Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 96

Помня, что полоцкий княжич Хортеслав должен быть где-то здесь, Лютава окинула толпу взглядом, но знакомого румяного лица с решительными серыми глазами и буйных русых кудрей нигде не увидела. Может, вернулся к деду, не желая понапрасну сидеть всю зиму возле запертых дверей подземелья? Даже если так, к Ладиному дню уж непременно приехал бы снова, чтобы получить свою невесту! Ведь он больше всего на свете жаждал встречи с ней, а она выйдет на волю уже завтра! И его отсутствие навело Лютаву на тревожное подозрение, что все пойдет вовсе не так, как было задумано.

Народ притоптывал по снегу: к вечеру не потеплело, наоборот, мороз крепчал. Зима почти всегда уходит неохотно, делая шаг то прочь, то обратно, но сейчас она, казалось, вовсе передумала удаляться и воротилась во всей мощи.

– Что-то ты, мать, зиму нам назад привезла! – сказал Бранемер, когда обоз остановился и Лютава подошла поздороваться.

«Ох, как ты прав!» – мысленно воскликнула она, но только улыбнулась:

– Я сына твоего привезла! Где же мать, что не встречает?

Княгиня Милозора как раз выбежала из ворот. Радом почти силой вытолкал ей навстречу из-за саней упирающегося Пребрана; впрочем, при его росте спрятаться было мудрено. Княгиня лишь глянула в его смущенное лицо и залилась слезами, кинулась, обхватила руками, прижалась к груди дитятки, которое уже переросло ее больше чем на голову. Три года назад они еще были почти одного роста.

Милозора оторвалась от груди сына, схватила его за руку и потащила к отцу. Бранемер неуверенно улыбнулся; Пребран низко поклонился ему, выражая сыновнюю покорность, и Бранемер осторожно обнял его. Они совсем друг от друга отвыкли, к тому же теперь прежний отрок стал ростом вровень с отцом. Если бы не борода, седина и морщины – совсем одно лицо и одна стать.

Народ начал издавать радостные крики. У людей на глазах творилось чудо: старый князь обернулся собой-молодым. Все знали, что род Витимеровичей под угрозой, и вот продолжатель и прямой наследник его вернулся, как из-под земли выскочил! Да еще таким молодцом! Да еще с невестой!

– Что, и невесту привезла? – Бранемер бросил взгляд на белую фигуру в санях. Даже попытался пошутить: – Хороша ли?

– Хороша! – выразительно заверила Лютава, приподняв брови и имея в виду: ты сам точно такую же выбрал. – Хочешь глянуть?

– Так… не по чину – до свадьбы… Вот завтра бы… – начал он и осекся.

Потому что завтра он намеревался играть совсем другую свадьбу: свою с Унеладой. А теперь место жениха, разумеется, займет его сын, да и невеста будет другая, а Унелада… Что с ней теперь делать? Он даже не мог сразу сообразить, рад ли этим переменам – хотя не радоваться возвращению единственного сына, конечно, не мог. Но Бранемер уже так привык к мысли, что жених здесь он… Даже готов был взглянуть на сына с невольной ревностью, но тут взор его вновь упал на девушку в санях, под белым покрывалом. Вот это – невеста Пребрана. А Унелада…

Сейчас никто не мог сказать, не осталась ли плененная Лада без жениха. С площадки Хортеслава перенесли на Медвежий двор, в избу Огневеда. Сердце билось, он дышал, но в себя не приходил, и не пришел до самого вечера. Его пытались привести в чувство обычными средствами, но Соловей, растолкав кметей, глянул и охнул. Словно выбитый ударом секиры, дух Хортеслава умчался так далеко, что даже волхв не мог проследить его путь. И пока все оставалось без перемен.

О судьбе нареченного зятя Лютомер и Лютава должны были узнать как можно скорее. Но объявить о поединке Бранемер не мог: язык отказывался шевелиться. Непонятная робость, подавленность сковали его рядом с этими санями, где сидела будущая невестка.

– Сына в дом берите, а невесту к Ладе в подземелье отвезем, – продолжала Лютава, заметив, куда он смотрит.

