Лесная быль. Рассказы и повести - Радзиевская Софья Борисовна - Страница 51

— Шишек на самовар пособирай, ты, глазастый, — окликнул его дед Софрон. — Чашки и хлеб из сундучка достань. Сват, чай-то с мёдом пить будем аль с вареньем?

— Слыхал? — отозвался Мишка, сияя. — Дуй в шалаш, напьёмся — во!

— Показывай, откуда чашки доставать, — радостно откликнулся я и двинулся к шалашу.

Предстоящее приключение привело нас в самое радостное настроение, и до шалаша мы, пыхтя и переваливаясь, добрались на руках.

— Я и чашку эдак до костра донесу, — хвастался развеселившийся Мишка. — В зубах ежели, а то и промежду коленок.

— Вот я тебя зажму промежду коленок, пострелёнок, — сердито отозвался дед Иван и замахнулся удилищем. — Будешь у меня бить чашки-то.

Чашки и хлеб, ввиду такой угрозы, были доставлены к самоварчику, стоящему у костра, обычным способом.

Потом мы вперегонки бросились собирать сухие еловые шишки.

— Ты которые смолистые бери, — учил меня Мишка, проворно кидая шишки в берестяной коробок. — Смолюшки, они дыму поддадут, зато самовар от них враз закипит.

Приспособив прогоревшую до дыр железную трубу, мы, приподнимая её, принялись подкидывать шишки в пузатый и кособокий медный самоварчик.

Около костра хлопотал дед Иван, помешивая длинной ложкой в железном котелке, висевшем над огнём. В котелке булькало и шипело, а дед Софрон, присев на пенёк, мастерил что-то из дощечек и проволоки и довольно кивал головой.

— Вот так, — приговаривал он. — Теперь будет ладно. Каша-то не поспела, сват?

— Сейчас поспеет, — отозвался сват и, заглядывая в котелок, морщился от пара, обдававшего лицо. — Упрела в самый раз. А вот у ребят с самоваром неуправка.

— Закипает уже! — воскликнул я и, нагнувшись над дымящей, как вулкан, трубой, протолкнул в неё щепочкой сухие смолистые шишки.

Я кашлял и задыхался, но даже это доставляло мне большое удовольствие. Снимая и надевая трубу, я то и дело нагибался к Мишке и шептал:

— Скоро он придёт? А может быть, и вовсе не придёт?

— Придёт, — отвечал Мишка тоном бывалого охотника за мустангами. — Не первый раз он так: убежит да по лесу и шатается. И всё мимо пасеки вечером к речке пить ходит. Дошатается, пока не попадёт медведю в лапы.

— Кончай разговоры, — сказал дед Иван, опрокидывая целую горку душистой каши на широкое деревянное блюдо. Он сделал на верху пшённой горки ямку и бережно влил в неё немного растопленного масла из глиняного кувшинчика с отбитым носиком.

— Садись, Мишутка, — приветливо сказал дед Софрон. — И ты, чужачок, садись, чурбашки подвиньте себе, а то и так, на траву, как способнее.

Мы уселись вокруг блюда с кашей, держа в руках круглые деревянные ложки. Ели, стараясь не сорить, брали кашу по очереди. Я подражал всем движениям Мишки, что бы не ударить лицом в грязь.

Старики и Мишка разговоров за едой не признавали, поэтому во всё время ужина царило молчание. Тем временем начало смеркаться. Догоравший костёр ярко вспыхивал, и отдельные ветви яблонь освещались так ярко, что казалось: они повисли в воздухе, точно руки, протянутые из темноты.

Наконец Мишка со вздохом отодвинул от себя чашку с золотым ободком.

— Спасибо, дедушки, за чай, за сахар, — солидно сказал он, а мне шепнул: — Идём, Серёга, на засидку, а то ещё Гнедка прокараулим.

Длинная ветвь старой корявой берёзы протянулась над самой тропинкой. По бокам тропинки рос густой колючий кустарник. Гнедко должен был пройти к реке как раз под этой веткой. На ней-то мы и решились устроить засаду.

