Собрание сочинений в 12 т. Т. 3 - Верн Жюль Габриэль - Страница 29

Итак, путешествие по ровным, прямым равнинам не представляло трудности, и отряд подвигался быстро. Природа окрест была однообразна, ни камня, ни валуна на сто миль вокруг. Беспредельное, нескончаемое однообразие! Не было даже намека на какой-либо пейзаж, или происшествие, или естественную неожиданность! Нужно было быть Паганелем, ученым-энтузиастом, чтобы замечать нечто там, где ничего не было приметного, и любоваться мелочами такой дороги. Что же радовало его здесь? Он сам не мог бы ответить. Может быть, какой-нибудь кустик, порой, быть может, травка. Но даже столь малого было достаточно, чтобы развязать язык словоохотливому географу, и он поучал Роберта, который охотно внимал ему.

Весь день, 29 октября, перед глазами наших всадников простиралась та же нескончаемо-однообразная равнина. Около двух часов пополудни заметили на земле под ногами лошадей много костей каких-то животных. То были истлевшие и побелевшие останки огромного стада быков. Но эти скелеты не были разбросаны в беспорядке, как обычно валяются скелеты обессиленных, павших в пути одно за другим животных. Никто не мог объяснить, почему на таком небольшом пространстве собрано такое множество скелетов. Это было загадкой даже для Паганеля, и он обратился за разъяснениями к Талькаву. Тот не замедлил удовлетворить его любопытство.

Восклицание географа: «Быть не может!» - и последовавший за этим утвердительный кивок головы патагонца очень заинтересовали всех присутствующих.

- Что же это такое? - спросили они Паганеля.

- Молния! - ответил географ.

- Как! Молния способна произвести подобное опустошение? - воскликнул Том Остин. - Убить наповал стадо в пятьсот голов!

- Талькав это утверждает, и Талькав не ошибается. Я в данном случае верю ему, ибо грозы в пампе отличаются особой яростью. Лишь бы нам не испытать этого на себе!

- Что-то очень жарко, - промолвил Вильсон.

- Термометр показывает тридцать градусов в тени, - отозвался Паганель.

- Это меня не удивляет, - сказал Гленарван, - я чувствую себя так, словно по мне пробегает электрический ток. Будем надеяться, что эта жара недолго продержится.

- К сожалению, - возразил Паганель, - нам нечего рассчитывать на перемену погоды, на горизонте - ни облачка!

- Тем хуже, - заметил Гленарван, - наши лошади измучены зноем. Тебе, мой мальчик, не слишком жарко? - спросил он Роберта.

- Нет, сэр, - ответил мальчуган, - я люблю жару, она приятна!

- Особенно зимой, - глубокомысленно заметил майор, попыхивая сигарой.

Вечером сделали привал у заброшенного ранчо - глиняной мазанки с соломенной крышей; ранчо было обнесено частоколом, правда полусгнившим, но все же ночью он мог защитить лошадей от нападения лисиц» Самим лошадям эти звери не в силах причинить вреда, но они, хитрецы* перегрызают их недоуздки, и лошади пользуются этим, чтобы вырваться на свободу.

В нескольких шагах от ранчо была вырыта яма, служившая, очевидно, очагом, в ней еще сохранилась остывшая зола. Внутри ранчо имелась скамья, убогое ложе из бычьей кожи, котелок, вертел и чайник для кипячения «матэ». Матэ-напиток из настоя сушеных трав, очень распространенный в Южной Америке, так сказать чай индейцев, его пьют сквозь соломинку, как многие американские напитки. По просьбе Паганеля Талькав приготовил несколько чашек матэ, и путешественники с удовольствием запили им свой обычный ужин, найдя индейский напиток превосходным.

На следующий день, 30 октября, солнце поднялось как бы в раскаленном тумане и залило землю жгучими лучами. Температура в этот день была исключительно высока, а на равнине, к несчастью, нигде нельзя было укрыться от зноя. Однако маленький отряд снова храбро двинулся на восток. Несколько раз в пути встречались огромные стада животных, которые, не имея сил пастись под палящим солнцем, лениво валялись на траве. Сторожей, вернее - пастухов, не было видно, лишь собаки, привыкшие, утоляя жажду, высасывать молоко у овец, сторожили огромные стада коров, телят и быков. Рогатый скот здесь очень кроткого нрава, ему не присуще инстинктивное отвращение к красному цвету, которое столь свойственно его европейским собратьям.

