Цена любви - Ранн Шейла - Страница 81

ГЛАВА 24

Париж, сентябрь 1994года

Думаю, потребуется многовремени, чтобы залечить наши травмы. О, я больше не обвиняю себя, теперь я действительно верю в то, что была жертвой. Невозможно ничего изменить, повернув время вспять. Я не тот человек, который жалуется, плачет, ищет сочувствия. И верю в полное исцеление, потому что знаю о поразительной жизнестойкости многих невинных жертв войны, голода и болезней. Хотя не всем так везет.

Но как справиться с укоренившейся привычкой защищаться, бежатьот настоящей любви, уготованной самой судьбой? В сорок лет я наконец поняла природу любви, поняла, что любой человек от рождения имеет на нее право. Но какая же честность и бесстрашие необходимы, чтобы она пришла к вам. Прежде я не впускала любовь в свою душу, исейчас приходится бороться с собой, чтобы принять ее, несмотря на то, что мне удалось испытать неистовую радость настоящей любви. Обрести любовь трудно не только мне и Стивену, но и любому человеку, который должен что-то скрывать. Мои прежние романы — Луис, Ив — были всего лишь проявлением эгоизма или болезненной потребности близости с человеком, который назовет меня совершенством. Вот удел замкнутых душ — им постоянно требуется одобрение.

Прошло больше года с того времени, как мы со Стивеном создали в Париже базу для нашей работы и любви. Да, мы живем в городе влюбленных, европейском центре искусств, и должна признать, наши шансы велики. Так и должно быть, ведь мы выстрадали это.

Три месяца назад я отказалась от своей нью-йоркской киностудии. Париж идеально подходит для моей работы, обеспечивает идеальную творческую атмосферу, он удален от Нью-Йорка и Голливуда, хотя здесь тоже водятся весьма опасные акулы. Однако жизненного пространства хватает. В начале года я начала собирать новый материал во Франции, в Живерни… новые краски, новые ощущения. Париж ежедневно вдохновляет меня совершенно необычным образом. Вы скажете, что дело тут в потрясающих мостах, произведениях искусства и архитектуре, но я знаю — причина в том, что Париж позволяет работать спокойно; сейчас для моего полного исцеления это самое главное.

Стивен по-прежнему сохраняет свою лос-анджелесскую квартиру для дочери, которая учится в швейцарской школе и часто навещает своих друзей. Он отказался от своей денежной, но весьма рутинной работы на телевидении ради ненадежной фотожурналистики. Теперь он не только зарабатывает гораздо меньше, но и с удовольствием рискует жизнью в самых опасных местах. И нет на свете человека счастливее.

Мой парижский день начинается в восемь; наша трехкомнатная квартира находится в доме без лифта на Рю Дофин на Левом Берегу. Спальня так мала, что кровать занимает большую ее часть; неяркие желтые и серые полосы обоев уходят вверх к наклонному потолку. Я открываю окна на маленький балкон, где хватает места лишь для горшков с геранью, и снова ложусь в постель, чтобы услышать начало дня. Автомобильные сигналы, голоса, шаги пешеходов. Прекрасно!

Стивен с семи часов работает в другой комнате, чуть просторнее. Он появляется у двери, потом наклоняется, чтобы сорвать с меня одеяло. «Дорогая, ты собираешься сегодня пить кофе?» Находит мои джинсы и майку где-то на полу возле кровати и одевает меня. Мы прикасаемся друг к другу, изучаем, как в первый раз… Позанимаемся любовью чуть позже… Секс — это одно из наших великих чудес, но мы не из тех, кто способен оценить его должным образом до утреннего кофе.

Внизу, в кафе «Буччи», застываем у светлой металлической стойки; Стивен быстро наливает два «эспрессо», я осторожно беру в руки дымящуюся чашку кофе с молоком. Наша следующая остановка — в нескольких кварталах от кафе, на открытом рынке на Рю де Сен, где мы покупаем ветчину и булочки. Потом мы сидим на берегу Сены — это наш любимый зал для совещаний за завтраком — и обсуждаем детали нынешних и будущих проектов. В этот ранний час прохожие редко появляются возле Сены, нам никто не мешает. Мы сидим напротив Лувра или другого любимого здания, которое кажется массивным старым замком, плывущим по Сене. Думаем о том, как нам повезло.

Сегодня решим, следует ли Стивену сделать фотоочерк об одной африканской стране. Он возбужден, никто не делал этого прежде. Я пытаюсь отговорить его, напоминаю об опасностях и болезнях. Он же прямо-таки рвется туда. Я протестую, ссылаюсь на то, что сейчас самое плохое время года. «Я отправлюсь, пока не похолодало», — решает он. «Нет, тебе придется отложить поездку». Он обещает — или угрожает, точно не знаю, — провести зиму здесь и научить меня кататься на лыжах. До Французских Альп можно добраться на электричке.

Закончив обсуждение, мы поднимаемся.

— Пора на работу. В половине десятого надо быть в монтажной, посмотреть дневной материал.

— Можно с тобой? — спрашивает он.

Я беру его с собой в монтажную, хотя обычно не делаю этого. Он слишком непритязателен, ему нравится каждый мой кадр. Стивен, конечно, говорит правду, но я боюсь своей старой привычки любить человека, который хвалит меня. Работа — органическая часть меня самой, и я не хочу любить ради слов одобрения. Пусть моя любовь к Стивену будет совершенно свободной, лишенной всяких оков. Стивен, правда, говорит, что мне его работы тоже слишком нравятся. Думаю, он тоже боится.

После полудня мы возвращаемся в квартиру на Рю Дофин. Звоним куда-то, потом дремлем, иногда занимаемся любовью или гуляем. Вечером звоним в Штаты, идем в театр или остаемся дома.

Но в шесть вечера мы всегда отправляемся в кафе с другими парижанами. Странное дело — в шесть часов в Париже всегда становится светлее. Точно начинается новый день. Кафе заполняются людьми. Кажется, в Париже в шесть вечера солнце восходит снова.