Меррик - Райс Энн - Страница 23

Расставание было неизбежным, ибо никто из нас не мог долго выносить общество своих соплеменников.

Так уж повелось, что нам не обойтись без людей, и потому мы предпочитаем проводить время в мире смертных, несмотря на все его сложности.

Разумеется, в будущем нам предстоит еще не одна встреча с себе подобными. Мы отлично знаем, как найти друг друга. Нам не чужд эпистолярный жанр, хорошо известны все средства связи. Старейшие из нашего племени телепатически улавливают происходящее в любой части земли и быстро узнают, что с кем-то приключилась беда. В определенной степени таким же даром обладают и молодые вампиры. Но в настоящее время на улицах Нового Орлеана охотимся только мы – Луи, Лестат и я. И так будет продолжаться, видимо, достаточно долго.

Строго говоря, на охоту выходим только мы с Луи, поскольку Лестат вообще не нуждается в насыщении. Обладая телом бога, он подавил в себе жажду, которая до сих пор преследует даже самых сильных, и под звуки музыки погрузился в оцепенение.

Таким образом, Новый Орлеан во всей своей сонной красоте стал прибежищем всего двух возродившихся из мертвых. Тем не менее нам приходится проявлять хитрость и изобретательность. Главное – заметать за собой следы. Мы поклялись пить только кровь негодяев – так учит Мариус. Но как бы то ни было, жажда крови – ужасная вещь.

Прежде чем я вернусь к своему повествованию о том, как мы с Луи охотились в тот вечер, позвольте мне добавить еще несколько слов – о Лестате.

Лично я не думаю, что с ним все так просто, как полагают другие. Кроме тех подробностей, которые я вам поведал о его близкой к коме дремоте под звуки музыки, есть еще несколько весьма непростых аспектов его существования, которые я не могу ни понять, ни сбросить со счетов.

Именно Лестат сделал меня вампиром, и я, как его создание, не способен читать мысли Лестата, так как кровное родство препятствует такому виду общения. И все же в те часы, когда он слушает блестящие, великолепные произведения Бетховена, Брамса, Баха, Шопена, Верди, Чайковского и других любимых им композиторов, я что-то улавливаю.

Своими «сомнениями» относительно его состояния я поделился с Мариусом, Пандорой и Арманом. Но ни один из них не смог проникнуть сквозь завесу неестественной тишины, за которой Лестат спрятался от всего мира.

«Он утомлен, – говорят мне другие вампиры. – Скоро он снова станет самим собой». Или: «Не волнуйся, наступит момент, когда он очнется».

Я в этом не сомневаюсь. Ничуть. И все же волнуюсь, ибо никто до сих пор не осознает, насколько серьезна сложившаяся ситуация. Дело в том, что иногда Лестат вообще отсутствует в собственном теле.

Возможно, он высвобождает свою душу из бренной оболочки, чтобы в виде чистого духа свободно побродить по свету, отправиться куда вздумается. Кто-кто, а Лестат умеет проделывать такие фокусы. Он постиг науку самых древних вампиров и доказал, что способен на такое, когда вступил в сговор со злокозненным Похитителем Тел.

Но Лестат не любит злоупотреблять этой способностью. Да и пользоваться ею можно всего лишь в течение нескольких часов за одну ночь.

Я чувствую, что все обстоит гораздо серьезнее. Уверен, Лестат не всегда властен над своими телом и душой, и нам остается только ждать окончания той жестокой битвы, которую он, скорее всего, ведет до сих пор.

Чисто внешне дело обстоит так: Лестат лежит на полу часовни или в своей огромной кровати в городском доме; глаза его открыты, хотя, похоже, ничего не видят. Время от времени он переодевается, предпочитая старомодные камзолы из красного бархата, отделанные кружевом рубашки из плотного льна, узкие панталоны и простые черные сапоги.

В его заботе об одежде остальные вампиры видят добрый знак. Я же полагаю, что Лестат таким образом старается отвлечь наше внимание, поскольку жаждет лишь одного: чтобы мы оставили его в покое.