— Сюда садись, — шепнул мне Мишка. — Вот увидишь, как управлюсь. Он только скокнуть на него не даётся. Гнедко-то. А как сел, он тогда смирен. Ты меня за живот только не хватай, я страсть щекотки боюсь. Ну, не дыши теперь!

Я послушно старался не дышать, хоть от этого шумело в ушах и кружилась голова. Тишина наступила такая, что когда в траве внизу вдруг чиркнул сверчок, мы вздрогнули и схватились друг за друга.

— Тяжело мне от иголки сидеть так-то, — чуть слышно прошептал Мишка и вздохнул.

— Колется? — испуганно спросил я.

— Да не колется, беспонятный ты, а скорость такая во мне от неё — ну никак не усижу.

На тропинке внизу что-то смутно зашевелилось.

— Гнедко это, — шепнул Мишка. — Ну, теперь гляди, как я…

Я отчаянно вцепился ему в руку.

— Мишка, — задыхаясь, зашептал я, — не Гнедко это, это…

Но было уже поздно. Мишка ловко соскользнул с ветки, секунду повис на руках и прыгнул…

Страшное рычание и пронзительный крик, казалось, наполнили весь лес. Я судорожно ухватился руками за берёзу, не смея глянуть вниз. Вдруг по стволу что-то зацарапалось. Мишка, вновь оказавшись на ветке, схватил меня за руку и дёрнул так сильно, что я чуть не упал на землю.

— Лезь выше! Лезь выше! На медведя я скочил.

От толчка я потерял равновесие и болтался на качавшейся ветке, обхватив её руками и ногами.

— Пусти меня! — крикнул я в ужасе. — Пусти, а не то свалюсь. Пусти!

Внизу шум разрастался. К дикому рычанию прибавились крики, кто-то выстрелил с грохотом, как из пушки.

— Лезь отсюда. Убьют, — упорствовал Мишка и теребил меня за рукав. — Слышь, дед Иван ровно очумел, в медведя-то по верхам палит!

— Стрели, сваток! — отчаянно закричал дед Софрон. — Стрели скорей да вынь ты меня из куста для ради бога.

Вторая пуля свистнула около моего уха. Видно, старики и правда с перепугу искали медведя на деревьях.

— Шомпола никак не найду, — раздался пронзительный голос деда Ивана. — Да зарядить нечем.

— Дедушка, ой, дедушка, не стреляй, — завопили мы с Мишкой в ужасе. — Убьёшь ты нас! Не стреляй!

Выглянувшая из-за горы луна помогла разобраться в суматохе. Медведя давно и след простыл.

Жизнь свою мы с Мишкой спасли, скатившись с дерева, прежде чем дед Иван перезарядил свою «пушку». А потом разыскали деда Софрона и помогли ему выбраться из куста, в который он ухитрился попасть.

Утра мы дождались в шалаше у костра. Ни за что на свете не согласились бы мы отойти от него, да и дед Софрон не пустил бы. Со светом он сам в челночке отвёз нас на тот берег и проводил прямо к заводу.

— Ты сразу не ходи домой-то, — посоветовал мне Мишка, когда челнок ткнулся носом в берег. — Дедушка спервоначалу пойдёт мамке моей скажет, а мы на чердаке отсидимся. Я всегда так делаю. Пущай у неё сердце перегорит, а то она скорая — враз за волосья.

Над нами долго смеялся весь завод.

— Расскажи, Миш, как ты медведей за уши ловишь? — спрашивали рабочие и доводили Мишку чуть не до слёз.

А я вскоре после этого происшествия написал матери письмо.

Милая мама, — писал я. — У меня здесь большой друг Мишка, и мне целое лето будет очень весело. Обо мне не беспокойся. Здесь никаких приключений и опасностей не бывает. Пришли мне, пожалуйста, только плёнок для фотоаппарата и ещё пуль двенадцатого калибра для деда Ивана, а то он свои последние выстрелил в меня, когда мы караулили на дереве Гнедка и Мишка прыгнул на медведя.