Операция «Святой Иероним» - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 27

— Подумать только, мы тоже художником заделались! — презрительно проговорил Дима, плюхаясь на шикарный диван и доставая сигареты.

— А этот Белорус, он кто? — спросил Володя, робко усаживаясь в углу того же дивана. — Он не художник?

— Художник! — прыснул смехом Дима, прикусывая своими красивыми зубами мундштук сигареты. — Барыга он, делец! Приехал откуда-то из Белоруссии, богат, как Ротшильд, вышел на нас, сам предложил нам дело с «Иеронимом», выручку пополам обещал, а теперь, когда у нас все было на мази, он, как мы понимаем, от наших услуг решил отказаться! Ничего, мы его расколем!

И Дима со словами: «Ах, дьявол, надоел мне весь этот маскарад! Рожа вся горит!» — сорвал с головы маску, отдышался, потом, подойдя к зеркалу, стал тщательно причесывать свои густые волосы. А за стеной Паук всерьез задумал «расколоть» Белоруса, потому что до Володи долетал грозный рокот Паучиного голоса и реплики Белоруса, который, похоже, не сдавался и продолжал отстаивать свою правоту, хоть и не очень решительно. Как Володе хотелось спать! Голова так и клонилась к плечу. Мальчик вытянул ноги, потом верхняя часть его тела безвольно съехала на мягкий валик дивана, но прежде, чем Володя закрыл глаза, он уронил взгляд на пол, совершенно случайно уронил, и увидел комнатные туфли.

«Какие красивые туфли, — пронеслось в отуманенном сном сознании Володи. — Я где-то видел эти вышитые шелком туфли. Только где? Может быть, во дворце турецкого султана...» Оставив в покое туфли, взгляд мальчика остановился на мольберте, на котором был зажат подрамник с полотном, только ничего нельзя было рассмотреть, что там нарисовано, потому что изображение скрывалось за занавеской, которой художник нарочно задернул свою работу.

   «А что же там, за этой занавеской? — думал Володя в полудреме. Уверен, что и там «Святой Иероним». Куда ни явишься, везде «Иероним», не спастись мне от него. Зачем же он преследует меня? А, понимаю, за то, что я его похитил...»

И Володю внезапно охватило страстное желание сейчас же встать с дивана, подойти к мольберту и отдернуть занавеску, чтобы проверить — не «Иероним» ли там? Противиться этому острому желанию, переполнявшему его до предела, Володя уже был не в силах, но мальчика лишь останавливало присутствие в комнате Димы, без дела слонявшегося из угла в угол и рассматривавшего мебель и картины. Но вдруг, на счастье, молодой человек вслух произнес: «Надо бы сходить на кухню, к этим мордоворотам, а то сопрут еще чего-нибудь...»

И Дима вышел, а Володя, не колеблясь больше ни секунды, поднялся и твердыми шагами подошел к мольберту, отдернул занавеску и даже вскрикнул до того поразило его то, что увидел он на полотне. С картины на Володю смотрела его мать, но выражение ее лица было таким, какого никогда не видел Володя. Мать смотрела как-то неприлично, с неприятной усмешкой в уголке рта, с бесовским блеском в глазах, и вся ее поза, поза полуодетой женщины, куском ярко-красной ткани закрывающей свою наготу, говорила мальчику, что он видит перед собой свою мать, но очень далекую, чужую и даже враждебную и ему, и его отцу. Все в этой картине было выполнено небрежно, в модерновой манере, только лицо было выписано тщательно, даже с талантом и, что самое главное, с удивительным сходством.

«Откуда здесь мама? — со страхом и возмущением вместе думал Володя. Почему она в этой квартире? Ведь здесь живет тот, кто покупает краденые картины! А эти тапочки! Они ведь тоже мамины!»

И Володя снова подбежал к дивану, даже взял в руки эти красивые, расшитые шелком туфли, которые, Володя помнил, подарил маме отец на день рождения, и маме очень нравился этот подарок. И мальчик ясно представил, как его мама приходит в эту квартиру, раздевается, надевает туфли и позирует тому, кто сделал несчастным его, Володю, и его отца.

