Меч без рукояти - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 39

Глава 10

Лето окончилось внезапно и резко. Сначала денька три моросил нудный мелкий дождик из тех, о которых с неудовольствием говорят в народе “погода шепчет” – невнятное природное явление, почти неразличимое: то ли идет еще этот дождик, то ли уже прекратился. На четвертую ночь лужи подернулись неровным ломким ледком. К полудню лед стаивал ненадолго, но еще до сумерек поверхность воды вновь делалась мутно-белесой. От земли, густо усыпанной совсем еще зелеными листьями, отчетливо тянуло холодком, однако зябкое осеннее солнце к середине дня все еще кое-как прогревало воздух, и жители Тикури по-прежнему бойко сновали по улицам – в зимней обуви и неплотных осенних накидках. Пожалуй, уличное оживление даже превосходило обычное. Осень – время спокойное, несуетливое. Но за внезапной холодной осенью в здешних краях следует необычно ранняя затяжная зима с краткими несвоевременными оттепелями и неожиданными трескучими морозами. Жителям города-деревни надлежало поторапливаться: хотя всего пару недель назад тяжелые шмели еще вились над поздними цветами, снег мог выпасть со дня на день. И тикуринцы поторапливались. Все созревшие плоды, кроме тех, что собирают только после заморозков, были сняты с деревьев с почти сверхъестественной быстротой. Свадьбы игрались одна за другой. Осенние торги на городских рынках происходили чрезвычайно бурно: нужно успеть расторговаться до холодов – быстрей, еще быстрей! Осень выдалась в этом году короткая и суматошная.

Хэсситаю это было только на руку. Обычное медлительное течение осени не позволило бы ему слишком часто посещать Тикури, а между тем его замысел требовал визитов не просто частых – ежедневных.

Хэсситай был уверен, что первым делом мастер Хэйтан объявится в окрестностях клана. Пусть ненадолго, но объявится. Даже если он потом уйдет куда глаза глядят. Он не может не появиться. Не все еще долги уплачены… да и некуда ему идти, честно говоря. Он придет… а приходить ему как раз бы и не следовало. Укараулить мастера Хэйтана у Хэсситая нет никакой возможности: дорог, ведущих к клану, – бесчисленное множество, а Хэсситай один. Не разорваться же ему! Он было попытался воспользоваться своей магией, но то ли у него что-то не заладилось, то ли смеяться по заказу он еще не научился, то ли смех ему и вовсе в этом деле не помощник… как знать. Главное, что Хэйтана он отыскать не сумел. А просить помощи у мальчиков не собирался. Распоследнее это дело – вмешивать детей в свои взрослые неурядицы. Тем более в такие опасные неурядицы. Хэсситай смутно чуял за всеми действиями Хасами какой-то непонятный замысел – и навряд ли этот замысел сулил что-то хорошее. Нет, мальчишек от всей этой темной истории следует держать подальше.

Но если он не может отыскать Хэйтана в одиночку – зачем тогда даже и пытаться? Пусть мастер-наставник сам его найдет. Навряд ли мастер так уж сразу сунется в клан… с его-то опытом! Наверняка он станет осторожно разведывать обстановку. Значит, надо устроиться на видном месте и принять такое обличье, чтобы мастер Хэйтан не мог не заметить – да притом же чтобы никто посторонний не уразумел, в чем суть.

Чуть подволакивая ногу, Хэсситай добрался до рыночной площади, снял с плеч добротно сколоченный Тэйри легкий деревянный ящичек, уселся на него верхом и засунул руки под мышки. Вокруг немедленно начала собираться публика, но Хэсситай не спешил: раз уж бродячего жонглера и фокусника угораздило так вывихнуть ногу, что он застрял в небольшом городке и торчит там безвылазно уже вторую неделю, то и болеть нога должна не как-нибудь, а на совесть. Жонглер очень долго шел к своему обычному месту на площади, перетрудил поврежденную ногу, и ему сейчас не до заработка. Вот погодите, сейчас он отдохнет, бедолага, самую только малость отдохнет, боль уймется, затихнет… вот тогда милости просим полюбоваться представлением. Да и руки нужно отогреть: денек выдался студеный, пальцы озябли – где уж тут фокусы показывать.

