Томка. Тополиная, 13 - Грачев Роман - Страница 31

Она уткнулась носом в живот. Я гладил ее волосы и наблюдал за реакцией дамочек. Боковым зрением заметил, что Таня, не отпустившая такси, потихоньку пятится к машине, приоткрывая заднюю дверцу.

– Я был занят. У меня получился длинный и тяжелый день.

– Ты опять работал! Ты же обещал не работать по выходным!

«Жизнь не интересуется нашим мнением», – в миллионный раз мог бы сказать я, но промолчал. Олеся и Марина направлялись к нам. Марина продолжала дымить сигаретой, Олеся отставала на полшага. Ничего хорошего мне не светило.

Я обернулся.

– Тебе лучше уехать.

Таня кивнула так, будто и сама собиралась предложить.

– Целоваться не будем, дорогая.

– Без вариантов. – Она прыгнула в машину и, прежде чем захлопнуть дверцу, бросила: – Созвонимся завтра. Расскажешь, как все прошло.

Хлоп – и компактный белый «логан» с рекламными баннерами на крыше покатил по нашему П-образному двору к дальнему выезду.

Я поглаживал Томку и молчал. Я не был уверен, что смогу выиграть сейчас конкурс на самого трезвого папочку. Даже в призовую тройку не войду.

– Привет, – сказала Марина. – Ты телефон не слышал или ты нас игнорировал?

Я посмотрел на стоящую за ее плечом Олесю. Боевая подруга не спешила присоединяться к допросу, но и одобрения я в глазах не прочел. Она куталась в кофточку, сложив руки на груди.

– Пап, мы тебе звонили десять раз!

– Угу, солнце… я знаю. Просто… как тебе сказать…

Ко мне подбиралась предательская икота. Ее сейчас только не хватало!

– Очень хорошо у тебя получается, – продолжила Марина. – Ты заставляешь меня везти дочь сегодня, а сам с девицами путаешься? Знала бы, остались бы еще на одну ночь!

Тут я, честно говоря, малость офигел. Я услышал и увидел перед собой не бывшую жену и мать моего ребенка, не просто бросившую нас, но и подставившую под удар шайки любителей древностей (то есть женщину, по моему здравому рассуждению, просто обязанную испытывать передо мной долгоиграющее чувство вины) – я узрел ту, что готова опустить на меня железную пяту.

Я отодвинул Томку в сторону. Мягко, стараясь не обидеть, но все же отстранил.

– Ты давно ли стала такой борзой, дорогая? – Я попер на Марину. – Ты ничего не попутала? Не прошло и полгода, как мы вызволяли Томку из заложников, а это, заметь, было твоих рук дело. Что, сильные покровители появились?

Она не попятилась. Метнула сигарету в урну (промахнулась – красный уголек рассыпался искрами под кустом), подперла бока руками, и вскоре мы стояли уже лицом к лицу.

– Вали отсюда, – прошипел я вполголоса, чтобы не слышала дочь. – Вали и больше не звони, пока я сам тебя не наберу.

– Уверен? – в тон мне переспросила Марина.

– Абсолютно.

– Хочешь сказать, что я оставлю сейчас ребенка с тобой? Ты же в хлам!

– У тебя нет вариантов. Вали, я сказал.

Мы сверлили друг друга взглядами. Мы были Гарри Поттером и Волан-Де-Мортом, скрестившими волшебные палочки в смертельном противостоянии в замке Хогвартса. Правда, кто из нас добрый волшебный, а кто не очень, я бы утверждать однозначно не стал. Неожиданно безмолвная Томка стояла слева, Олеся, обхватившая себя руками, с грустно опущенной головой переминалась с ноги на ногу за спиной у Марины.

Неужели они стали союзницами?

– Со мной ребенок в безопасности, каким бы я ни был. Ик!.. Так что можешь не волноваться, можешь ехать к своему папику… Ик! Черт…

На этот раз Марина Гамова не удостоила меня ответом. Покинула поле боя, присела перед Томкой, взяла дочку за руки.

– Солнышко, папа устал, ему нужно отдохнуть. Он сейчас пойдет отсыпаться к себе домой, а мы поедем обратно ко мне, хорошо? У нас еще в холодильнике половина тортика, и мультики еще можем посмотреть. Что скажешь?

Трое взрослых замерли в ожидании ответа. Даже я задержал дыхание. Где-то в траве затянул свои рулады сверчок.