- Это, несомненно, объясняется тем, что здесь они пасутся на республиканских пастбищах! - заметил Паганель, очень довольный своей, быть может несколько вольной, остротой.

К полудню в пампе начались какие-то изменения, которые не могли ускользнуть от глаз путешественников, утомленных однообразием этих мест. Злаки стали попадаться реже. Вместо них появились тощие репейники и гигантские чертополохи футов в девять высотой, способные осчастливить всех ослов земного шара. Там и сям росли низкорослые колючие кустарники темнозеленого цвета. Как ни казались они невзрачны, а на такой иссушенной почве даже они были ценны. До этих мест влага, сохранявшаяся в глинистой почве равнины, питала пастбища; и ковер травы был густ и роскошен. Но здесь этот ковер, местами истертый, местами прорванный, обнажил свою основу и обнаружил скудость почвы. Талькав указал своим спутникам на эти явные признаки возраставшей засухи.

- Я лично ничего не имею против этой перемены, - заявил Том Остин, - трава, кругом трава - это в конце концов может и надоесть.

- Да, но там, где трава, там и вода, - отозвался майор.

- О, у нас недостатка в этом нет, - вмешался Вильсон, - и где-нибудь по дороге нам, конечно, встретится река.

Если бы Паганель слышал эту фразу, то, конечно, не упустил бы случая сказать, что между Рио-Колорадо и горами аргентинской провинции протекает очень мало рек, но он в этот момент объяснял Гленарвану явление, на которое тот обратил его внимание.

С некоторого времени в воздухе чувствовался запах гари, а между тем до самого горизонта не видно было никакого огня. Не замечалось и дыма - указания на отдаленный пожар. Таким образом, это явление нельзя было объяснить какой-нибудь естественной причиной. Вскоре запах горелой травы стал так ощутителен, что все, за исключением Паганеля и Талькава, были удивлены. На вопросы друзей географ, всегда готовый объяснить любое явление, поведал им следующее:

- Мы с вами не видим огня, но чувствуем запах гари. А ведь нет дыма без огня, эта пословица не менее правдива в Америке, чем в Европе. Значит, где-то что-то горит, но у этих памп столь ровная поверхность, что воздушные течения не встречают тут никаких препятствий, и нередко запах горящей травы можно почувствовать миль за семьдесят пять.

- За семьдесят пять миль? - недоверчиво переспросил майор.

- Да, именно, - подтвердил Паганель. - Я должен только добавить, что подобные пожары часто охватывают большие пространства и порой достигают огромной силы.

- Кто же поджигает прерии? - спросил Роберт.

- Иногда молния, когда травы очень высушены зноем, а иногда сами индейцы.

- А с какой целью они это делают?

- Они утверждают - не знаю, насколько это верно, - будто после таких пожаров в пампе лучше растут злаки. Это доказывало бы, что зола удобряет почву. А я полагаю, что цель этих пожаров - уничтожение миллиардов клещей, докучающих стадам.

- Но такой энергичный способ может стоить жизни кое-кому из животных, бродящих по равнине, - заметил майор.

- Случается, что сгорают целые стада, но какое это имеет значение при таком громадном количестве!

- Я не забочусь о них - это дело индейцев, - продолжал Мак-Наббс, - я думаю о путешественниках, которые проезжают через пампу. Ведь может случиться, что они будут застигнуты и охвачены пламенем?

- Конечно! - с видимым удовольствием воскликнул Паганель. - Это иногда случается, и я ничего не имел бы против присутствовать при подобном зрелище.

- Это похоже на нашего ученого, - сказал Гленарван. - В своей любви к науке он готов сам заживо сгореть.

- Ну нет, дорогой Гленарван, я ведь прочел Купера, и его «Кожаный Чулок» научил меня, как спастись от надвигающегося пламени. Надо просто вырвать траву вокруг себя по радиусу в несколько туазов. Нет ничего проще. Поэтому я нисколько не боюсь степного пожара и всеми силами призываю его.