Выждав подобающее время, Хэсситай встал, улыбнулся собравшимся той неторопливой улыбкой, что и заядлого брюзгу заставит невольно улыбнуться в ответ, и раскрыл ящичек со всех сторон сразу, жестом приглашая убедиться, что в этой коробке ну просто ничего нет и быть не может. Потом он вновь соединил стенки ящичка, уставился куда-то вдаль, задумчиво насвистывая, и небрежным жестом опустил в ящик левую руку. Завидев, с каким изумлением он достал из “пустого” ящика целый ворох платков, толпа приветственно загудела: этого фокуса Хэсситай в Тикури еще не показывал.

Привычное обличье, опробованное Хэсситаем не раз, позволяющее как угодно гримироваться или надевать маску, а при необходимости и собственное лицо показать: для бродячего фигляра любой облик сгодится и ни одна причуда не покажется странной. Лицо Хэсситая было сплошь покрыто измалеванными кругами разного цвета и величины. Просто удивительно, насколько меняет внешность такая нехитрая уловка. Никто – даже Хасами – не опознает в нем Хэсситая с первого взгляда – ни даже со второго. Зато мастер Хэйтан не сможет его не узнать – тем более что он-то и придумал для Хэсситая эту раскраску. Конечно, есть риск, что в Тикури забредет ненароком кто-нибудь из Ночных Теней… и мигом сообразит, в чем дело, а то и опознает Хэсситая в лицо. Но ведь теперь, после амнистии, Хэсситаю незачем особо опасаться своих бывших сотоварищей – а сам он при случае сможет разузнать от них, нет ли новостей о мастере Хэйтане.

Когда очередной скомканный платочек “превратился” в шарик и с громким деревянным стуком свалился Хэсситаю прямо на подставленное темечко, в толпе легкой рябью прокатился смешок, и Хэсситай почувствовал, как знакомая волна смеха приподнимает его и уносит за собой. Пучок блестящих шелковых лент он и в самом деле превратил в букет цветов. На большее он пока не отваживался.

Руки его двигались легко, свободно – и на душе у него было легко и свободно. Пожалуй, впервые в жизни. Никогда раньше он не был свободен. Ощущение оказалось новым, непривычным… и в то же время в нем был отзвук чего-то знакомого с самого рождения, а может, и до рождения. Он и не представлял себе раньше, каковы она, свобода… но теперь был твердо уверен, что всегда знал: свобода именно такая. Отвесный солнечный свет, бодрящая осенняя прохлада, легкий парок изо рта, шарики и платки в руках… и мальчики, ожидающие его дома… и бродящий где-то мастер Хэйтан… и негромкий выжидающий смешок в толпе… а ведь раньше Хэсситай побоялся бы принять все это. Он-то ведь думал по молодости лет, что освободиться – значит разом все отбросить. Бросить Тэйри и Аканэ, приемышей, названых младших братьев… бросить их на произвол судьбы… а заодно и человека, который отнял мальчишку Хэсситая у озверевшей своры его сверстников… как он мог раньше верить, что это надменное себялюбивое равнодушие и есть свобода? Хотя не он ведь один такой дурак. Люди зачастую оттого так истово и ненавидят свободу, что верят в эти бредни. Нет бы на собственном опыте проверить! Со стороны ведь кажется, что Хэсситай связан по рукам и по ногам: ведь он вынужден торчать в окрестностях Тикури и ежедневно появляться на городской рыночной площади, не смея даже увольнительной у себя самого испросить, – а между тем он свободен, ибо волен в собственном выборе. Хэсситай почти пьянел от одной только мысли, что он впервые волен выбирать… но опьянение – дурной советчик. Всякий раз Хэсситай принимался взывать к собственному разуму, но пристрожить себя ему удавалось с трудом. Вот и сейчас Хэсситай едва сумел отвлечься от общих рассуждений. Наступал черед последнего номера, самого сложного, самого впечатляющего. Тут одной только наработанной ловкости рук мало – необходима полная, ничем не отвлекаемая сосредоточенность.

Хэсситай убрал все платки, кроме одного, в ящик, а взамен достал несколько гладко отполированных деревянных шариков. Он покидал их немного – просто чтобы размять руки. Шарики замелькали в воздухе, солнечные блики сияли на их выпуклой поверхности, как маленькие улыбки. Хэсситай поймал шарики один за другим, выложил их в ровный ряд на крышке ящика и поднял платок над головой, показывая его зрителям. По толпе прошел сдержанный гул: Хэсситай всякий раз завершал свое представление этим трюком, но он еще не приелся.