Истребитель «17-Y» - Беляев Сергей Михайлович - Страница 9

На аэродроме шли последние приготовления. Крепкие рукопожатия, заиграла музыка, и бельгийский аппарат побежал по площадке аэродрома. Потом сразу взмыл вверх. Андрейко стоял около своего самолета и шепнул Лебедеву:

- Круто берет, где-то сядет…

Лебедев как будто пропустил это мимо ушей:

- Андрейко! Стань покрасивее и сделай умное лицо. Смотри, тебя снимают. Видишь, пять человек ручки вертят. Через неделю в Москве нас с тобой в кино показывать будут.

Андрейко приосанился и козырнул по направлению к кино-операторам. Лебедев тоже повернулся и крикнул:

- Привет Красной Москве!

Потом скомандовал Андрейко:

- Полезай! Сейчас отправляемся…

К самолету приблизился президиум комитета по перелетам. Еще раз обмен прощальными любезностями. Лебедев занял свое место. Завертелся пропеллер. Заработали ручки кино-аппаратов.

- Есть контакт!

Аэродром побежал перед глазами назад. Аппарат поднялся ввысь и сделал круг над аэродромом. Лебедев нацелился в голубом небе на бельгийский моноплан и принялся догонять его.

Самолет плавно и быстро несся вперед. Слышен был ровный шум мотора.

- Что-то поделывают мои московские изобретатели? - подумал Лебедев.

Ему вспомнился Бутягин с проектом своей машины. Вспомнился тонкий профиль Ксении.

- Как-то идут их опыты? Не появился бы опять «Утиный нос», не помешал бы…

Лебедев достал из кармана кусочек твердого горьковатого шоколада и принялся задумчиво жевать его. Компас показывал направление на юго-восток. Рядом с компасом медленно разворачивалась на роликах, соединенных с мотором, карта маршрута. Стрелка показывала то место на карте, где в каждый данный момент находился самолет. В момент отлета Лебедев установил стрелку на кружок, помеченный «Иокогама».

Лебедев взглянул на приборы. Самолет шел с хорошей скоростью - около 250 километров в час. Карта передвигалась, показывая однообразную голубую окраску, которою на географических картах обозначают воду.

С карты Лебедев перевел взгляд на летевшего впереди бельгийца. Он не подавал никаких знаков. Значит, все в порядке.

Так тянулся целый день. Лебедев пробовал заговаривать с Андрейко, но бесполезно. Борт-механик мирно спал, сидя рядом.

К вечеру на развертывавшейся карте, направо от стрелки, показались первые точки. Это была группа островов. Бельгиец потянул южнее.

- Андрейко! Протри глаза! Через час снизимся на острове. Можешь искупаться в океане, если хочешь.

Заспанный голос Андрейко недовольно ответил:

- Где там искупаться! Враз акулам на ужин попадешь…

Солнце почти касалось горизонта. Бельгиец кружил над маленьким клочком земли.

Лебедев тоже подтянул самолет к этому клочку и начал кружить, как ястреб, выискивая аэродром. Внизу вспыхнули прожекторы. Их свет был слаб по сравнению с заходящим солнцем. Но Лебедев все-таки ориентировался среди четырех огней, указывавших границы посадочной площадки. Лебедев кружил, давая время сесть бельгийцу, а сам ругался:

- Через три минуты солнце сядет. В темноте поломаешь самолет.

Бельгиец приземлился. Лебедев тоже повел самолет на снижение. Через минуту аппарат уже катился по аэродрому.

К аппарату бежали люди и что-то кричали. Солнце зашло, и небо сразу потемнело. При электрическом свете аэродромных фонарей Лебедев увидал типичные лица газетных корреспондентов. Вспыхивал магний - это фотографировали вновь прибывших. Лебедев чувствовал себя уставшим. Он стоял рядом с Андрейко под лучами наведенных на них прожекторов и, улыбаясь, смотрел, как вертелись ручки у кино-аппаратов. Потом к ним ринулась толпа туземцев: малайцев, китайцев и еще каких-то смуглокожих ребят, каких никогда не видывал Лебедев.

Всей группой пошли к домику местного резидента. Остров принадлежал Соединенным Штатам, и здесь все свидетельствовало об американской технике. Аэродром был так оборудован, что никак нельзя было подумать, что этот островок находится посредине Тихого океана. В павильоне аэродрома был хороший ресторан, но Лебедев взмолился, чтобы его отпустили, и отказался от ужина. Спать, только спать!

