Лэшер - Райс Энн - Страница 23

– Мои дорогие, мои дорогие, мои дорогие…

Потом расплакалась тетя Беа, а вслед за ней и сама Мона. Но минутой позже слезы на ее глазах мгновенно высохли, и причиной тому стали обращенные к ней слова Пирса.

– Возьми себя в руки. Ты нужна мне.

Рыдания в холле между тем не умолкали.

Глава 5

Продолжение рассказа Джулиена

Дни, последовавшие за рождением Мэри-Бет, стали самыми тягостными и тревожными в моей жизни. Если вопросы нравственности когда-либо терзали меня, это было именно в тот период. В истинных причинах этих терзаний я до сих пор не уверен и, поскольку они не являются предметом моего повествования, позволю себе не останавливаться на них подробно.

Скажу лишь, что вследствие чрезмерно раннего своего развития я познал зло во всех его проявлениях еще в ту пору, когда был не в состоянии дать ему нравственную оценку. Война, уход из дома моей горячо любимой сестры, наше кровосмесительное совокупление – все эти события окончательно утвердили меня в том, о чем я уже давно смутно догадывался: я понял, что для счастья моего требуется нечто действительно очень важное и ценное. И речь в данном случае идет не о денежной ценности. Богатства, власти и даруемых ими преимуществ и благ мне явно было недостаточно, равно как и плотских утех. Процветание семейства являлось обязательным условием, позволяющим мне жить и дышать. И я хотел жить и дышать во что бы то ни стало. Желания расстаться с жизнью, лишиться здоровья, наслаждений и преуспеяния у меня было не больше, чем у новорожденного младенца, громким криком возвещающего о своем приходе в этот мир, не больше, чем у Мэри-Бет, требовательно плакавшей в своей колыбели.

К тому же теперь у меня появилась дочь, и я хотел быть с ней рядом, любить ее, видеть, как она растет. Это желание пересиливало все прочие, и впервые в жизни я понял, почему сюжеты стольких легенд и сказок вертятся вокруг одного-единственного сокровища – ребенка, наследника, крошечного живого комочка, появившегося на свет в результате соития двух существ.

Думаю, этих объяснений вполне достаточно, и вы, Майкл, в полной мере представляете, что я тогда чувствовал. Жизнь моя висела на волоске, и я трепетал при одной только мысли, что волосок этот вот-вот оборвется.

Но что я мог сделать?

Ответ на этот вопрос я получил через несколько дней. Все это время призрак постоянно крутился возле колыбели Мэри-Бет, где его встречали практически все домочадцы. «Этот человек» подарил Мэри-Бет свое благословение. Взгляд новорожденной наделял призрака силой, которая позволяла ему становиться видимым. А он охранял и оберегал ее, стремился к ней подольститься, всячески ей услужить. И при этом он неизменно появлялся перед девочкой в моем собственном обличье: одевался в точности как я, подражал моим манерам и, если позволите так выразиться, источал даже мое обаяние!

Однажды, созвав музыкантов и приказав им играть, то есть извлекать из инструментов какофонию звуков, которая раздражала меня не меньше, чем непрекращающаяся зубная боль, я попытался поговорить о Лэшере с Маргаритой. Мне хотелось подробнее узнать, что он собой представляет и что о нем известно всем прочим нашим родственникам.

Однако из нашего разговора ничего не вышло. Маргарита могла рассуждать лишь о том, что занимало ее, то есть о собственном колдовском искусстве, позволявшем ускорять рост цветов и трав, залечивать раны и создавать чудодейственные снадобья, которые, как она полагала, позволят ей жить вечно.

– Настанет день, когда дух обретет плоть, – заявила она. – А если он сможет воплотиться вновь, значит, нам с тобой после смерти тоже удастся это сделать. Все мертвецы получат возможность преодолеть портал и последовать примеру Лэшера.

– Какая дикая мысль, – отрезал я.

– Ты говоришь так, потому что еще не умер! Погоди, настанет время – и ты изменишь свое мнение.

– Матушка, неужели вы хотите, чтобы по земле бродили ожившие мертвецы? Боюсь, если все они пожелают вернуться, для них попросту не хватит места на этом свете. Что же мы будем с ними делать?

