Пандора - Райс Энн - Страница 12

Всем моим братьям сопутствовала удача. Они выгодно женились, завели детей и вернулись домой с жестоких войн, где сражались, защищая границы Империи. Мой самый младший брат, Люций, мне не особенно нравился – он вечно нервничал и пристрастился к выпивке, а также к азартным играм, что очень раздражало его жену.

Ее я любила, как любила жен всех братьев и племянниц с племянниками. Мне нравилось видеть, как стайки детей с благословения тети Лидии носятся по комнатам, – дома им это не разрешалось.

Старший из моих братьев, Антоний, обладал задатками великого человека, стать которым ему не позволила судьба. Но он был вполне готов к такой роли – прекрасно образованный, мудрый и закаленный воин.

В моем присутствии Антоний лишь однажды совершил глупость, когда как-то очень недвусмысленно заявил, что Ливия, жена Августа, отравила супруга, чтобы возвести на трон своего сына Тиберия.

Отец, кроме меня, единственный слушатель, строго сказал ему:

«Антоний, никогда больше так не говори! Ни здесь, ни в любом другом месте. – Отец встал и неожиданно для себя самого изложил суть нашего с ним жизненного стиля: – Держись подальше от дворца императора, держись подальше от семьи императора, будь в первых рядах на состязаниях и обязательно в сенате, но не ввязывайся в их ссоры и интриги!»

Антоний очень рассердился, но его гнев не имел отношения к отцу.

«Я сказал об этом только тем, кому могу доверять, – тебе и Лидии. Мне противно обедать с женщиной, отравившей своего мужа. Август должен был восстановить Республику. Он знал, что его ждет смерть».

«Да, и знал при этом, что Республику восстановить нельзя. Эта задача невыполнима. Империя разрослась до Британии на севере, вышла за пределы Парфянского царства на востоке; она охватывает Северную Африку. Если хочешь быть хорошим римлянином, Антоний, то встань и выскажись начистоту в сенате. Тиберий это приветствует».

«Ох, отец, как жестоко ты заблуждаешься», – возразил Антоний.

Отец положил конец спору.

Но мы с ним жили именно по тем правилам, о которых он говорил.

Тиберий не пользовался популярностью среди шумной римской толпы: слишком стар, слишком сух, лишен чувства юмора и к тому же пуританин и тиран одновременно.

Но одно достоинство его извиняло. Помимо своей все возрастающей любви к философии и познаний в ней он был очень хорошим солдатом. Самое важное качество, необходимое для императора.

Армия его высоко почитала.

Он увеличил вокруг дворца число преторианских когорт, а для управления нанял человека по имени Сеян. Но он не стал вводить в Рим легионы и говорил чертовски хорошие слова о личных правах и свободе, если, конечно, вам удавалось не заснуть под его речи и услышать эти слова. Мне он казался ужасным занудой.

Сенат сходил с ума от нетерпения, когда он отказывался принимать решения. Сами они не желали что-либо решать. Но все выглядело относительно безопасным.

Потом случилось ужасное происшествие, заставившее меня возненавидеть императора всем сердцем и потерять всякую веру в него и в его способность править.

Этот инцидент имел отношение к храму Изиды. Некий хитрый злодей, утверждавший, что он – египетский бог Анубис, соблазнил высокородную последовательницу Изиды и переспал с ней прямо в храме, совершенно задурив ей голову, – хотя я ума не приложу, как ему это удалось.

Я до сих пор вспоминаю ее как самую глупую женщину в Риме. Но, возможно, я всего не знаю.

Так или иначе, дело было в храме.

А потом этот мужчина, фальшивый Анубис, пошел к той высокородной добродетельной женщине и в самых ясных выражениях сообщил о том, что между ними произошло. Она с воплями бросилась к мужу. Разразился невероятной силы скандал.

Я в душе порадовалась, что вот уже несколько лет не бывала в храме.

Но со стороны императора последовали такие ужасные действия, которые мне и не снились.