Этербек поддержал его:

- Мы не собираемся гостить у вас, многоуважаемый мистер Пертхорн, - сказал он резиденту. Через 30 часов мы должны продолжить наш путь.

- Очень жаль, - пожевал бритыми губами мистер Пертхорн.

На следующее утро Лебедев увидал, что Андрейко сидит под крылом самолета и страшно ворчит.

- Какая тебя муха укусила?

Андрейко принялся рассказывать:

- Всю ночь не спал, и теперь заснуть не могу. Жарко… У бельгийца борт-механиком мусье Шарль. Замечательный парнюга. На всех языках может разговаривать. Оба мы выспались в воздухе, вот вчера и пошли с ним шататься по этому острову. Весь-то он величиной с тарелку. Зашли в здешний трактир. Шарль вино пил. Они без этого не могут. А я только смотрел на него, потому что я дисциплину соблюдаю. В трактире здешняя публика на нас глазела. Я вижу, что бедно живут и очень забитый народ. Только один осмелился и стал что-то по своему говорить. Шарль разобрал. Оказывается, спрашивают, правда ли, что мы советские и как наш самолет называется.

- Ну и что же?

- Я ему ответил.

- Когда же ты по-ихнему разговаривать выучился?

- Очень просто. У них трактир-то почти что на открытом воздухе. Посмотрел я на небо, а над самыми нашими головами звезда - и так она красным цветом и переливает. Показал я на эту звезду и говорю: «Вот она, наша голубушка, наша красная звезда. И знайте, товарищи, что и самолет наш называется «Красная Звезда».

- Ну что ж, тебя поняли?

- Разумеется, поняли. Большой среди них разговор поднялся, а Шарль заметил мне, что зовется та звезда «Мира». Образованный народ! Удивительно, как это он название ей знает! Я ничего не имею против. Совершенно правильно. Наша звезда мирная. А Шарль смеется. «Мира», - говорит, - значит «удивительная». Я и с этим согласился. Потому что «Красная Звезда» всему миру удивление.

Лебедев выразил одобрение:

- Сумел агитнуть! Молодец! Придет время, Андрейко, и не одна наша «Красная Звезда», а тысячи их будут перелетать через моря и океаны. Они сотрут границы, и все народы будут жить одной семьей.

VIII. Перелет продолжается

- Итак, завтра мы вылетаем? - спросил Лебедев Этербека.

Они сидели под тенью мангового дерева и наслаждались послеобеденным отдыхом.

- Да, - ответил бельгиец, отхлебывая из маленького стаканчика смесь виски с содой. - Но вы хотели мне передать что-то очень важное, мосье Лебедефф.

- Я хотел с вами переговорить. Но… разрешите мне быть откровенным и простите мой скверный французский язык. Я учился почти что самоучкой…

- Я слушаю вас, - подчеркнуто вежливо заметил бельгиец.

- Я бы говорил с вами раньше. Но вы как-то уклонялись от разговора со мной. В ваших вежливых выражениях я подмечал, простите, какую-то скрытую неприязнь ко мне. Я не отношу это лично к своей особе. Скорее здесь скрывается некоторое предубеждение…

Бельгиец стал обрезывать кончик вынутой сигары и небрежно заметил:

- Если вы хотите спорить со мной на политические темы, то я заранее от них отказываюсь.

Лебедев не показал вида, что его затронул небрежный тон бельгийца:

- Прошу секунду внимания. Я просто хотел немного оправдать себя, чтобы вы не были на меня потом в обиде, мосье Этербек.

- Что означают эти слова? - холодно спросил бельгиец. - Обиде?

- Да, - так же холодно продолжал Лебедев. - Дело идет о нашей жизни. Вы удивляетесь? Думаете, не сошел ли я сума? А я просто человек, который любит видеть дальше своего носа. Я слежу за всеми известиями, которые говорят о происшествиях на Тихом океане.

- И что же? - повернулся к Лебедеву Этербек, попыхивая закуренной сигарой.

- Прежде всего я попросил бы вас, мосье Этербек, курить в сторону. Я не выношу табачного дыма. Слушайте. Я собрал газетные вырезки, где говорится о несчастиях, имевших место в восточной половине Тихого океана. Я не буду передавать вам всех подробностей. Прошу только припомнить факты, которые в общих чертах должны быть вам отлично известны. Летчица Изабелла Сидней…