Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 104

– Это моя племянница, а не дочь, – подтвердила Лютава, уже зная, как трудно поверить, что это две разные девушки, не видя их обеих одновременно. – Дочь моего брата Лютомера и жены его, княгини Семиславы. Росла она у чужих людей, только теперь мы ее домой вернули и замуж выдавать привезли. А обручена она с Пребраном. Бранемер ее и хотел получить, да никто не знал в то время, где она, вот он и забрал Уладу.

Хортеслав снова взялся за голову обеими руками, пытаясь осознать все это.

– Голова трещит, будто горшок битый… То есть что же – я не за ту девку в драку полез?

– Почему не за ту? – делано удивился Лютомер. – Твоя невеста Унелада Красовитовна Бранемером увезена и в горе сидела, Ладиного дня дожидалась. Бранемер сам ее в жены взять хотел. Так что ты правильно на бой вышел. И даже… что не победил, в общем, не твоя вина. – Он бросил взгляд на Бранемера, который стоял за спиной у Хорта, и тот отвернулся, скрывая стыд. – Тебя чарами одолели, наузом опутали. И сделала это твоя невеста, Унелада.

– Нет! – Хортеслав помотал головой и тут же схватился за лоб, но упрямо продолжал: – Моя невеста – вот эта. Почему же тогда меня с ней все время… судьба сводила?

– Потому что Марена любит Перуна, – тихо сказала Младина. – Но когда он просыпается по весне, она старится и уходит во тьму. И нет у нее другого средства к нему приблизиться, кроме как вложить часть себя в другое существо… в человека… в меня. Она жила во мне, вот я и полюбила того, в ком был молодой Перун. Тебя. Лада пошла против своего пути – послала тебя в Навь. Но я тебя вывела оттуда, и теперь они встретились. Потому и мы с тобой повстречались наконец.

– Ну, вот что! – Из темноты в свет лучины шагнул Бранемер, как темная гора, и Хортеслав невольно выпрямился и привстал. – Коли я виноват… – отважно продолжал дешнянский князь, – на чужой каравай рот разинул… Ну, завтра будет Ладин день, ты и иди ее будить, – обратился он к Хортеславу. – Твоя невеста, тебе и будить. А мне чужого не надо, у меня и сын вернулся, и невеста его… Не держи зла.

Получив желаемое, он опомнился и теперь стремился все исправить, побыстрее и попроще. Женить сына, отдать чужую невесту кому следует и забыть обо всей этой путанице.

– Да не может этого быть, – вдруг сказал Хортеслав и снова перевел взгляд на Младину. – Я же тебя сразу узнал, – доходчиво, как ребенку, пояснил он. – Тогда, на Купалу. Не знаю, какие русалки тебя привели, но я тебя как увидел, так и признал: вот невеста моя! Мне другой не надо. Или ты хочешь за Пребрана идти?

– Нет. Не хочу. Я с той Купалы о тебе только и думала. Только и ждала, когда же ты наяву за мной приедешь.

– А я, дурак, и поехал за тобой, только не в ту сторону! – Хортеслав усмехнулся. – Хорошо, успел поправиться. А то был бы дурак еще хуже: мне бы не ту девку привели на свадьбе, и что бы я тогда делал? Не надо мне вашей Лады. – Он оглянулся на Бранемера. – Увезли, в бою отбили, так владейте на здоровье.

– Ты ж ее не видел! – насмешливо воскликнул Лютомер, пока Лютава пыталась сообразить, как отнестись к перемене зятя. – Может, та покрасивее будет?

– Не бывает покрасивее! – отрезал Хорт. – А я вам не дурак: она еще до свадьбы на меня наузы плела, а я женись? После свадьбы вовсе изведет.

Лютава закрыла лицо руками от стыда: ее дочь действительно сделала это! Жених имел полное право отказать ей в доверии.

Младина смотрела Хорту в лицо, заново узнавая каждую черту, и ей казалось, что она спит. Хотелось сказать и спросить сразу так много, что она вовсе не находила слов.

– Я так удивилась, когда увидела Велебора, – сказала она наконец. – Вроде ты, а вроде и нет.

– Веляшку? А где ты его видела?