Да, сомнений не оставалось. Володя находился в квартире того человека, который полгода назад в белорусском замке уговаривал маму бросить мужа. Тогда маму не удалось уговорить, и им пришлось поскорее уехать домой, поскольку после скандала, происшедшего вслед за ночью, когда он, Володя, ударом алебарды разрушил тайну блуждавшего по замку привидения в рыцарских доспехах, им уже было неудобно оставаться в Плоцке. Но вот теперь Петрусь Иваныч сам явился в Питер, чтобы разрушить счастье их семьи. «Так вот к кому ушла моя мама, — едва не плача, думал Володя, все еще держа в руках ее туфли. — К тому, кто похищает из Эрмитажа...»

И бурное негодование, ненависть вдруг подняли в душе мальчика такую бурю, что он, не задумываясь о последствиях, уже был готов бежать в соседнюю комнату, чтобы там, накинувшись на Белоруса с кулаками, потребовать от него ответа за зло, принесенное этим негодяем его родным и ему самому, но внезапно Володино намерение было остановлено громким звонком, раздавшимся в прихожей.

ГЛАВА 11

ВОЛОДЯ ПРЕДЛАГАЕТ СДЕЛКУ

— Ну, выходи, выходи сюда! — услышал Володя голос Паука, требовательный, но приглушенный, и Володя поначалу подумал, что это его зовет Паук и приоткрыл дверь в прихожую. Там он увидел Паука с пистолетом в руке, ствол которого, удлиненный глушителем, был поднят вверх. Здесь же были и его телохранители с короткими дубинками в руках, Аякс и Дима, тоже приготовивший пистолет и успевший вновь надеть черную маску, делавшую из него африканца. Паук пальцем подманивал Белоруса, робкой походкой выходившего из гостиной.

— Спроси, спроси, кто там, только без фокусов, а то башку проковыряю пулей! — тихо потребовал Паук.

Белорус подошел к дверям и негромко так спросил:

— Кто это?

Ответа Володя не расслышал, но лишь увидел, как Паук тут же сделал Белорусу пистолетом знак — дескать, открывай, и Петрусь Иваныч (у Володи не было сомнений, что это он, хоть Белорус так и не снял своей маски) стал отпирать.

Как только тот, кто пришел в квартиру, появился в прихожей, как по знаку Паука два его телохранителя, стоявшие за дверью, кинулись на незнакомца, резкими движениями завернули ему за спину руки, и тот даже вскрикнул от боли. Согнувшись в три погибели, незнакомец вынужден был держать голову опущенной так, что его лохматая шапка упала на пол. Он, видно, был не на шутку испуган, потому что Володя услышал, как мужчина тихо и жалобно заскулил.

Паук с видом победителя подошел к ночному гостю Белоруса, схватил его за волосы и поднял его голову так, чтобы осветить лицо, говоря при этом: «Ну, сейчас поглядим, кто тут к тебе по ночам приходит!» И едва Паук разглядел пришедшего, как вскрикнул с радостным удивлением:

— Ого, да это Кит Китович, мой старый приятель! На чаек, наверное, зашел, не так ли? С чем тебе чайку налить: с вареньем или с лимоном? Вот господа-товарищи, я же был прав, когда подумал, что мальчик наш о Ките, а не о Соме говорил. Конечно, кто же за такое дело хитрое возьмется, кроме мастера Кита!

Киту, похоже, было очень больно в объятиях двух громил, и он взмолился, но злым и требовательным тоном:

— Да отпусти ты меня, черт, Паук! Что я от тебя, бежать, что ли, стану?

— Ладно, не трогайте его, ребята, — был великодушен Паук. — Это наш парень, хоть и не на нас сейчас работает, а на милицию. Так ведь, Кит?

— Да какое там на милицию! — загундосил противным голосом Кит, и Володя тотчас узнал по этому голосу того человека, который вместе со Злым прошлой ночью снял повешенную им копию «Святого Иеронима». — Чего ты мелешь, Паук?! Нужно было, так и переоделся в мильтона — на время ведь!

Паук подошел к Киту поближе, сунул ствол пистолета прямо ему к носу и громким шепотом сказал:

— А скажи-ка, переодетый мильтон, где сейчас находится картинка, за которой ты, вонючка, прошлой ночью в одно культурное место приходил? Почему ты не принес ее сейчас заказчику, а? Или скажешь, что не Белорус тебе ее заказывал?

Володя видел, как выпучились и без того рачьи глаза Кита, как отпала его нижняя челюсть и сально заблестел мигом вспотевший лоб. Кит, видно, знал, что если Паук достал оружие, то в ход ему его пустить не составит затруднений.