Увы, в своем повествовании мне больше нечего сказать по этому поводу. По крайней мере, мне так кажется. Я не в силах защитить Лестата от того, что происходит, да и никому до сих пор не удавалось защитить его или остановить, какая бы беда ему ни грозила.

Теперь позвольте мне вернуться к основным событиям.

Мы с Луи все дальше и дальше забирались в жуткие городские трущобы, где большинство домов давно стояли заброшенными, а в тех нескольких, где еще заметны были следы обитания, на окнах и дверях стояли крепкие железные решетки.

Как и в любом районе Нового Орлеана, пройдя несколько кварталов, мы оказались на торговой улице. И там тоже наткнулись на множество неработающих, забитых досками лавок. Признаки жизни подавал только так называемый «клуб удовольствий», посетители которого проводили пьяную ночь за игрой в карты и кости.

Однако мы шли все дальше. Я послушно следовал за Луи, так как это была его охота. Вскоре перед нами возник маленький домишко, пристроившийся между двумя старыми магазинами, – полуразвалившийся, одноэтажный, парадное крыльцо его утопало в высоких сорняках.

Я тут же почувствовал, что внутри дома находятся смертные, совершенно разные по своим пристрастиям и наклонностям.

Первой, чьи мысли я уловил, была пожилая женщина, сидевшая возле дешевой маленькой плетеной люльки, где лежал младенец. Женщина не переставая молилась, чтобы Бог избавил ее от тяжкого бремени, подразумевая под ним двух погрязших в пьянстве и наркотиках молодых людей, пребывавших в передней половине дома.

Луи, двигаясь тихо и проворно, повел меня на задворки этой покосившейся хижины и, не издав ни звука, заглянул в оконце над гудящим кондиционером. Отчаявшаяся женщина вытирала личико младенцу, хотя тот и не думал плакать.

Снова и снова я выслушивал бормотание несчастной, которая вслух жаловалась, что те двое разрушили ее жизнь, что несчастный младенец непременно умрет с голоду или от недосмотра, если молодая мать, беспутная пьяница, будет вынуждена заботиться о нем сама. Женщина не знала, как поступить, как справиться с обрушившейся на нее бедой.

Луи, подошедший к окну, походил на ангела смерти.

Заглянув через его плечо, я увидел, что женщина не только приглядывает за младенцем, но и гладит белье, разложив его на низкой доске, что позволяло ей работать сидя и время от времени протягивать руку, чтобы покачать люльку с малышом.

Запах свежевыглаженной ткани казался даже приятным, хотя слегка отдавал подпаленным хлопком.

Потом я разглядел, что белья и одежды, предназначенных для глажения, в комнате очень много, и догадался, что женщина таким образом зарабатывает на пропитание.

– Помоги мне, Боже, – монотонно шептала она, потряхивая головой, – забрал бы ты у меня эту девчонку вместе с ее друзьями. Помоги мне, Боже, забери меня из этой Долины[Имеется в виду долина реки Миссисипи, которую часто называют просто the Valley.], ведь я слишком здесь задержалась.

Сама комната была уютной, удобно и с любовью обставленной, повсюду ощущалось присутствие хорошей хозяйки: кружевные салфеточки на спинках кресел, сияющий чистый пол, похоже совсем недавно натертый.

Сама женщина была грузной, с пучком волос, закрученным на затылке.

Луи прошел дальше, чтобы рассмотреть остальные комнаты, но хозяйка этого даже не заметила, продолжая свою монотонную молитву.

Кухня тоже сияла чистотой: блестящий пол, вымытые тарелки, аккуратно расставленные на сушилке возле раковины.

Совсем иначе выглядела передняя половина дома. Здесь в полном запустении влачила свое существование молодежь. Одно существо растянулось в спальне, на грязном матрасе без простыней, а второе, до обморока накачавшееся наркотиками, лежало в гостиной.

Оба этих жалких создания оказались женского пола, хотя с первого взгляда определить это было трудно: кое-как остриженные волосы, чахлые тела и бесформенная джинсовая одежда делали их словно бы бесполыми. А горы повсюду разбросанных вещей не давали даже намека на принадлежность их хозяев к той или другой половине человечества.

Мне это зрелище показалось невыносимым.