Мое ироническое замечание до крайности раздосадовало Маргариту.

– Не задавай идиотских вопросов! – прошипела она. – Так ты накликаешь на себя беду. Ты, я вижу, вообразил, что Лэшер не сумеет с тобой расправиться? Будь уверен, для него это сущий пустяк. Так что выполняй свое предназначение и не пытайся помешать ему. Тебе дарована жизнь со всеми ее удовольствиями. Чего тебе еще?

После этого бесплодного разговора я отправился в город, в свой особняк на Рю-Дюмейн. Шел дождь, в точности как в тот вечер после смерти Дарси, когда я приехал в дом на Первой улице. Дождь всегда успокаивал мои расшатанные нервы и улучшал настроение. Прибыв к себе, я первым делом распахнул двери, ведущие на террасу, на мокрых перилах которой сверкали серебряные брызги, и позволил каплям влаги ворваться в дом, россыпью осесть на шелковых шторах. Мне не было нужды трястись над какими-то тряпками. Будь на то моя воля, я мог бы завесить окна золотом.

Я растянулся на кровати, подложив руки под голову и забросив обутую в сапог ногу на спинку, и принялся мысленно составлять длинный перечень собственных грехов… Любовные похождения, проступки, совершенные под влиянием увлечения или страсти, я даже не брал в расчет, пытаясь припомнить только прискорбные проявления необузданной злобы и жестокости.

«Да, – со вздохом говорил я себе, – ты продал душу этому проклятому призраку, и она давно и безраздельно принадлежит ему. Что еще ты можешь дать духу? Обещание защищать, оберегать и обучать новорожденное дитя? Но это дитя уже способно его видеть. Он может учить девочку сам и прекрасно знает об этом».

А когда дождь стих и взошедшая на небе луна залила улицу своим бледным светом, я нашел ответ.

Я могу отдать ему свое человеческое обличье. Душу мою он получил. Почему бы теперь не завладеть и ее плотской оболочкой – той внешней формой, которую он столь успешно воспроизводит? Да, разумеется, я передам свое тело в полное его распоряжение.

Без сомнения, он может попытаться изменить мой облик и таким образом погубить меня. Однако до сих пор не было случая, чтобы при проведении подобных опытов он обходился без нашей с матерью помощи. Без нашего участия ему не удавалось даже придать иной вид растениям и заставить их цвести раньше срока. Будь по-иному, он не стал бы использовать наши способности.

Значит, риск не столь уж велик. Пожалуй, я могу впустить его в собственное тело, позволить смотреть на мир моими глазами, ходить моими ногами, действовать моими руками… Но он ни в коем случае не должен изменять мою плоть.

Приняв это важное решение, я позвал Лэшера, хотя понятия не имел, где он в тот момент обретался, какое расстояние нас разделяло и достигнет ли его слуха мой зов.

Однако уже через несколько секунд Лэшер материализовался возле овального зеркала, стоявшего в углу спальни. И я впервые увидел его отражение! Как ни странно, я даже не задумывался о том, способен ли Лэшер отражаться в зеркале. Вскоре он растворился в воздухе. Тем не менее я успел разглядеть его насмешливую улыбку. Одет он был в точности как я – это тоже не ускользнуло от моего внимания.

– Ты ведь хочешь обрести плоть? – вопросил я. – Так почему бы тебе не взять мою? Почему бы тебе не смотреть на мир моими глазами? Войди в меня и владей моим телом. Я обещаю впустить тебя без всякого сопротивления и подчинить свое тело твоим желаниям. Ты будешь жить в моей плоти, пока у тебя хватит на это силы.

– Ты действительно готов так поступить?

– Конечно. Я уверен, мои предки уже предоставляли свою плоть в твое распоряжение. Наверняка Дебора или Шарлотта делали это.

– Не смей насмехаться надо мной, Джулиен, – сказал Лэшер, и от беззвучного его голоса повеяло ледяным холодом. – Ты прекрасно знаешь, что женское тело не подходит для моих целей.

– Тело есть тело, – пожал я плечами.

– Но я не женщина, – отрезал он.