Храм сровняли с землей. Всех приверженцев культа выслали из Рима, некоторых казнили. Всех наших жрецов и жриц распяли, их тела повесили на деревьях, чтобы, как говорили в старом Риме, «умирали медленно и гнили напоказ».

Отец пришел ко мне в спальню. Приблизившись к маленькому святилищу Изиды, он взял статую и швырнул ее о каменный пол. Потом поднял куски побольше и разбил каждый из них. Он растер их в пыль.

Я лишь молча кивнула.

Вне себя от горя и потрясения, я ожидала, что он станет осуждать меня за старые привычки. Все происходящее повергало меня в ужас. Начались гонения на другие восточные культы. Император собирался отнять право устраивать святилища у многих храмов по всей Империи.

«Этот человек недостоин быть императором Рима, – сказал отец. – Он согбен под тяжестью жестокости и лишений. Он негибок, скучен и страшится за свою жизнь! Человек, не способный быть императором, не должен становиться императором. Во всяком случае, не в наше время».

«Может быть, он уйдет в отставку, – печально предположила я. – Он усыновил молодого полководца Германика Юлия Цезаря. Ведь это значит, что Германик будет его наследником?»

«Разве прежним наследникам Августа усыновление пошло на пользу?»

«Что ты имеешь в виду?»

«Подумай головой, – сказал отец. – Нельзя больше притворяться, что мы живем в Республике. Необходимо определись статус императора и пределы его полномочий! Необходимо создать схему наследования, исключающую убийство».

Я попыталась его успокоить.

«Отец, давай уедем из Рима. Поселимся в нашем доме в Тоскане. Там всегда так хорошо!»

«В том-то и дело, что мы не можем уехать, Лидия. Я должен оставаться здесь. Должен хранить верность своему императору. Ради семьи. Я обязан выступить в сенате».

Через несколько месяцев Тиберий отослал своего молодого и красивого племянника Германика Юлия Цезаря на Восток, чтобы убрать подальше от низкопоклонничества и лести римлян. Как я уже говорила, люди высказывались начистоту.

Предполагалось, что Германик; будет наследовать Тиберию. Но Тиберий оказался слишком завистлив, чтобы слушать, как толпа восхваляет Германика за его боевые заслуги. Он хотел удалить его из Рима.

Таким образом, довольно обаятельный и соблазнительный молодой полководец отправился на Восток, в Сирию, и исчез с любящих глаз римского народа, из сердца Империи, где городская толпа вершила судьбы мира.

Рано или поздно начнется новая северная кампания, поняли мы. Германик в ходе последней кампании нанес сильный удар по германским племенам.

За обеденным столом мне в животрепещущих подробностях поведали об этом братья.

Они рассказали, как вернулись, чтобы отомстить за страшное избиение полководца Вара и его войск в Тевтобургском лесу. Если их призовут еще раз, можно закончить дело, и мои братья согласны отправиться в поход. Они принадлежали к числу тех старомодных патрициев, которые всегда готовы были сражаться.

Тем временем поползли слухи, что делатории, печально известные шпионы преторианской гвардии, кладут себе в карман треть состояния тех, на кого доносят.

Я сочла это ужасным, но отец лишь покачал головой.

«Это началось еще при Августе».

«Да, отец, – ответила я, – но тогда предательством считались поступки, не слова».

«Тем больше причин молчать. – Он устало откинулся на спинку ложа. – Лидия, спой мне. Доставай лиру. Сочини какую-нибудь смешную эпическую поэму. Давно уже я тебя не слушал».

«Я уже вышла из этого возраста», – ответила я, вспоминая глупые, непристойные сатиры на Гомера, которые я раньше придумывала так быстро и легко и которыми все восхищались. Но его просьба меня крайне обрадовала.

Я так явственно помню ту ночь, что не могу оторваться от изложения, несмотря на то что знаю, какие страдания мне предстоит описать далее.

Что такое письменная речь? Дэвид, ты увидишь, что я задам этот вопрос не один раз, ибо с каждой заполненной страницей я понимаю все больше и больше – я отчетливо вижу многое из того, что прежде оставалось недоступным моему разуму, и потому я скорее витала в мечтах, чем действительно жила.