».

Хотя кто бы он ни был, но пел он великолепно…

А вечером следующего дня Лерга, выйдя в сад, обнаружила там зверски ругающегося Грига с разодранным какой-то тварью плечом, и скучать ей стало окончательно некогда. Бегло осмотрев рану, дисцития позвала кобольда и приказала отнести мага наверх, в ее комнату. Тот выполнил приказ с привычным равнодушием, ничем не выдав своего удивления, даже если таковое и имело место.