– Нет, мам. Папа пьяный, я знаю, но я пойду домой. Ты не обижайся, ладно? Я за ним поухаживаю, он все равно хороший, даже когда пьяный.

И девочка вновь прильнула ко мне.

Я чуть не прослезился.

«Пап-чка» победил…

Марина поднялась, потрепала Томку за волосы, одарила меня взглядом «проиграла битву, но не проиграла войну» и, не удостоив больше ни словечком, отправилась к машине. Мне лишь оставалось пройти еще одно небольшое испытание и с чистой совестью отправляться баиньки. Угрызения буду мучить завтра, а сейчас мне сам черт не брат и Олеся не подруга.

Но возлюбленная не стала устраивать экзекуций. Плотнее завернулась в свою кофточку и, коротко попрощавшись с девочкой, ушла в подъезд. Грохот железной двери больно ударил по ушам… и по сердцу.

– Да-а, пап, – протянула дочь, обнимая меня еще крепче. – Обложился ты по полной…

– Облажался, – поправил я. – Не вздумай будить меня утром.

20

Дочь не сдержала обещаний. Разбудила. Причем самым зверским способом, на какой только способны дети в воскресенье рано утром.

Она села мне на грудь.

– Паапочка!! Паапочка! Уже утро!

Она принялась мять меня руками, как здоровенный шмат теста перед приготовлением пиццы. Несмотря на то, что я последние час-полтора уже не спал, а просто вертелся в постели, экстремальный способ подъема порядком меня встряхнул. И разозлил.

– Тамара, я, кажется, просил тебя по хорошему вчера!!!

Я оттолкнул ее. Грубовато. Томка отпрянула, сползла с меня, села на край кровати. Радостная улыбка покинула лицо. Из гостиной, что за двумя коридорами от моей спальни, доносился звук работающего телевизора. Нюша нежным голосочком извещала своих друзей Кроша и Ежика, что отправляется на променад.

Обычное и хорошее воскресное утро, и даже солнце лупит во всю свою мощь с востока. Вот только голова трещит и Томка обиделась. Я сел.

– Доча, – сказал примирительно, – не дуйся. Ты просто без предупреждения заскочила прямо на грудь… ну нельзя же так! Я же чуть не задохнулся.

Она все еще куксилась. Театрально? Я не мог разобрать, потому что она сидела на краю кровати, опустив голову. Впрочем, судя по углу наклона, обида носила мимолетный и ветреный характер, и дело лишь в цене искупления.

Я подполз к ней, обхватил за шею.

– А вот сейчас я эту козу маленькую привяжу за веревочку и поведу обниматься с папой!

Мы завалились на кровать. Стали бороться, кувыркаться. Боль, кажется, стала во сто крат сильнее и грозила разорвать голову на сотни осколков. Чертов коньяк! Чертов тринадцатый дом на Тополиной аллее! Чертова Марина!

– Кстати, как прошел день у мамы? – поинтересовался я, когда тучка раздора упорхнула в раскрытую форточку спальни. На самом деле мне не очень хотелось знать, чем развлекала мою дочь ее мамаша, дабы не разжигать в сердце новый очаг ревности (мне и старых вполне хватало), но так я хотя бы получил небольшую передышку и возможность поваляться в постели.

Томка легла рядом и принялась щебетать.

– Ты знаешь, пап, у мамочки такой большой дом! Я таких раньше не видела и даже не знала, как в них люди могут жить. Вот у нас тоже, наверно, большой…

– У нас четырехкомнатная квартира в восемьдесят квадратных метров, милая.

– Это много?

– Это наверняка меньше, чем у твоей мамы. Разве сама не видишь?

– Да, точно! Ну так вот, сначала она мне сделала экскурсию по двору, потому что там вокруг дома еще двор большой. Вот как у бабы Сони на даче вокруг домика тоже есть огороды всякие, морковка там, петрушка разная, вот это всё… Только у бабы нет бассейна, а у мамы есть – он маленький, но в нем можно поплавать. Правда, воды вчера не было, была трава зеленая и мусор на дне, потому что лето кончилось и плавать в нем уже поздно и холодно…

Слушая рассказ, я вспоминал наш визит в особняк Валуйского. Да, домик у него приличный, пусть и без вычурных излишеств, и немудрено, что он поразил мою маленькую впечатлительную принцессу, с рождения живущую в четырехкомнатной клетке, пусть тоже достаточной просторной, но все же коробке.