– Зачем? – удивился Бранемер. – Ведь там… уже есть одна…

Лютава усмехнулась и знаком подозвала его ближе. Встав так, чтобы загородить девушку от людей, она подняла покрывало. И Бранемер отшатнулся. Он увидел лицо уже знакомое: по осени, да и всю эту зиму в воспоминаниях оно внушало ему восхищение и надежду. Теперь же оно стало бледным, мрачным, в туманно-серых глазах под суровыми черными бровями проглядывала смертная жуть. От нее ощутимо веяло холодом, и он вдруг отчетливо понял, что она и привезла с собой этот несвоевременный холод и снег.

Он едва не спросил: «Что ты с ней сделала?» – как будто Лютава была злой колдуньей, превратившей ласковую весну в лютую зиму. Однако успел сообразить, что извлечь Унеладу из горы едва ли смогла бы даже ее мать. Значит, девушка – другая. Да полно – другая ли?

– Она – дочь моего брата, поэтому они так похожи, – пояснила Лютава, сама зная, что говорит лишь ничтожную часть правды. – Им нужно до завтра побыть вместе.

– Пусть княгиня хоть покормит ее, – предложил Бранемер, безотчетно желая немного задобрить эту юную Марену перед встречей с его драгоценной Ладой. – Для завтрашнего там уже наготовили всякого… А ты и Лютомер со мной пойдемте. Надо вам показать кое-что.

***

Младину привезли к избе, предназначенной для гостей, и провели внутрь прямо в покрывале. Здесь же обнаружился Радом, а Лютава и Лютомер куда-то исчезли. В избе было холодно, поскольку гостей сегодня не ждали, местные принялись топить печь, женщины принесли пирогов, каши, жареных кур и рыбы из числа приготовленных для завтрашнего пира в честь пробуждения Лады. Вскоре пришла княгиня Милозора. Ей с трудом удалось оторваться от Пребрана, которого она усадила за стол в княжеской избе, но обычай призывал ее позаботиться о гостях. Собственно, ей не стоило видеть Младину до свадьбы, но Лютава ушла с Бранемером в святилище, покинув девушку ее заботам. Да и любопытно ей было – все-таки будущую невестку, жену для единого чада привезли. Прибытие Младины означало, что теперь, после всех тревог, все будет совсем-совсем хорошо: Пребран женится, избавится навек от медвежьей шкуры, а заодно и утвердится в правах наследника и следующего князя. А потом пойдут внуки… Думая об этом, Милозора чувствовала, как в ее иссохшей от тоски груди разливается нечто огромное и горячее, будто целое солнце. Он нежданного счастья она была сама не своя, словно пьяная: раскраснелась, смеялась на ходу, смотрела шалыми глазами и с трудом могла взять в толк, что от нее, как от хозяйки, сейчас требуется. Челядь тоже бегала себя не помня, поэтому на дворе и в избах было много шуму, но мало толку. Впрочем, Младина ничего не замечала.

За эту зиму она привыкла к дороге, привыкла отогреваться в чужих избах и есть за чужим столом. И сейчас у нее не было ощущения, что здесь ее долгий путь наконец-то завершился. Она приехала в род будущего мужа, перед ней стояла ее будущая свекровь – «матушка родная» или «медведица лютая», как повезет. Но Младина смотрела сама на себя из какой-то немыслимой дали, и все происходившее с ней казалось неважным. Важным было только то, что между нею и небесным огнем стояла темная туча, и ее требовалось преодолеть.

– Ешь, бедненькая! – приговаривала Милозора, остановившись у стола. – Намерзлась небось по дороге! Какой холод-то завернул – мы уж думали, все, весна-красна, а вчера опять снег выпал, да как густо!

– Кабы не выпал, матушка, мы бы сейчас тут с вами не сидели, – многозначительно заметил Радом.

Он все делал Младине знаки глазами и бровями: да очнись ты! – изо всех сил стараясь подавить жуть, которым веяло от ее сумрачного взгляда. Да, далеко она ушла от той робкой девушки, что однажды весенней ночью пробиралась через поля!

– И то правда… Ты ешь, ешь! – Милозора легонько погладила Младину по волосам. – Вам баню топят, скоро готово будет, отогреетесь… Отдохнете… завтра такой день… И Лада, и, может, свадьба… Кто бы знал!

Она опять вдруг расплакалась, не в силах выдержать этого счастья, готового разорвать ее ветхое сердце.

– Кто же знал… что жених-то… что воротится мой голубочек беленький… сыночек мой… Уж совсем думали, отец опять жениться будет… Совсем он собрался… А тут еще этот приехал…