– Он приезжал в полюдье к нам на Сежу. Я жила на Сеже, – пояснила Младина, почти с ужасом понимая, что он ведь ровно ничего о ней не знает. – Меня отдали туда на взрощение еще младенцем, чтобы спасти от проклятья. Только Лютава знала, где я. И им нужно было найти меня и передать Бранемеру, чтобы он вернул Уладу. Но Лютава не могла забрать меня сама, ей бы Заломичи не отдали. Заломичи – это род, где я жила, они думали, что я их дочь. И я сама так думала. А потом приехал Велебор и привез наш родовой пояс, ему дал его Радом, мой двоюродный брат. И попросил: найди на Сеже девку, у которой такой же пояс, и высватай ее для меня! Потому что иначе меня нельзя было из рода взять. А я не противилась, потому что он был так похож на тебя, и я даже думала сперва, что это ты, только наяву не совсем такой, как раньше… Во сне. А он потом мне сказал, что не для себя высватал, а для брата… Он про Радома говорил…

– А на самом деле – для брата! – решительно поправил Хорт. – Мой родной брат Велебор высватал эту невесту для своего брата. То есть – для меня! И все, решено дело.

Лютава даже засмеялась. Выходило, что пряжа удельниц, казалось бы, безнадежно перепутанная, в конце концов сложилась во вполне внятный узор.

Младина наклонилась, подняла с пола свою драгоценную укладку. Ей даже не хотелось поднимать крышку: те три вещи, что лежат внутри, не будут здесь сиять так же ярко, как там, где она их в последний раз видела.

– Вот, возьми! – Она подошла к Бранемеру и вручила ему укладку. – Мне не судьба этими сокровищами владеть. И не буду я вашей Ладой. Отнесите ей. Той, что сидит под горой. Она сама выбрала тебя.

Бранемер взял укладку, ничего не понимая, поднял крышку, глянул внутрь и переменился в лице. Теперь он вспомнил эти вещи, родовые сокровища, которые почти десять лет назад отдал невесте сына и ждал получить обратно в числе ее приданого.

– Это что же… – Он посмотрел на Лютаву и Лютомера. – Правда, что ли, мне теперь вам в зятья идти?

Лютава выразительно тяжело вздохнула, бросила взгляд на брата, будто говоря: до седых волос дожил, а ума не нажил.

– Эх ты, голова! – Она всплеснула руками. – Ну куда тебе жениться, старому… когда у тебя сын холостой! И раз уж так у нас все перепуталось… мнится мне, в этот раз Лада не заснет от поцелуй Велесова, а очи ясные откроет и ему улыбнется.

Младина неотрывно смотрела в глаза Хортеслава и ясно видела где-то глубоко внутри тот золотистый блеск, что во всех ее видениях одевал Перуна, видела пламя, играющее в волосах, глубину грозового неба в его серых глазах. Он улыбнулся и ободряюще сжал ее руку, словно говоря: теперь – навсегда! И она улыбнулась, вспоминая лунную женщину. «Мне не дано поймать его веселый взор, в котором блестит огонь жизни и мощь его страсти, не дано прикоснуться к нему, обнять его, ощутить его любовь…» Она, Младина, смогла сделать все это, и сейчас вновь ощутила, как пронизывает каждую частичку ее существа торжествующая любовь Темной Невесты. Благодаря ей, Младине, та сумела пройти к молодому жениху такой же молодой невестой; обнять огонь, не сгорая, обнять живого, не вытянув жизнь своими объятиями. А взамен Марена наделила ее счастьем, которое Младина едва ли нашла бы, не укажи Черная Лебедь ей путь. И больше не позволит ничему разлучить их. Ведь Марена для того вдохнула часть своей души в земную девушку, чтобы не просто встретить молодого Перуна, а чтобы остаться с ним.

И неважно, что человеческий век – для богов что единый миг. Божество прокладывает свой путь через душу каждого, и каждый, кто сумеет услышать в душе эти легкие шаги, тем самым встанет на божественную тропу.

Глава 8

– Вставай, сынок!

Чья-то рука легко, как сухой лист, коснулась лба. Пребран вскочил и сел на лежанке. И перина была слишком мягкая, и настилальники из хорошего тонкого льна – года три так не спал! А хуже всего то, что в чужом непривычном месте ему не удавалось расслабиться. Он говорил себе, что это его родной дом, под этой кровлей он впервые свет увидел и вырос, бояться нечего! Он и не боялся, но и дома себя не чувствовал.

Еще в отрочестве он томился, когда приходилось проводить лето с людьми. Ему здесь было тесно. В лесу он ощущал себя огромным, как сам лес, а в Витимерове стены дома давили, как слишком узкое платье. Здесь он чувствовал себя маленьким – только чтобы между четырех стен поместиться. Здесь он был не настоящим, будто лишь притворялся Пребраном, сыном Бранемера и Милозоры; не жил, а лишь выжидал, когда пойдет первый снег и он сможет уйти со своей молодой дружиной в лес, где вновь станет огромным, как само всемирье.