Костер на снегу - Райан Нэн - Страница 90

— Говоришь, здесь был Тахома? — осторожно спросила Натали.

— Да, вчера вечером.

— Значит, ему известно, что я ранена?

— Ну да;

— Странно… — Натали нахмурилась и закусила нижнюю губу. — И все равно он уехал? А мне так нужно с ним поговорить! Надо бы поехать следом…

— Позже, — перебил Кейн безапелляционно. — Тахома никуда не денется.

Теперь, когда не было сомнения, что процесс выздоровления действительно идет, пророчества старого шамана казались ему неправдоподобными.

Слишком слабая для пререканий, Натали умолкла и задумалась. Ей вспомнились слова Тахомы о том, что скоро непосильная ноша спадет с ее плеч и ей больше не придется быть стражем священного золота Маниту. Он также говорил, что Кейн в опасности. Но что может грозить Кейну?

Натали украдкой следила за тем, как объект ее размышлений взбивает подушки и поправляет одеяла. Покончив с этим, он отошел к дровяной плите, заглянул в кастрюли и объявил:

— Нам с тобой нужно поесть.

— Ешь один, я не голодна, — ответила Натали и передернулась, когда боль с новой силой вгрызлась в плечо.

Кейн ничего не сказал, просто взялся за дело. До Натали доносились постукивание и позвякивание — уютные домашние звуки. Убедившись, что Кейн занят, она позволила себе оглядеться.

Жилище Кейна состояло из одной просторной и по-своему комфортабельной комнаты. Один угол служил спальней. Здесь, между двух довольно широких окон, стояли кровать и массивный ночной столик (судя по всему, он же и письменный), Противоположный угол был отведен под кухню и отделен стеллажом, на котором коротали время бутылки, пустые и полные, мелочи быта и несколько книг нестандартного размера. В центре комнаты стоял крепкий квадратный стол с тремя разномастными стульями (четвертый был придвинут к постели), что, как ни странно, придавало комнате уют. У западной стены расположился камин, огонь в котором постоянно поддерживался. Ближе к углу стоял диван, а прямо против камина — пара кресел. Здесь находился единственный предмет роскоши — большой, во всю стену, ковер в мягких коричневых тонах. Книги обычного формата стояли на этажерке, сколоченной и отполированной вручную. На гвоздях у двери висели стетсон, ремень с кобурой, плащ и еще какая-то одежда. Насколько Натали удалось сориентироваться, одна дверь выходила на юг. Была и еще одна, в изножье кровати. На обеих были заложены тяжелые щеколды. Окна все до одного были плотно зашторены.

Помещение освещалось четырьмя керосиновыми лампами. Фитили были прикручены, и потому вокруг царил приятный для глаз полумрак. В замкнутом пространстве скопились запахи табака, виски, обтаивающих сосновых дров, дыма от камина. Затем к ним примешался аромат свежезаваренного чая. Натали прикрыла глаза, не желая проникаться уютом этого чисто мужского жилища. Ей хотелось домой, в безликую белизну своей спальни.

Внезапно ей стало любопытно, который может быть час. С одинаковым успехом это мог быть полдень или полночь. Усилие мысли утомило ее, веки отяжелели…

Ее заставили очнуться не шаги, а ощущение присутствия. Кейн стоял у кровати, совсем одетый, и выглядел вполне благопристойно. Впечатление портили только двухдневная щетина и покрасневшие от недосыпа глаза. Он поставил на постель поднос с дымящейся миской неаппетитного на вид варева, чашкой чаю и вазочкой сухого печенья. Натали затошнило.

— Я не могу…

— Придется! — отрезал он.

— Не могу! Мне пора домой! Сделай милость, оседлай Блейза, а я уж как-нибудь…

— И речи не может быть. Ты не усидишь в седле.

— Я в полном порядке!

— Ладно, как хочешь. Договоримся так: если съешь и выпьешь все, что на этом подносе, можешь ехать.

Делать было нечего. Зачерпнув варево, Натали понесла его ко рту и поразилась тому, какой тяжелой может быть одна столовая ложка еды. Лишь чудом не расплескав, она проглотила варево и обессиленно уронила руку на одеяло.

Кейн не сказал ни слова, но на лице его было написано: “Я же говорил!” Он развернул матерчатую салфетку, расстелил ее и отобрал у Натали ложку. Варево, хоть и неаппетитное на вид, было густым и питательным мясным бульоном. Зачерпнув его, Кейн поднес ложку Натали к губам. Ей ничего не оставалось, как открыть рот. Кормление началось.

Зная, что ей самой ни за что не справиться с этой задачей, она покорилась судьбе. Только таким путем можно было вырваться из горной тюрьмы, от решительно настроенного тюремщика. Честно выполняя свою часть договора, Натали по-галочьи открывала рот и глотала, глотала, глотала, с отчаянием поглядывая на миску и не веря, что дно когда-нибудь покажется.

Но как ни долог был процесс, как ни часты передышки на отдых, конец все-таки наступил. Кейн унес поднос. Стоило ему отойти, как Натали начала подниматься в постели, опираясь нездоровую руку. Это было истинным мучением. Все же она ухитрилась сесть. Тяжело дыша, вся в испарине, она откинула одеяла. Теперь надо было опустить ноги. Добиться этого ей удалось только с третьей попытки. Плечо было сплошным клубком боли, тело ныло и отказывалось, повиноваться. Уже не помня, зачем она все это затеяла, Натали сгорбилась на кровати, опустив голову. Волосы свесились и совершенно скрыли лицо. В этой позе и застал ее Кейн, когда вернулся.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — резко спросил он, не только встревоженный, но и раздраженный.

— Я? — Натали подняла голову. — Я… иду домой!

— Никуда ты не пойдешь!

— Ты обещал, — напомнила она, пытаясь говорить холодно и убедительно и слыша свой жалобный лепет. — Я съела все, что было на подносе. Ты сказал, что отпустишь меня.

— Я солгал.

Кейн подхватил Натали под колени, уложил в постель и снова укутал, а у нее не хватило сил даже на то, чтобы оттолкнуть его руки. В ее распоряжении оставались только словесные стрелы, и она тут же этим воспользовалась.

— Ты говорил, что я могу тебе довериться. Это же смешно! Довериться тому, кто врет на каждом шагу! И этот человек обвинял меня в притворстве! Да ты и есть самый главный притворщик, король среди притворщиков! Думаешь, тебе это поможет? Рано или поздно ты уснешь, и тогда я сбегу! Ты не можешь и не будешь держать меня в своей берлоге! Мой дом — ранчо Клауд… о-о-ох!